Елена Нестерина - Котика вам в ленту!
– Вы что, ребята, какой Пиночет? – ахнула она и подскочила к столу. – Нет, так не надо писать.
– А чего такого? – удивился папа. – С Пиночетом-то уже все. Завязано. Вполне можно кота называть. Мы ж не ребенка…
В соседнем дворе у людей был пес Рейган – и ничего им за это не было. А в деревне у одного дядьки – огромный черный котище Махтумкули. А у нас вот Пиночет. Преемственность.
– Ну, международные отношения все-таки, – покачала головой мама. – Мало ли они там что подумают. Нет-нет, не надо.
– Ну, может, тогда вообще не писать про кота? – предложил папа.
Я расстроилась. Ну как не написать, что у нас есть домашнее животное? Животное – это счастье. И оно на самом деле есть.
Но мама все придумала.
– Нет уж, напишите, – сказала она. – Вы только сократите как-нибудь ему Пиночета, сделайте уменьшительное и ласкательное. Кузьма – Кузька, Пиночет… Пинька! Да, так и напиши: «У меня есть кот, зовут Пинька».
Международные отношения были спасены. А Пинькой Пиночета все равно никто не звал, разве что Енс, активно помогая себе учебником, пару раз интересовался, как его здоровье. Котики – отличная тема для международной переписки.
Пиночет любил рыбу. А мы ленились за ней ходить в магазин. Мама нам говорила: «Сходите, сходите за рыбой для своего кота!» Ну вот, а мы ленились.
Аквариум с рыбками у нас висел на стене, врезанный в книжную полку, слева от меня (когда я сидела за письменным столом). Там и свет у них был, и зеркало с той стороны, и водоросли. Аквариум надо было постоянно чистить, отстаивать воду и подливать туда. Удивительно неинтересное занятие! За котом мы неутомимо убирали, самого кота намывали, холили и лелеяли феном. Когда нам подарили рыб, мы на эту чистку не рассчитывали. Да и сам вид рыб мне лично не нравился, особенно я не могла смотреть на гуппи женского пола. Это что-то такое серое и противное – типа кота дворовой серо-полосатой унылой окраски. Бя-бя-бя, фу-фу-фу! И они у меня еще перед носом висели, считалось, что гармонизировали подростковое буйство. Постепенно я вообще перестала обращать на рыб внимание, свет им включу, корма насыплю – и сидите. Видимо, совсем я не аквариумист. Воды начала забывать наливать…
А Пиночет любил смотреть на рыб. Достать их не мог, хоть и бил по стеклу лапой. Потом повадился пить из аквариума. А может, он так, зубами, рыбку пытался поймать? Не знаю, чего он добивался, но однажды я пришла из школы, а Пиночет застрял в аквариуме. Стоит, бедный, передние лапки на спинке моего стула, задние на столе, а голова в аквариуме. Сколько он так простоял, как от жажды не умер, не знаю. Воды в аквариуме оставалось чуть меньше половины, зеленой такой воды, мутной, с бурлящими от непрерывной суеты обитателей рыбьими какашками. А кот стоит и тянет вверх голову, тянет, тянет. Молча. И не попил, и рыбы не поймал, и вылезти не может – он засунуть-то голову догадался, а что ее надо чуть повернуть, чтобы она прошла в узкую щель между краем аквариума и доской полки, не сообразил. Так и тянул, ранил свою горбушку, мучился.
Как я его обнимала, как целовала, как макала мордочкой в миску с водой…
Мне пришлось помыть несчастный аквариум, от которого мы скоро избавились, рыб с улитками и остатками не съеденных рыбами с голодухи зеленых насаждений кому-то передарили.
А на следующий день после скорбного застревания в аквариуме мы купили Пиночету рыбы. Настрадался.
Он был рад, он был так рад! Он начал подпрыгивать, еще как только мы пришли из магазина с сумкой! Чумка чумкой, глушня глушней, а учуял.
Он выплясывал, он крутился волчком, терся о ноги – никогда такого кошачье-домашнего поведения за ним не наблюдалось, но рыба делала чудеса. Пиночет менялся.
Когда я вытащила из пакета первую рыбу, он подпрыгнул на три головы выше своего роста. Рыбу он почти выхватил. Я собиралась ее варить, но вместо этого подняла над полом: «Пиночетик, алле!» Пиночет прыгнул. Я дернула рыбой вверх, челюсти сомкнулись и зажали воздух.
