Эрик Найт - Лесси
— Мама! Мама!
— Бог ты мой, не вышиби дверь! И закрой ее за собой — люди скажут, что ты рос в конюшне. В чем дело?
— Мама, он к нам придет забрать Лесси!
— Да кто?
— Герцог… он придет…
— Герцог? Откуда он знает, что она…
— Не знаю. Но он сегодня утром остановил меня. Он придет к чаю…
— Придет сюда, к нам? Ты уверен?
— Да, он сказал, что придет к чаю. Ох, мама, я тебя очень прошу…
— Оставь, Джо. Не заводи! Я же тебя предупредила!
— Мама, ты должна меня послушать. Ну прошу тебя, прошу!
— Ты слышал? Я сказала, что…
— Нет, мама. Прошу тебя, помоги мне. Ну прошу!
Женщина поглядела на сына и устало, сердито вздохнула. Потом в отчаянии вскинула руки:
— Эх, горе и только! Неужели в этом доме никогда не будет покоя? Никогда?
Она опустилась в свое кресло и уставилась в пол. Мальчик подошел к ней и тронул ее за руку.
— Мама, сделай что-нибудь, — упрашивал мальчик. — Нельзя ли нам спрятать ее? Он будет здесь в пять. Он велел мне сказать отцу, что будет в пять. Ах, мама…
— Нет, Джо. Отец не согласится,…
— А не можешь ты уговорить его? Ну прошу тебя, прошу! Уговори отца не…
— Джо! — гневно крикнула мать. Потом ее голос стал опять спокойно-терпеливым. — Нет, Джо, это бесполезно. Так что брось докучать нам. Дело в том, что твой отец не станет лгать. Уж настолько я его знаю. Плохо ли ему, хорошо ли, лгать он не будет.
— Так ведь… один только разик, мама.
Женщина печально покачала головой. Она сидела у очага и вглядывалась в огонь, как будто ища в нем желанного покоя. Сын подошел к ней и погладил ее голую по локоть руку:
— Мама, ну прошу тебя. Уговори его. Один только разик. От одной маленькой лжи ему не будет вреда. Я сам все для него сделаю, да, да, все сделаю, право.
Слова теперь быстро сходили с его языка.
— Я все устрою, все сделаю для вас обоих. Когда я вырасту большой, я получу работу. Стану зарабатывать деньги. Я накуплю ему разных вещей… и тебе тоже накуплю вещей. Я куплю вам все, чего вы пожелаете, если только вы… ну прошу тебя, прошу!..
И тут в первый раз за все время своей беды Джо Керраклаф показал себя ребенком, вся его стойкость пропала, и слезы заглушили голос. Мать услышала его рыдания и ласково похлопала его по руке, но она на него не глядела. В колдовском огне она как будто вычитала тайную мудрость и медленно начала говорить.
— Ты так не должен, Джо, — сказала она, и первые эти слова прозвучали мягко. — Ты не должен так сильно желать. Тебе хочется, чтоб Лесси была с тобой, но ты слишком уж сильно этого хочешь. Так нельзя!
Вот тогда она почувствовала, что рука сына задрожала в нетерпении. Голос его зазвенел, высокий и чистый:
— Ты не понимаешь, мать. Ты не понимаешь. Это не я хочу оставить у нас Лесси: это она хочет к нам. Мы ей нужны — страшно нужны. Потому она и пришла, проделала весь этот путь. Мы ей нужны, страшно как нужны.
И вот тогда миссис Керраклаф наконец взглянула на сына. Она увидела его перекошенное лицо и слезы, откровенно катившиеся по щекам. И все же в эту минуту ребячливости он в то же время как будто сразу очень повзрослел. У миссис Керраклаф было такое чувство, точно время сделало скачок и она видит этого мальчика, своего родного сына, в первый раз после многих лет.
Она долго не сводила с него глаз, потом стиснула руки. Ее губы сжались в одну прямую черту.
Она встала.
— Иди же, Джо, поешь. А потом ступай в школу и не волнуйся. Я поговорю с отцом. — Она подняла голову, и голос ее звучал твердо. — Да, я с ним поговорю, все будет так, как надо. Я поговорю с мистером Сэмуелом Керраклафом. Поговорю непременно!
В пять часов пополудни герцог Радлинг, пыхтя и ворча самым злобным образом, вышел из своей машины, остановившейся у маленького домика. А за воротами стоял мальчик, стоял твердо, расставив ноги, как будто преграждал дорогу.
— Ну-ну, мальчик! Ты ему сказал?
— Иди ты прочь! — рьяно крикнул мальчик. — Иди ты прочь! Нет здесь твоей шавки!
Впервые в жизни герцог Радлинг отступил. Он в удивлении глядел на мальчика.
— Ну и ну! Присцилла! Разрази меня гром! — пропыхтел он. — Мальчишка спятил. Он… он просто спятил!
— Нету тут твоей шавки! Прочь отсюда! — твердо сказал мальчик. И в своей решимости, казалось, он заговорил с каким только мог резким местным акцентом.
— Что он говорит? — спросила Присцилла.
