Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
– О! обеими руками! Если ты хочешь, мы удвоим сумму?
– Хорошо. Идет тысячу пистолей. Но господа, как честные люди…
– В течение двух дней, которых ты требуешь для победы, мы не сделаем и не скажем ничего, чтобы могло тебя стеснить. Ни жеста, ни слова! Этот разговор умрет между нами.
– Хорошо!
* * *Вечером Бодрэн явился на игру к Гурдан, на пальце у него сиял великолепный бриллиант. Между женщинами раздался общий крик: «ах, какая прелесть!» Особенно Жанна Вобернье не переставала восхищаться этой звездой, скатившейся с небес.» Если вам угодно, эта звезда ваша, сказал Бодрэн, поднося к губам руку молодой девушки; только позвольте мне явиться к вам завтра во время вашего туалета, чтоб положить его перед вами.»
Жанна улыбнулась и толкнула Гурдан. Маркиз знал, что значат эти улыбки и подталкивания в этом доме. На другое утро он был введен в будуар девицы Лансон во время ее туалета. Когда он вышел звезды на пальце у него уже не было.
Едва он вышел, как но приказанию Гурдан служанка побежала за соседним бриллиантщиком.
Бриллиатнщик пришел.
– Мне предлагают двести луидоров за этот перстень, сказала ему Гурдан. – дадите вы мне их?
– Ну, ответил бриллиантщик, после минутного осмотра. – если вам дают за это двести луидоров. – как можно скорее берите их… потому что я не дам вам за него и двухсот су.
– Г-м! Вы говорите?
– Я говорю что этот камень поддельный…
– Поддельный!.. да, поддельный, архи-поддельный! другой эксперт не поколебался: подтвердить слова первого. Какая низость! Дворянин сыграл подобную штуку с женщиной!.. Жанна смеялась, против воли. – Она была такая добрая девушка!.. Но Гурдан не смеялась.
– Пусть только он осмелиться явиться. Он попадет не в рай, бездельник! грозила она.
Бездельник осмелился явиться, и даже в тот вечер. И первая к которой он направился с поклоном, была Жанна Вобернье. Но между Жанной и маркизом встала Гурдан.
– Г-н де Бодрен, едким тоном сказала она, – вы ошиблись, – не в моем доме и не с одной из моих уважаемых пансионерок поступают так, как поступили вы. Так делают в Портероне… с гризетками!..
Маркиз остался неподвижным и, по-видимому, изумленным.
– Что же я сделал? Какое я совершил преступление? сказал он наконец.
Гурдан разразилась шипящим хохотом.
– А! вы меня спрашиваете, возразила она. – Извольте, маркиз, вот ваш кусок стекла мы отдаем его вам
Право, было бы очень досадно лишить вас такой драгоценности.
Говоря таким образом, Гурдан подала перстень маркизу; он взял его и тем же изумленным тоном воскликнул?
– Как! кусок стекла? Вы думаете, что мой бриллиант поддельный?
– Мы не думаем, а уверены.
– Кто же сказал вам эту глупость?
– Те кто понимает толк в этих вещах, двое бриллиантщиков.
– Двое бриллиантщиков! Но ваше бриллиантщики – вьючные ослы. Я обращаюсь к присутствующим. Даже лучше, я обращаюсь к двум первым парижским бриллиантщикам: Бошару и Боссанжу. Этот бриллиант куплен у них… Они не откажутся явиться сюда, чтобы определить стоимость бриллианта. Сент Альбен моя коляска внизу; будьте так любезны, съездите к Бошеру и Боссанжу и привезите сюда одного из них. – А!.. мой перстень кусок стекла! Ха! ха! ха! Честное слово, я, не ожидал подобного оскорбления!.. Без сомнения есть счастье, за которое ничем нельзя заплатить… Но, между нами, я полагал, что далеко не упрекая меня, мадмуазель Лансон сохранит некоторую благодарность ко мне.
Бодрен произносить эту речь, а бриллиант переходил из рук в руки. Мы с намерением говорим бриллиант, ибо вы вероятно догадались, что он передал по утру Жанне до малейшей подробности схожий с настоящим; вечером он с ловкостью, которая сделала бы честь даже фокуснику, подменил копию моделью и твердо ожидал решения судей.
Поколебленный апломбом маркиза и восклицаниями восхищения некоторых знатоков, Гурдан и Жанна хранили глубокое сожаление. – Сожаление раскаяния…
Было еще хуже, когда Боссанж привезенный Сент Альбеном, подтвердил под клятвой, что бриллиант, проданной им маркизу де Бодрен, стоил сто семьдесят луидоров, и что он готов взять его за ту же цену обратно.
Черт побери этих ослов, – они заслуживали этого собирательного названия – которые вовлекли их в это глупое дело! Гурдан и Жанна кусали себе до крови губы. К счастью у маркиза была душа доступная состраданию! Склонившись к Жанне, когда удалился Боссанж, он прошептал.
– Хотите, чтобы этот перстень был возвращен вам? Завтра, в тот же час я вам принесу его.
Жанна поклонилась. Из благодарности Гурдан охотно бросилась бы на шею маркизу.
