Борис Рябинин - Рассказы о верном друге
Он обернулся вопросительно ко мне:
— Возьмем его с собой? Сегодня никого нет, можно… И Мишка как будто понимал, что раз пляж пуст — можно последовать за нами: не заставил себя просить. Он явно был счастлив находиться около нас. Никто не гонит, не обижает — это ли не высшая радость для бродячей собаки!
Я плохой пловец. Но Александр Павлович — совсем мне не ровня. Он не удержался от искушения и, благо надзор отсутствовал, все-таки, как он выражался, окунулся разок. Я, пока Мазорин купался, сидел около его одежды, а Мишка бродил по отмели, разнюхивая в песке крохотных моллюсков и рачков. Привычка к отыскиванию пищи говорила в нем, по-видимому, даже здесь.
— Александр Павлович!… Товарищ гвардии майор!… — донеслось вдруг сверху, когда Мазорин, отряхнувшись, как утка, заканчивал одеваться.
Протягивая руки к Мазорину, к нам спешил какой-то незнакомый мне мужчина средних лет.
— Александр Павлович!
— Жарков?!
— Он самый…
Они крепко, по-мужски, обнялись и расцеловались.
— Однополчанин, — представил мне его Александр Павлович. — Вместе воевали…
— Жарков, Семен Петрович, — отрекомендовался тот, козыряя по-военному. — Находился под командой товарища гвардии майора…
— Подполковника, — поправил Александр Павлович. — Времени-то сколько прошло? Можно прибавить звездочку…
— …виноват, подполковника! По гражданской одежде не видно, сам не догадался!
— Как здесь оказался?
— Как и вы: приехал отдыхать!
— Бывший вожатый, старшина взвода, — пояснил мне Мазорин.
— Сколько мы с Александром Павловичем солдатских щей из одного котла выхлебали!…
— А сколько обучили собак? Нашли мин? Не сосчитать!
— Точно: что верно, то верно… А это что, ваша? — показал Жарков на Мишку, который, словно заинтересовавшись этим обменом дружескими восклицаниями, подошел и прислушивался к разговору, предварительно обнюхав бывшего старшину.
— Да вот, приблудился к нам… Хозяина нет…
— Видать, смирен?
Жесткой рабочей рукой Жарков провел по голове собаки, похлопал по боку. Пес несмело вильнул хвостом.
— Будешь смирным, когда заступиться некому… Мы пошли к выходу с пляжа, продолжая говорить про Мишку.
— Взять себе не могу: два кобеля — будут драться, — сказал Александр Павлович, как бы оправдываясь перед сеттером.
Он уже не первый раз заговаривал о том, чтобы как-то пристроить Мишку. Жалко: заслуженный пес — а не при месте! Взял бы сам, но после Альфа, своей предыдущей собаки, привезенной с фронта и околевшей от старости, Мазорин уже успел вырастить нового пса — Фая… Два самца — действительно станут грызться. Я уверен, что, если бы не это обстоятельство, Мишка давно уже был бы подобран Мазориным и получил права гражданства в его доме!
Точно в таком же положении находился и я: у меня дома тоже была овчарка и тоже мужского пола.
— А где он? — хватился Александр Павлович.
За разговором мы не заметили, как Мишка отстал.
— Да вон он…
— Что он там застрял?
— Видали — расселся?!
Мишка и в самом деле эдак основательно, как отдыхающий курортник, в полном одиночестве сидел недалеко от того места, где недавно были мы с Мазориным.
— Должно быть, не налюбовался морем! — пошутил я.
— Мишка! Мишка!
Мишка оглянулся, виновато-просительно (как бы говоря: «Не могу я…») подергал хвостом и продолжал сидеть, как пень.
— Пошли, догонит…
Мы поднялись по ступеням и с балюстрады, окаймлявшей с этой стороны приморский парк, выходивший к пляжу, снова оглянулись на Мишку.
— Сидит! Что он там — присох?
— Слушайте, это неспроста! — вдруг сказал Александр Павлович. Он стал серьезен, брови хмурились. — Пошли назад…
Мы вернулись к спуску с лестницы.
— Все сидит… — пробормотал Александр Павлович, не отрывая взгляда от собаки. — Что бы это значило?
Внезапно выражение лица, его изменилось.
— Мина!!! Понял!!! Ах ты, мой дорогой!… Он же бывший минер, эмэрэс! И как я сразу не сообразил!?
Мина? Мы оцепенели при этом слове, коротком и страшном по своему значению, как выстрел в упор.
Да полно, не ошибается ли Александр Павлович? Откуда здесь быть мине? Война окончилась уже сколько лет назад… Но тут же зловещий смысл сделанного открытия вдруг встал перед каждым из нас.
