Анатолий Томилин-Бразоль - В тени горностаевой мантии
– Пожалуйте-с, – провожатый, скинув шапку, стоял у неприметной двери, заклеенной обоями. – Ждут-с...
Григорий встретил ее по-домашнему, в шлафроке. В комнате горел камин, было жарко. На овальном столике у стены в золотом блюде лежали фрукты, коих она доселе и не знавала...
– Здравствуй, Аннета.
Девушка присела в реверансе.
– Здравствуйте, ваша светлость.
Григорий поморщился, махнул рукой:
– Полно тебе, свои, чай, люди... Ноне рауту не будет. Государыня приболела... – Он взял ее руки, сложил вместе, подышал на них и прижал к груди. – Озябла?
Потянул к себе и, обрадовавшись тому, что она не противится, отступил к широкой скамье с мягким подбоем и прислоном, обитым тисненой кожею...
«А хорош был, право слово, хорош... – вспоминала она, воротившись за полночь в дядюшкин дом. – Ну, чисто жеребец стоялый. И откуда силищи-то столько. Чай, государыня тоже...» – Она засмеялась и зажала рот руками, чтобы не разбудить Марию.
6О нездоровье императрицы знали все. Последнее время она старалась лишний раз не показываться на людях. Лицо отекло и отяжелело. Ходила, переваливаясь, осторожно неся округлившийся стан. Корсет из китового уса до поры скрывал изменения в фигуре, но, видать, пришло время... И Екатерина уехала в Петергоф.
Вернулась недели через две посвежевшая, с румянцем и налитым бюстом. Во дворце был объявлен маскарад и все придворные захлопотали в сочинении себе костюмов и масок.
Понемногу Екатерина стала выделять Анну Протасову из числа приближенных девиц. Возможно, разглядела в ней ненавязчивую исполнительность и удивительную молчаливость. Девушка словно рождена была для компаньонства – ничего своего. Признав изначально Государыню высшим авторитетом, она готова была служить ей беззаветно и преданно, что вовсе не являлось общим свойством ее натуры. В разговорах, она, обычно, бывала благодарной слушательницей, охотно играла роль неопытного и наивного новичка в глазах «старожилов» Двора. Но при этом ни перед кем не заискивала и бывала одинаково приветлива со всеми. Она словно желала показать, что признает превосходство придворного опыта каждого и готова учиться правилам светской жизни. А кто удержится от удовольствия просветить неопытную душу и, показав свою осведомленность, раскрыть тайны и внутренние механизмы придворной жизни, а тем и возвыситься в глазах неофита? О, суета сует! Но именно на ней держится мир, особливо – придворный...
Не участвовала первое время Анна и во флирте, главном занятии и развлечении приглашаемых на праздники. Это было тоже необычно. Молодая, достаточно привлекательная девушка, она отнюдь не страдала от отсутствия внимания кавалеров, но явного предпочтения никому не оказывала. И ее спокойная холодность действовала отрезвляюще на самые горячие головы записных бонвиванов. Впрочем, наиболее проницательные уверяли, что за кроткой сдержанностью новенькой, скрывается весьма непростой характер, управляемый железной волей...
Выезды в свет требовали немалых расходов, а Протасовы, как мы помним, были небогаты... И в один прекрасный день, подсчитав протори и убытки, батюшка Степан Федорович заявил, что надобно сбираться и ехать в свои «палестины», понеже жизнь в Петербурге чересчур дорога. Сестра Мария зарыдала... Она только-только познакомилась на балу с молодым офицером, который весьма ей приглянулся. Анна тоже в тайне ждала хоть какого-то знака от императрицы. И вдруг – отъезд, крушение всех надежд. Анисья Никитична была в растерянности: с одной стороны хорошо бы домой-то, а с другой – у дочек что-то начинало налаживаться. Довольна была лишь братняя дворня, которая с нескрываемой радостью упаковывала вещи загостившихся.
Но в день, когда уже готовились грузить обоз, Степан Федорович получил известие о том, что его дочь девица Анна Степановна Протасова назначается в придворный штат Ее императорского величества юнгферой [20] с казенной квартирой во дворце, со столом и с жалованьем в семьсот рублей ассигнациями...
7Еще будучи великой княгиней, Екатерина удивлялась обилию прислуги у русской знати. Дома и столичные дворцы были буквально набиты дворней. Кроме горничных, камердинеров, лакеев и поваров в покоях мельтешила масса ненужного народа: мамушек, приживалок, разного сорта убогих, старцев, шутов и шутих. Это был совершенно особый мир, ленивый, бестолковый, прожорливый и вороватый. Не имея определенных обязанностей, люди мельтешили, как мошкара, грызлись за призрачные привилегии и, пользуясь общей суматохой, отлынивали от выполнения приказаний. Поэтому, получив от императрицы Елисаветы небольшой штат фрейлин и служителей, Екатерина задумала по-своему распределить между ними обязанности. Причем постаралась сделать так, чтобы никто не оставался безделен.