— Он говорит, что здесь нет моей собаки. Оглохла ты, Присцилла, разрази меня гром! Меня считают глухим, а я его отлично слышу. Скажи-ка, мальчик, это какой моей шавки тут нет?
Отвечая, герцог тоже заговорил с самым резким йоркширским акцентом, ибо держался обычая всегда так говорить, обращаясь к «простонародью», то есть к обитателям таких вот бревенчатых домиков, чем ввергал в глубокое прискорбие многих членов герцогской семьи.
— А ну, а ну-ка, мальчик, договаривай! Какой такой шавки тут нет?
С этими словами герцог яростно взмахнул палкой и двинулся вперед. Джо Керраклаф отступил на шаг перед страшным стариком, но все еще преграждал ему дорогу.
— Никакой твоей шавки! — крикнул он мужественно.
Но герцог продолжал надвигаться. С отчаянья Джо заговорил быстро-быстро, слова безудержно срывались с языка.
— У нас ее нет. Она не здесь. Здесь ее и быть не может. Никакая собака не могла бы этого сделать. Никакая собака не могла бы пройти столько миль, чтоб вернуться домой. Это не Лесси… это… это другая собака, только похожая на нее. Это не Лесси.
— Уфф, не отдышусь! — пропыхтел герцог. — Не отдышусь!.. Где твой отец, мальчик?
Джо угрюмо замотал головой. Но за его спиной открылась дверь и раздался голос матери:
— Если вы ищете Сэма Керраклафа, так он в сарае — заперся и сидит там чуть ли не с двух часов.
— Что тут наговорил этот мальчик, будто моя собака здесь, у вас?
— Нет, вы ошибаетесь, — твердо сказала женщина.
— Ошибаюсь? Я? — взревел герцог.
— Да. Он не говорил, что ваша шавка здесь. Он сказал, что ее тут нет.
— Разрази меня гром! — выругался герцог. — Не вывертывайте мои слова.
Глаза у него сузились, он сделал шаг вперед.
— Хорошо! Если он сказал, что моей собаки нет, не будете ли вы добры объяснить мне, какой именно из моих собак у вас тут нет. Ну-с, — закончил он с торжеством, — что скажете? Отвечайте!
Джо, не сводивший с матери глаз, видел, как она глотнула воздух и повела вокруг взором, как будто искала помощи. Она плотно сжала губы. Герцог стоял и ждал ответа, сердито поглядывая из-под косматых своих бровей. Затем миссис Керраклаф сделала глубокий вздох, собираясь заговорить. Но ее ответ, заключал ли он правду или ложь, так и не был произнесен. Потому что все услышали лязг натягиваемой за дверью цепочки, и голос Сэма Керраклафа отчетливо сказал:
— Даю слово, что это единственная собака, какая есть в нашем доме. Так вот, скажи мне, похожа она хоть на одну собаку, какую ты можешь назвать своей?
Джо раскрыл было рот для последнего крика протеста, но, когда его взгляд упал на собаку рядом с отцом, крик замер. Мальчик смотрел во все глаза.
Вот стоит его отец, Сэм Керраклаф, страстный любитель колли, а при нем, у ноги, — собака, подобную которой, верно, никто на свете не видал до сей поры и уж никак не пожелал бы увидеть впредь. Собака послушно сидела у левой его ноги, как могла бы сидеть какая-нибудь вполне благовоспитанная колли, как обычно сидела и Лесси. Но эта собака… ее и в мыслях-то смешно было поставить рядом с Лесси.
Если у Лесси был стройный аристократический склад головы, то у этой собаки голова была угловатая и неуклюжая. Если уши у Лесси грациозно стояли, как два близнеца, оба одинаково пригнутые вперед, то у этой собаки одно ухо было вывернуто и свисало, а другое, как у немецкой овчарки, стояло торчком — такие уши, что от одного их вида любого ценителя колли бросило бы в озноб!
Мало того. Там, где шерсть у Лесси отливала в изысканную чернь собольего меха, у этого неподобного пса были безобразные черные пятна, точно от ваксы, а где у Лесси пенился широкой волной сверкающий белый фартук, там у этого пса висели какие-то землисто-бесцветные космы, не то сивые, не то белесые. Лесси имела четыре белые лапы, а у этого только одна была белая, две другие — грязно-бурые, а четвертая — почти что черная. У Лесси был пышный хвост, грациозно продолжавший плавную линию спины, а у этого пса хвост выглядел каким-то нелепым придатком.
И все-таки Джо Керраклаф, едва глянув на собаку при отце, сразу все сообразил. Мальчик знал, что если иной искусник умеет так ловко «подменить» собаку, что плохие стати станут выглядеть у нее превосходными, то он может и наоборот — выставить превосходные стати дурными, особенно если этот человек — его отец, один из самых сведущих собачников на весь Западный Йоркшир.
В тот же миг он понял и смысл отцовских слов. Между собачниками, как между лошадниками: сказанное слово связывает, как контракт, и если оно дано, ни один настоящий собачник даже не попробует взять его назад.
