Дайана Джессап - Пес, который говорил с богами
— О'кей. Так теперь мы просто друзья, да?
— Да. (Надеюсь, даже не это.) Тебя так устроит? — Она видела, что его это не устроит, и огорчилась. На самом деле Тони ее не хотел — она это знала — и все равно упирался. Даже теперь, когда она сама пыталась решить проблему, он упрямился, чтобы усложнить ей жизнь. — Похоже, у меня нет выбора, не так ли?
— Господи, Тони, да в чем проблема? Мы же с тобой не Ромео и Джульетта, правда? Я просто хочу, чтобы все было сказано.
— Но почему? Почему сейчас? Что тебя побудило?
— Ничего меня не побудило. — Тут она едва не поддалась искушению сказать что-нибудь вроде: «Видишь ли, мне больше нравится проводить время с собакой, чем с тобой». — Я просто вижу, как ты занят, и хочу быть честной с тобой. Я тоже буду в ближайшее время занята, и если не смогу ответить на твой звонок, я хочу, чтобы ты знал, почему. Понимаешь? Ничего личного. Мы взрослые люди, Тони, я думаю, что должна это сделать, и хотела бы, чтобы мы остались друзьями.
Подошел официант, поставил тарелки. Было ясно, что теперь нужно просто постараться и закончить обед. Тони, полагала она, чувствовал то же самое.
Они поговорили немного о лекциях, об оценках, затем Тони в качестве прощального жеста заплатил за обоих и ушел. Почему-то ему было важно расстаться именно так, а Элизабет из-за этого стало неловко. Она посидела в одиночестве, попросила официанта разогреть кофе и попыталась нащупать в себе если не вину, то хотя бы капельку сожаления. Но нет, только облегчение. Тони был не тем мужчиной, который ей нужен.
В том году проливные дожди, которыми знаменит Тихоокеанский Северо-запад, начались необычайно поздно. Сокрушительные ливни, подгоняемые ветром, перемежались мелкой туманной моросью, и она висела в воздухе целыми днями. В первый день сезона дождей Элизабет примчалась в корпус вовремя, но без малейшего намерения выходить на улицу. Привычно поздоровалась со всеми соседями Дамиана, затем открыла дверь и выпустила его из клетки.
— Хочешь гулять? Понимаю, но мы никуда не пойдем сегодня, дружок. Даже не думай. Мы должны остаться здесь.
Ей не пришло в голову принести какую-нибудь игрушку, поэтому она решила попробовать научить его некоторым трюкам. Без ошейника, поводка или лакомств, одними похвалами она начала — в высшей степени наугад — учить его основным командам: «сидеть», «лежать» или «к ноге». Пес весь дрожал. Он наслаждался любым вниманием, даже взглядом, но слова одобрения, когда ему удавалось понять, чего она хочет, радовали его и смущали в равной мере. Он старался понять, а она старалась быть понятой, и к тому моменту, когда он наконец осознал, чего она хочет, произнося слово «сидеть», оба они совершенно вымотались. Они почти танцевали: он — оттого, что она довольна, а она — оттого, что он такой умный.
— Ты очень хороший, Дами, очень хороший. Мне уже пора идти, так что возвращайся в клетку. Давай иди.
Дамиан попятился, словно убитый горем. Раньше она брала его на прогулки, после которых он без сопротивления возвращался в клетку. Но теперь ей хотелось, чтобы он вернулся, а ведь они даже не вышли на улицу. Хуже того — она собиралась завершить их важную работу.
— Я вижу, ты хочешь гулять, ну прости. Ты должен остаться. Я возьму тебя туда завтра, обещаю. А сейчас иди. — Он не мог не подчиниться. Опустив голову, он поплелся в клетку. — Извини, приятель. Гулять будем завтра. Ты молодец.
Оставшись один, обычно молчаливый питбуль заскулил — звук шел, казалось, из самого его сердца.
Не уходи!
Он жаждал, чтобы она его поняла.
Возьми меня с собой!
Элизабет двинулась по коридору. Когда она дошла до входной двери, Дамиан внезапно издал странный, высокий, рыдающий крик, от которого она замерла.
— Оооооууууу!
— Дамиан, прекрати! Я вернусь завтра. Там дождь, понимаешь? Я знаю, что ты хочешь гулять, — обещаю, что возьму тебя завтра. А сейчас прекрати.
Дамиан покорно замолчал, и она закрыла за собой дверь.
Следующий день был еще хуже. Когда Элизабет проснулась в половине пятого утра, в окно хлестал тяжелый холодный проливной дождь, и на секунду она захотела выключить будильник и никуда не ходить — всего один раз. Потом вздохнула. Дамиан будет ждать. Ее визиты — единственное утешение в его горестном мире, и она не может бросить его просто потому, что ей лень вставать. Она поднялась, тепло оделась, надеясь, что весна в этом году чудесным образом наступит пораньше.