Войны формально нет давно, это верно; но сколько еще после ее окончания пришлось потрудиться минерам, отыскивая распиханные там и сям вражеские взрывающиеся ловушки? Ведь Крым был оккупирован немцами. Отступая, они везде, где успевали, расставляли их. Только стремительное наступление наших войск спасло от разрушения и гибели великолепные дворцы-здравницы Южного побережья, его бесценные сокровища зодчества и ваяния. Потом наши саперы прощупали каждый метр советской земли, они очищали от мин и побережье, и парки, и пляжи… но вероятность какого-то пропуска, пусть самого ничтожного, остается…
— Мишка! Дорогой! Неужели ты…
Мишка ответил нам легким повизгиванием, не сходя, однако, с места, точно прикованный к нему. Мы были уже около собаки.
— Что будем делать? — спросил Александр Павлович.
— Надо поставить в известность администрацию парка и пляжа, — сказал я.
— Вы оставайтесь здесь, — предложил Александр Павлович, — и ни шагу в сторону! А я побегу, сообщу… Да смотрите, чтобы никто сюда ни ногой!
Предупреждение было совсем не напрасно. На балюстраде уже появились любопытные, вероятно заинтересовавшись, что это мы колдуем около собаки. Кое-кто направился к нам. И погода быстро разъяснивалась — вот-вот нахлынут купальщики.
— Подождите, Александр Павлович, — потирая лоб, проговорил Жарков. — Я, думаю, еще не дисквалифицировался, учить меня этому делу не требуется. Сколько я их добыл за четыре года… — И он стал засучивать рукава рубашки.
Александр Павлович не возражал.
— Помню, помню, — только проговорил он.
— Отойдите на всякий случай, — предупредил Жарков.
Мы закрыли ворота пляжа. Я получил задание караулить там; Мазорин, презирая опасность, остался около бывшего старшины. Рисковать, так всем! Кроме того, могла понадобиться его помощь.
Жарков распластался на песке, как рыба, и перочинным ножом стал осторожно подкапывать около ног Мишки, Секунды текли как годы. Казалось, это ожидание не кончится никогда…
— Есть? — спросил Мазорин.
— Есть, товарищ гвардии подполковник.
Они сами не заметили, как перешли на военный язык, лаконичный и четкий, со свойственными ему мужественными интонациями. Можно было подумать, что вернулось время, когда на обоих была армейская походная форма и погоны на плечах.
Протекло еще несколько бесконечно тягостных минут ожидания — и вот на песок легла круглая, как коробка из-под киноленты, обросшая ржавчиной, мина. Жарков разрядил ее, и она уже не представляла больше опасности.
Мишка вскочил и, кажется, был готов выполнять все, что ему прикажут. И для него вернулась его прежняя жизнь.
— Одна? А может, есть еще?
— Надо проверить…
— Мишка! Мины! Ищи!
И Мишка, ведя за собой старшину, проделал на пляже поиск по всем правилам минорозыскного искусства. Было поразительно наблюдать, как преобразился сеттер. От унылости, вялости, какой-то пришибленности не осталось и следа!
Больше не нашли. Мина была одна. Очевидно, какой-нибудь фриц, убегая, ткнул ее в песок. Потом ее замыло волнами, вот она и лежала столько лет. Взрыватель был поставлен так, что не срабатывал от тяжести одного человека. А может быть, она не взорвалась до сих пор потому, что была глубоко. Минувший шторм почти обнажил ее, но не настолько, чтобы ее могли заметить сразу. И стало быть… Кто-то — и, наверное, не один — был обязан Мишке жизнью.
— Я ведь тоже собирался здесь искупаться, — признался Жарков, когда все было кончено.
Он каким-то новым взглядом окинул Мишку, который, заглядывая нам в глаза, жался у наших ног, притянул его к себе и громко чмокнул в голову.
— Беру, — заявил он.
— Кого? Мишку? — словно усомнившись, не ослышался ли, спросил Мазорин с радостно сверкнувшими глазами.
— Кого же еще!
И, поверьте, этот момент был не менее волнующим, чем благополучное разоружение мины!
Не знаю, что думали в этот момент другие, но, вероятно, то же, что и я.
Все-таки удивительное существо собака! Бездомный, брошенный, Мишка продолжал служить людям…
За верную службу он и обрел снова и дом и хозяина!
ДОЧЬ МИРТЫ
1
Дизель-электроход «Россия» возвращался в Одессу из очередного рейса.
Ослепительно-белый от верхушек мачт до ватерлинии, щедро заливаемый лучами полуденного солнца, красавец-корабль (флагман советского торгового флота на Черном море) плыл по бирюзовой глади, отражаясь в ее зеркальной поверхности, легко и свободно рассекая острой грудью воду.
