Юрий Андреев - Мужчина и Женщина
— Факт, факт! — смеялась я. Отношения между нами были свойские, как между своими в доску парнями. Но что-то я стала замечать порой некие сбои в его шутливых репликах, нервность что ли какую-то. Оказалось, что и другие заметили это и вроде бы случайно оставляли для нас стулья на кафедральных заседаниях рядом, места в экскурсионном автобусе рядом, на пикник загородный записали, даже в расклад ему палатку на двоих принесли. То есть, вроде бы уже поженили нас. Ну, нет! Я в такие игры баловаться не буду — оганизаторше похода, профоргу кафедры Марине Петровне выдала, не сдерживаясь и, как ни странно, это не озлило ее, а только подняло мой престиж в общественном мнении.
И тут, как специально, чтобы охладить температуру этого общекафедрального сватовства, появился у меня «человек со стороны»: совсем не нашего, как говорится, круга. Я ведь по-прежнему не столько для заработка, сколько для души проводила экскурсии, в том числе и для приезжих. И вот однажды, когда я закончила рассказ о литературном Петербурге пушкинской поры (Господи, да как же трудно было вгонять такое богатство всего в три часа автобусного времени!) и мы остановились у стелы на месте дуэли Пушкина у Черной речки и я пошла впереди группы к этому трагическому месту, рядом со мною зашагал совсем еще юноша, высокий, белобрысый, лет двадцати-двадцати двух, не более. Еще в автобусе я заметила его буквально огнедышащий взор, неотрывно обращенный на меня. Ну, а мне-то старухе двадцати шести лет, что до таких юнцов? Он шел рядом, и взгляд его мешал мне прямо как механическая помеха, он просто втыкался мне в голову.
От стелы я двигалась к автобусу уже последней, и он опять шел рядом со мной и молча глядел на меня.
— В чем дело? — довольно резко спросила я. Он неопределенно пожал плечами: — Даже сам не знаю. Видать, Анастасия Артемьевна, пропал я. Сгубили вы меня в одночасье. Не вернусь я больше к себе в Липецкую губернию, останусь здесь, чтобы вас видеть. — Неужели так серьезно? — пошутила я и сама почувствовала фальшь своих слов перед таким огнем. Он только головой кивнул. — А мне-то это надо? — спросила я его в своей привычно жесткой манере. — Или моей семье? — Не знаю, ничего не могу сейчас сказать. Только никто никогда вас так никогда не полюбит. Пропал я.
И я почувствовала, что проснулся в этом юнце атомный пожар, в котором он уже не волен, а если прикоснусь я к нему, то и я сгорю. Тут же пестрым хороводом побежали в мозгу привычные для меня сомнения: а правильно ли я, отличница, жила и какого особого я со своими догмами счастья добилась? А может быть, в том и сокрыт смысл, чтобы жить, не думая о смысле?.. Вот какая пробудилась у меня в голове сумятица, не такая уж беспочвенная, если вспомнить о жестоком крахе моих регламентированных отношений с Ипполитом.
Отвезла я группу к гостинице, все выходят, а он сидит, не встает. Стали его земляки звать: «Коля! Коля»! а он только рукой от них отмахивается.
— Ты что, сдурел? — спросила его староста. — Нам только поужинать и на поезд. — Бог с ними, с тем ужином и поездом… Она вопросительно взглянула на меня: — Что делать-то будем? — Зовите милиционера, — пожала плечами я. Анастасия Артемьевна, мой рабочий день кончился, поехали, — подал голос водитель. — Молодой человек, вы нас задерживаете, — непреклонным голосом сказала я. Он резко поднялся и, чуть не сбив с ног старосту, выскочил из автобуса. По дороге домой и даже дома, укладывая большого, уже двухлетнего Максимку, я нет-нет-да и вспоминала вулканический взгляд Николая «из Липецкой губернии» и уже засыпая, решила: слава Богу, что укатил к себе, не для моих электросетей генератор такой мощности…
И что же? Выходим мы гомонящей толпой назавтра вечером с ученого совета, на котором единодушно решили поддержать приоритет нашего профессора Иванова в изобретении томографа и — здравствуйте! Под деревом напротив парадного подъезда стоит в своем светлом пиджачишке белобрысый с черными огненными очами Николай!
Как нашел, как разыскал, как решил остаться здесь и все бросить дома? Безумие!
Я вцепилась в рукав Олега: — Давай, давай, быстрее! — В чем дело? удивился он и заметил идущего сзади нас щуплого долговязого юнца, при виде которого я на секунду оцепенела. — Это кто такой? Может, к милиционеру обратиться? — Быстрее, быстрее! — мы вскочили в первый подошедший автобус, дверь захлопнулась и Николай проводил нас тяжелым взглядом, который я буквально физически ощутила между лопаток.