Накануне вечером она заскочила в супермаркет и купила несколько теннисных мячиков. Теперь Элизабет бросала их в коридоре, чтобы Дамиан мог вволю побегать. Пес, чавкая, радостно хватал зубами мячики, его глаза азартно блестели, когда она замахивалась. Уходя, она хотела оставить ему один мячик, но побоялась, что кто-нибудь станет выяснять, как он туда попал. Если Хоффман увидит его, он обо всем догадается. Когда Элизабет уходила, позади снова раздался страдальческий вой.
Дождь все не прекращался — обычное дело для этих мест. Серое утро сменялось серым днем, который просто исчезал в ночной темноте. На поверхность выползали червяки, становясь легкой добычей для промокших насквозь малиновок, которые топорщили перышки, пытаясь уберечься от сырости. Элизабет ничего не оставалось — только учить пса выполнять команды в помещении. Она играла с ним как умела, а к семи часам собирала игрушки и уходила до появления уборщиков.
Она видела, что Дамиан расстроен: ему не позволяют гулять, и он скучает. Начав с простых команд, дальше Элизабет стала учить его показывать фокусы, протягивать лапу и подавать голос. Захватив как-то раз с собой два шоколадных батончика, она разделила их на части и подошла к дверце клетки, показывая ему сладости. Дамиан выл и лаял, чтобы его выпустили, и она решила научить его лаять по команде.
— Ну что, хочешь гулять, да? Тогда ты должен попросить. — Она показала ему кусочек конфеты, но он этого не замечал, радуясь, что видит ее саму. — Давай же, говори! Вот там дверь, видишь? Хочешь туда? Давай, Дамиан, скажи. — Она держала батончик на уровне груди. — Хочешь гулять? Хочешь туда? Тогда скажи!
Элизабет никогда прежде не медлила, открывая клетку. Это было что-то новое, и Дамиану не понравилось. Он хотел наружу, он знал, что означает слово «туда». И он излил свое горе в коротком вокальном номере.
— Уууаааааах! — выдал он, сильно запрокинув голову. — Ууууаааааахх!
Хороший пес! — радостно вскрикнула Элизабет, восхищаясь, как же быстро он все понял. — Молодец!
Она дала ему кусочек конфеты, и он его заглотил. Ей понравилось, и он был счастлив.
— Давай еще разок. Скажи еще раз! Хочешь туда? — Она показала на дверь и поддразнила его оставшейся конфетой. Пес снова огорченно повторил:
— Туууаааааах!
Очень хорошо. Ты очень умный, Дамиан, выходи. — Она открыла дверцу. Пес выбежал наружу, выхватил батончик у нее из руки и мигом проглотил его.
— Господи, ты ешь, как акула. — Элизабет показала ему пустые ладони, растопырив пальцы. — Видишь, больше нет.
Он понял и расслабился.
Потом они еще немного поиграли с мячиком. Приказывая ему вернуться в клетку, она до боли стиснула кулаки.
— Извини, Дамиан, мне пора. Я вернусь завтра. Надеюсь, тогда мы сможем погулять.
Она собралась уходить, и поведение пса мгновенно изменилось. Он прыгнул на решетку, издав страшный умоляющий звук, который заставил Элизабет вздрогнуть.
Она решительно сделала несколько шагов по коридору.
Дамиан безутешно заплакал и стал царапать сетку. Элизабет обернулась, потрясенная его поведением. Обычно он вел себя очень тихо, и его отчаянная вспышка ошеломила ее.
— Нет, Дамиан. Мне нужно идти — мне и так тяжело. Я знаю, что ты хочешь туда.
И она снова отвернулась. Дамиан не спрашивал — не мог спросить, почему Элизабет так поступает. Не дело собаки спрашивать, почему она не берет его гулять или почему оставляет его, когда уходит сама. Но он понимал, что хочет пойти с ней и может влиять на ее поведение. Он помнил, что если пропеть слово «туда», это порадует Элизабет и она выпустит его из заключения. Один раз он уже сказал его правильно, и теперь решил попытаться снова.
— Тууууаааааа! — вырвалось из его пасти. Он почти идеально произнес Это Слово. Если только…
Элизабет остановилась и посмотрела на него так, что по лицу ее ничего нельзя было понять. Дамиан вилял хвостом, надеясь, что она поймет, как он устал сидеть здесь все эти длинные, утомительные дни.
— Туууудаааах! — прорычал он с надеждой. Он увидел, как расширились ее глаза, и принял это за поощрение. Вдохновленный ее вниманием, он попытался еще раз: — Туудааах! — Он с усилием запрокинул голову.
— Господи и святые угодники, — слабо произнесла она, — ты почти сказал «туда».
— Туда! — Дамиан возбужденно сжал челюсти. Слово вышло странным, резким, но произнесено было чисто. Она прекрасно его поняла.
