Макс Зингер - 112 дней на собаках и оленях
Медленно отступали в прошлое эти глупые и наивные суеверия.
Советские люди, придя на Чукотку, принесли с собой новую культуру, книги, кино, газеты и радио.
Колхозная жизнь вселяла в людей веру в свои силы, в силы коллектива, им теперь не было нужды задабривать шаманов. Вместе с новой жизнью угасала вера в пророчества шаманов, в их чародейство.
…В бухте Провидения мы впервые увидели чукотские танцы. Танцевать на Чукотке могут все, но известностью пользуются лишь немногие из танцоров. Танцуют под бубен. Чукотский музыкант своей игрой на бубне может заставить плясать даже сумрачно настроенного человека.
В яранге тесно. Танцор старается занять лишь площадь, находящуюся под его собственными ступнями, и больше ни вершка. Но зато как живы и стремительны движения его рук. При всей динамичности танца танцор использует лишь пространство над сидящими зрителями.
Мы увидели замечательного танцора Увауна.
Медленны и плавны вначале движения рук Увауна. Спокойно и размеренно начинается танец. Он рассказывает нам о том, как на возвышенном месте — на скале — одиноко сидит старик и всматривается в даль. Он смотрит из-под ладони, ищет в море моржей. И вот, наконец, старик со своего глядня увидел зверя.
Танцор вскрикивает гортанно: «Айвогыт!» И сразу, гулко и тревожно гудит бубен, вскрики становятся отрывистыми и поспешными. Нельзя терять ни минуты. В бухту идет морж. Он несет чукчам свое вкусное, жирное мясо, крепкую кожу для байдары, жир для светильников.
Люди бегут к вельботу. Они тащат его поскорее с каменистого берега. Вот вельбот в море. Плывут зверобои…
Все это танцор показывает, не двигаясь с места ни на шаг, одними лишь движениями кистей рук, корпуса и головы.
Удары бубна напоминают шум прибоя. Они затихают неожиданно, чтобы затем вдруг снова рассыпаться тревожными звуками.
Охота на плавучем льду. Слева — байдара (По рисункам чукотских костерезов)На море туман. Чукча всматривается, ищет среди льдов дорогу к моржу. Широки на горизонте просветы чистого неба. Радостны удары бубна. Весело, в такт им, разносятся дружные ритмичные хлопки в ладоши. Танцор стоит на одном месте. Его ноги легко отбивают такт бурно нарастающего танца. Капли серебристого пота блестят на смуглом скуластом лице. Бубен исступленно заливается. Морж плывет, но его настигает вельбот. Вот уже близко показалась клыкастая голова. Руки танцора рисуют эти острые и длинные клыки. Морж защищается, он поднимается из воды, откидывает назад мощную голову, бьет клыками направо и налево. Или вдруг пытается таранить днище вельбота.
Но молниеносен удар гарпуна, страшный по силе и меткости! Танцор выбрасывает вперед руки в белых перчатках и всматривается в даль, куда летит невидимое для зрителей копье. Крик Увауна победный и восторженный. И вместе с ним вскрикивает вся наэлектризованная танцем яранга. Копье долетело до моржа. Он ранен и загарпунен.
Танец окончен. Бубен смолк. Танцор не спеша снимает перчатки и вытирает обильный пот.
Танец моржа, нерпы, вороны, медведя, чайки, зайца, морского прибоя, — все это показал нам талантливый Уваун.
Советская школа научила юных чукчей умываться с мылом, губкой и водой. Уваун посвятил этому новому явлению жизни особый танец — танец умывания.
Чукчи видят погрузку на советских пароходах, и сами нередко принимают в ней участие. Отсюда возник новый танец. Уваун исключительно точно передает в танце приемы работы кочегаров. С картинной правдивостью проходит перед зрителями работа моряков.
Товарообмен у береговых и оленных (кочевых) чукчей (чаучу) (По рисункам чукотских костерезов)Но вот и на самом деле погрузка закончена. Мы прощаемся с гостеприимными хозяевами.
Бухту Провидения оглашают гудки. Колонна судов, вытянувшись в кильватер, выходит на север, в Чукотское море.
Но встреча с чукчами и эскимосами — не последняя.
В Беринговом проливе к борту нашего флагманского корабля-ледореза «Литке» подлетела легкая байдара. Два юных эскимоса — комсомольцы Каля и Касыга взбираются на корабль. Мы знакомимся. И сидя в кают-компании, не спеша прихлебывая крепкий горячий чай, они рассказывают о себе, о своей жизни и мыслях о будущем, которые так характерны для молодой советской Чукотки.