На другой день Лансон снова получила поддельный бриллиант, который Боссанж, – Гурдан на этот раз обратилась к нему, – признал фальшивым, хотя и подделанным с успехом.
Маркиз де Бодрен вполне выиграл свое пари, потому что не раз, а два раза обманул Гурдан и ее пансионерку.
Не проходило дня, чтобы маркиз не рассказал восьми, десяти лицам эту историю, доставившую ему четыре часа любви и 1000 пистолей.
Это была ошибка с его стороны так хвалиться действием более остроумным, чем деликатным. Перенесенная из улицы в улицу, история о двух бриллиантах, дошла до ушей графа Жана Дюбарри, которому она внушила желание узнать главную жертву. Явившись к Гурдан, и мгновенно влюбившись в Жанну, граф решился получить ее благосклонность, – также без денег, – но более благородными средствами, чем те, которыми чванился маркиз. С этою целью он отыскал последнего, который конечно, перестал посещать игорный дом в улице Сен Совер, и заставил, – что было очень легко, – рассказать ему историю.
Но когда он окончил рассказ, который новый его слушатель выслушал с религиозным вниманием, то вместо ожидаемых похвал де Бодрен услыхал следующая слова графа, нахмурившего брови.
– Но, мой милый, это ни больше ни меньше, как маленькая подлость…
Маркиз побледнел.
– Пусть воруют у вора, продолжал Жан Дюбарри; всякий берет свое добро, где он его находит. Но мадмуазель Лансон ничего не украла. И не довольствуясь тем, что провели ее как последний негодяй, вы еще решаетесь делать ее смешной! Тьфу! Если вы менее экономны относительно вашей крови, чем экю, у вас остается одно средство омыть вашу низость… Принять удар шпаги, я вам предлагаю.
Маркиз принял.
И Жан Дюбарри подарил ему шпажный удар. Отличный, прямо в грудь. Прикованный на три месяца к своей постели де Бодрен мог размышлять о том, как опасно хвалиться тем, что заплатил фальшивой монетой за настоящие поцелуи.
Один из секундантов, друг Жана Дюбарри поспешил передать эту новость Гудран и Жанне. То был род приготовления триумфа для графа. Между тем Жан Дюбарри был уже не молодой человек в это время; он заканчивал свои сорок пять лет; здоровье его было плохо, и доходы его состояли из выигрышных денег. Он до страсти любил женщин… но также сильно любил вино, и когда был пьян он ругался как лакей. Говорили даже, что в подобном состоянии он колотил своих любовниц.
Но должно ли быть слишком разборчивой с тем, который без всякого требования с ее стороны, принял на себя роль мстителя за оскорбление? И притом если Жан Дюбарри прожил свое наследство, он также по барски проживал деньги, выигрываемые им в крекс и ланскнехт. А крекс и ланскнехт приносили ему много денег. О! он был необыкновенно счастлив в игре и притом он был так весел и любезен.
И то, что вначале Жанна давала ему из благодарности, она стала давать из любви. При том же Гурдан не беспокоилась о связи, которую она воображала в состоянии уничтожить при первом случае. Но Гурдан ошибалась: Жан Дюбарри был не из тех людей, которым приказывают женщины; он сам повелевал ими. Полагая удобным, после ссоры, в которой он до того вышел из себя, что нанес удар рукою Жанне, Гурдан сказала графу:
– Достаточно! Когда бьют женщин, – недостойны быть любимыми ими! Выйдите отсюда и не возвращайтесь.
– Хорошо! ответил он. – Лучшего я и не желаю, как выйти, но только с Ангелом. – Это было прозвище, которое он дал Жанне. – Пойдем, малютка.
Проговорив эти слова, Жан Дюбарри подал руку своей любовнице. Гурдан презрительно пожала плечами; наверное ангел пошлет дьявола прогуляться одного. Но нет! О неблагодарность! Берите же после этого молодых девушек для того, чтобы они вдруг бросили вас для картежника, для пьяницы!..
Жан смотрел на Жанну; Жанна смотрела на него… Он улыбался. Сквозь слезы она улыбнулась в свою очередь. Улыбки те же слова между влюбленными, – язык, на котором они говорят тысячу вещей, понятных только им. Ясно, было что Жанна убедилась, что сделает ошибку если не последует за Жаном, ибо она взяла его руку.
– А! это уже слишком! – воскликнула Гурдан бросаясь в ярости между любовниками и дверью. – И вы воображаете, что я позволю вам уйти?..
– Моя милая, – холодно возразил граф Жан. – Я думаю, что вы одарены настолько умом, что не воспротивитесь тому, чему не можете помешать. Какое право имеете вы на Жанну? Никакого. Я, напротив, имею на нее право любви и еще лучше – честолюбия. Да, честолюбия. Жанна слишком хороша… и я сделал ее слишком остроумной, чтобы она вечно оставалась в известной среде. Я имею на нее виды. Теперь, я не скажу вам больше ничего, но придет день, – а я уверен, что этот день не далек, – когда вы первая, прося у нее покровительства, поздравите ее, что она последовала за мной. А теперь прощайте, моя милая. Вы не захотите, чтобы я употребил против старинного друга моего ангела насилие, которое противно моему характеру.