Однако Государыня выразила недовольство ее самостоятельностью и реформа не состоялась. Зато, обретя свободу действий, Екатерина сразу же перестроила штат. Прежде всего, она его сократила. Никого не отправила в отставку. Просто многие старые статс-дамы и фрейлины оказались не у дел, и как-то сами собой переставали бывать при дворе. При этом каждая, желающая отъехать в свое имение, получала награду и отпуск... На вакантные места пришли новые, более организованные, а то и просто более грамотные и расторопные молодые девушки и женщины, готовые соблюдать дисциплину и радеющие о порядке. Талант Екатерины подбирать людей по предназначаемым им ролям, был поистине удивительным.
Штат императрицы, по действиям своим, напоминал оркестр роговой музыки [21] , в котором каждый музыкант выдувал одну лишь ноту.
При этом, выполняя от начала до конца свою единственную обязанность, придворные служители пользовались полным доверием, и каждый мог считать себя единственным и незаменимым. Это обеспечивало с одной стороны ответственность и сознание своей значительности, а с другой – понимание зависимости от сюзерена, а следовательно – преданность, если не любовь. В такую роспись Анюта Протасова вписывалась как нельзя лучше. Вот только пока было неясно, какую же ноту в слаженном оркестре предстояло ей играть...
8В назначенный день Анна нанесла визит чопорной и напыщенной обер-гофмейстерине Анне Карловне Воронцовой, и та дала ей ознакомиться и заставила поставить подпись под «Клятвенным обещанием Придворных служителей». Анна внимательнейшим образом прочла весь документ от начала до конца, чем заслужила молчаливое одобрение будущей начальницы. Большинство подписывалось не глядя и это раздражало старую надсмотрщицу. Анна же, повторила вслух, как бы для того, чтобы лучше запомнить ту часть инструкции, где говорилось о требовании содержать в тайне все, что бы она ни увидела или ни услышала при Дворе [22] .
И только после этого, посмотрев в глаза Воронцовой, расписалась внизу листа. Тем же вечером старуха донесла императрице с каким старанием новая юнгфера отнеслась к формальностям. Екатерина и это не забыла в дальнейшем.
Поселившись во дворце на самом верху, почти под крышей, Анна скоро освоилась в многочисленных переходах и в неписаных правилах придворного общежительства. Она пришла к выводу, что роль неосведомленной наивной провинциалки, каковой она являлась вначале, имела массу преимуществ. Недостатка в советчиках не было. При этом «просвещающие» отнюдь не ждали в ответ каких-либо сведений. Это позволило Анне какое-то время не участвовать в круговороте сплетен и держаться в стороне от интриг.
Столь необычные при Дворе качества не могли пройти мимо внимания императрицы. Несмотря на множество раболепствующих перед нею людей, Екатерина была по-человечески довольно одинокой. Тех, которым она могла довериться лично, легко было перечесть по пальцам. Ближе других в ту пору были Анна Никитична Нарышкина [23] и Прасковья Александровна Брюс [24] . Первая слыла женщиной хитрой и склонной к пронырству. Другая – веселая толстуха, «Брюсша», как ее называли за глаза, была попроще, погрубее Нарышкиной и являла собой даму, чрезвычайно склонную к любовным утехам. Пользуясь постоянными отлучками мужа, она крутила хвостом налево и направо.
В отличие от большинства, обе наперсницы приняли новую юнгферу настороженно. Анна не разглядела с самого начала подлинную сущность обеих и это, как мы увидим в дальнейшем, стоило ей немалых переживаний. Остальные дамы и кавалеры Двора старались просвещать новенькую наперебой. Сплетни – любимое занятие при любом Дворе.
На одном из раутов в самом начале службы Анне показали бывшего камергера покойного императора, а ныне дипломата графа Сергея Васильевича Салтыкова [25] , воротившегося из Парижа.
Видный мужчина он, казалось, в совершенстве владел искусством обращения с людьми с тою хитрой ловкостью, которая приобретается лишь жизнью в большом свете. Говорили, что, будучи во французской столице в ранге посланника, он вел такую легкомысленную и распутную жизнь, что наделал долгов, заплатить которые просто не мог. Государыня велела погасить их из кабинетных сумм, а самого графа определила с довольным содержанием в Дрезден. Анна недоумевала по поводу такой щедрости. И тогда фрейлины, не в силах сдержаться, рассказали ей «за тайну» о предполагаемом его отцовстве наследника. Однако Анна, сколько ни вглядывалась, фамильного сходства не нашла.