Прошлой осенью Каля и Касыга оставили свои дымные яранги и уехали учиться. Комсомольцев везла на культбазу небольшая шхуна. У острова Аракамчечен сильный шторм надолго задержал ее. Только в середине октября ученики прибыли на Лаврентьевскую культбазу.
В ту пору морской зверь еще ходил по морю. Птицы табунились и улетали на юг. Часто наползали туманы, налетала пурга. На культбазе было тепло и уютно. Комсомольцы жили и учились в просторных, светлых комнатах.
Перед началом учения Каля ходил с охотниками бить моржей. Свежий ветер далеко отнес их вельбот. Холодная осенняя ночь накрыла людей в море. Вокруг, сколько хватал глаз, белели льды, пригнанные с севера течениями и ветрами.
Зыбь заглохла. Бригадир выбрал льдину понадежнее и втащил на нее вельбот. Старик-охотник бросал в воду тонкие ломти моржового мяса, чтобы умилостивить духов моря, убавить их ярость, спасти вельбот с людьми…
Так началось приключение, которое познакомило Калю с чужим миром.
Долгие сутки носило льдину в густом тумане, но вот, наконец, туман рассеялся, тогда эскимосы увидели рядом с собой незнакомую землю. Это был американский остров Святого Лаврентия.
По неписаным законам Севера американские эскимосы, занесенные к нашим берегам, пользовались гостеприимством советских людей. В свою очередь и советские эскимосы рассчитывали найти дружеский прием у американских сородичей.
Льдину с вельботом совсем близко поднесло к берегу. Тогда бригада — их было восемь эскимосов вместе с Калей — сбросила вельбот на воду и на веслах пошла к острову.
Местные эскимосы провели охотников в свои яранги. Появление советских эскимосов всполошило американского миссионера. Он зашагал по ярангам и, поправляя роговые очки, сползавшие на кончик длинного и красного носа, тревожно шептался с хозяевами. Американца беспокоила мысль, как бы советская пропаганда не проникла во вверенный ему район.
И все же американские эскимосы рассказали гостям о том, как худо живется на американской стороне. Всей жизнью здесь управляет торговец и миссионер. Летом к острову Лаврентия приходит пароход. Он увозит костяные изделия из моржового клыка, белых и голубых песцов и китовый ус. А в обмен остается только спирт. Всем оружием и вельботами владеет торговец. И сколько ему ни носи, — все равно будешь жить впроголодь, все равно останешься его должником. Теперь торговец стал забирать и шкуры, и жир — все, что нужно для жизни. Болезни одолевают зверобоев. Смертность резко увеличивается. Как жить дальше — никто не знает.
Так Каля увидел жизнь, о которой он знал лишь по рассказам старых людей. Он охотно рассказал американским сородичам, какая новая жизнь расцветает за невидимым рубежом границы. И добавил, что в недалеком будущем они, советские эскимосы, ожидают еще лучшую жизнь…
Нападение медведей на моржовую залежку (По рисунку уэленского костереза)Спустя семь лет я встретил Калю и Касыгу в Ленинграде. Они учились уже в Институте народов Севера. Их одели в черные морские шинели. Фуражки их были украшены голубыми флажками Северного морского пути. Это была форма студентов Института народов Севера. Она хорошо подходила северянам, потому что все они с малых лет люди моря, настоящие бесстрашные моряки…
В Беринговом проливе, у входа в холодное, коварное Чукотское море мы говорили о новой жизни, которая во многом зависит от самих чукчей и эскимосов, говорили о льдах, ветрах и течениях, господствующих здесь, у края земли.
Ветер пригоняет к берегам лед, на льду — стада моржей и тюленей, кормильцев берегового человека. Если ветер отжимной, то вместе со льдом он угоняет морского зверя. Это — несчастье. Только прижимные ветры помогали людям Чукотки промышлять морского зверя.
Так было веками… Ныне у чукчей уже появились быстрые вельботы и отличные советские ружья. Чукчи могут промышлять зверя и наперекор ветру.
Если раньше случалось, что охотник возвращался домой с пустыми руками, он брал «пок» — пузырь из нерпичьей шкуры, служивший буем и поплавком, — и ударял в него ногой. Пок с треском лопался. Это была жертва. Охотник верил, что после жертвоприношения к нему непременно придет удача: он добудет нерпу, лахтака[2] или моржа, вновь загорится в яранге огонек светильника, станет тепло и сытно, захочется петь и плясать.
Чукча жил надеждой на помощь добрых духов. А Каля и Касыга знают, что человек — сам творец своего счастья. Об этом они прочли в книгах. И они не будут приносить жертвы — губить свой пок.