Кто таков? — безапелляционно спросил Олег. — Очередной хвост? По виду из колонии для малолетних. — Ох, боюсь я, как бы этот хвост не начал вилять собакой, — неожиданно для себя ответила я. — Вот как? — и он больше не сказал ни слова, но помрачнел явно.
Дальше больше. И насколько больше — ни словом сказать, ни пером описать! Являюсь назавтра домой с работы и что я вижу? Сидит у нас Николай, беседует с моим папашей! Покручивает Артемий Иванович ус, лукаво поглядывает на юнца. А тот сидит, как аршин проглотил, на меня не взглянет.
— Вот, дочка, жених к тебе явился, с доставкой на дом. Человек положительный, специалист по холодильной технике во фруктовом совхозе. Так что будем с витаминами. Между прочим не пьет, не курит. Сержант запаса. — И что же, папанечка мой дорогой, я буду делать там в совхозе? — спокойно спрашиваю. — И какое приданное за мной, матерью-одиночкой, ты даешь, чтобы согласились они взять меня за себя?
Юнец передернул плечиком, отметая шутки, и без тени смущения заявил:
— А зачем вам, Анастасия Артемьевна, терять свою квалификацию, к нам в Яблочное ехать? Тем более, что экскурсий у нас не водят. Я сам к вам сюда перееду. Руки у меня растут, откуда положено, без дела не останусь. Семью прокормлю.
От такого серьезного поворота ситуации напал на меня нервный смех. Смеюсь, не могу остановиться: все продумал! — а сама размышляю: а вдруг это то самое — живое и настоящее, не по регламенту? И спрашиваю:
— А как же уважаемый Николай, вам угодно сюда въехать, не имея убеждения в моих к вам чувствах? Он повернулся ко мне всей грудью, вбил мне глаза в глаза, как копья, и спокойно изрек: — Будут ваши чувства, куда им деваться. Улыбнулась я, потупила глаза и спрашиваю: — Где изволили остановиться? — На вокзале. Пока. Вздохнула я и спросила: — Что ж вы, папаня, жениха чаем не потчуете?.. И тут приходит матушка моя с Максимкой, уставляет стол чайным набором с булками и вареньем, и садимся мы все вокруг белой скатерти по-семейному. И наливает себе Николай чай из чашки в блюдечко и дует в него преспокойно, чтобы остудить, и пьет его не торопясь, по-хозяйски.
— Так для чего ж я вам нужна, Николай… — Николаевич, дополняет он и молчит. Помолчал и изрек: — Нужна. Жизни мне без вас нет.
Тоже наливаю чай в блюдце, прихлебываю и размышляю: ему нет жизни, ему. До чего же отличается он внешне от международного журналиста Ипполита и до чего же внутренне похож на него! Опять только о своих нуждах и желаниях… Снова я как прилагательное к этому существительному. И скучно мне стало, и спокойно, и тоскливо, и перестала меня волновать его неземная страсть. Всплеснулось было ретивое и улеглось. А может, все-таки себя проверить? Может быть, не отказываться от конструктивной работы с ним, а вдруг материал — благородный и не прощу себе после, что прошла мимо такого бриллианта?
Позвонил отец по телефону каким-то своим давним знакомым, отправил Николая в общежитие какого-то завода. Ушел тот, бросив на меня косой сжигающий взор, а назавтра встретил меня у выхода из института и проводил до дому, и послезавтра, и послепослезавтра… Конечно, поднялся шумок на факультете по поводу этого мезальянса. Стала ловить я на себе удивленные взгляды, пошли разные слухи. Опять оживились те, кто помнил, как точно и умело отловила я когда-то в свои сети элитного дипломата, так неужели сейчас нет у меня дальновидного умысла? Все им стало ясно: Николай чудаковатый родной племянник первого секретаря Обкома, члена ЦК, и в этом вся разгадка моей якобы глубокой тайны!
А я сама хотела ее разгадать: выспрашивала его, выпытывала все о нем, и душа моя становилась все ровнее. Нужна я ему была как воплощение его мечты, для обретения такой радости, что бывает только в сказках. А моя душа, моя натура — это раз и навсегда данное ему удивительное средство для того, чтобы сказка стала былью…
А дальше случился в полном смысле слова водевиль. Опять сидел он вечером с нами за столом, пил чай с вареньем, держал Максимку на коленях: тянулся малыш к мужчинам. В это время раздался звонок, один, другой, третий. Мать пошла открывать дверь и вернулась очень даже растерянная: позади нее стоял Олег. Он ступил в комнату и вынул из-за спины богатый, пышный, просто-таки великолепный букет цветов, и вся комната заблагоухала.
— Вот, — протянул он мне букет и жалобно как-то улыбнулся. — Сдаваться пришел.