Пиночет занервничал, забегал, засуетился.
Мы подставляли ему рыбу, он за ней прыгал. Смешно и настойчиво.
И тут мы додумались привязать рыбу за веревочку и подвесить к леске, на которой у нас под потолком в кухне сушилось белье. Привязать и раскачать. Теперь, раскачиваясь, по кухне летала рыба.
Пиночет подпрыгнул. Но пока он прыгал, рыбный маятник качнулся – и котику пришлось извернуться в воздухе, чтобы попытаться ее ухватить. Да, Пиночет в воздухе перевернулся вокруг своей оси, махнул лапой, надеясь зацепить рыбу. Шлепнулся на пол. Увидел, что рыба опять приближается, снова прыгнул. Снова комично вертанулся в воздухе, махнув сначала одной, а потом и другой лапой с растопыренными для верной охоты когтями. И так много раз.
Я смеялась так, что унять смех было невозможно. Я сползла на пол и смотрела за прыжками Пиночета лежа.
И когда он начал пытаться подпрыгнуть и перекусить веревку, щелкая в воздухе зубами и выворачивая голову, я и описалась.
Мы ему всё отдали – и снятую с веревки рыбу, и из пакета. Мы не стали ее даже варить, хотя нам и говорили, что сырой рыбой кормить кота нельзя. Настрадался. Заслужил.
И Пиночет, конечно, объелся.
Его снова несло. После очередного заряда мы состригали испачканную шерстку с попы ножницами. Этого кот даже не заметил, потому что в тот момент, когда мы его стригли, к родителям пришли гости. Раскрылась дверь, Пиночет рванулся – и под ногами гостей прошмыгнул в подъезд. Мы бежали за ним, теряя тапки, мы скакали в этих тапках по лужам во дворах. Пиночетик убежал.
Как же мы горевали. Как искали его. Ждали. Вдруг ведь снова выберет наш подъезд погреться, а мы его – хвать.
Через неделю к нам домой снова заехали гости. Побыли, ушли, но тут же вернулись. Родственник Сергей на вытянутой руке нес за шкирку грязного, ультрагрязного кота. Цвета грязи – потому что даже предположить, что это его собственная такая вот окраска не представлялось возможным. Грязь. Как будто он валялся в ней, нырял в грязь, натирал себя грязью, его обливали грязью, обкидывали… Как Серега узнал в этом грязесборнике нашего Пиночетушку?..
Но это действительно был Пиночет, по голове-горбушке его и опознали.
– У помойки сидел за троллейбусной остановкой, – сообщил Серега. – Думаем, похож на вашего дурака.
Мы мыли его не в семи водах, а в десяти. После шампуня мы использовали бальзам для поврежденных волос, мы завернули Пиночетку в полотенце, а сверху обмотали электрической грелкой. Нежнейшее тепло, чуть видна белая головка с рыжими политическими пятнышками. Намотался, настрадался, греется котенька…
В квартире выбило пробки, мама вышла в подъезд к счетчикам. Этого мгновенья оказалось достаточно для того, чтобы свободолюбивый Пиночет рванул в приоткрытую дверь. Такой намытый, такой чистый, любимец наш.
Он убежал от нас очень далеко, на самые свободные помойки. Никто и никогда больше не видел нашего Пиночета.
И даже фотографии не осталось.
Барсик
Мы взяли Барсика в конце моего девятого класса. Совсем маленьким котеночком. Пока несли, он с достоинством лежал в коробке, вытянув передние лапки и положив их одну на другую. Так и принесли его домой.
Сразу стало понятно, что он Барсик. Такой он царственный был, просто благородный барс, только еще маленький. Серый, пушистый без клоков, равномерно – таким же равномерным, стабильным и славным, как его прекрасная шерстка, оказался у Барсика и характер.
Лучше кота я не видела в своей жизни.
Мы сразу поехали с ним в деревню на лето. Его детство прошло там.
Барсик ничего не портил. Он играл весело и не придурковато. Он ел все, что ему дают. Мы давали ему ровно то же самое, что ели сами. Барсик рос. Быстро вырос в крупного кота-подростка. Он спал в кукольных кроватях и колясках, когда мы его туда клали, он давал наряжать себя в кукольные одежки. Ему с нами нравилось. Вид Барсика в кукольном чепчике умилил бы демона.
Мы гуляли по полям и лесам – и Барсик, как собачка, бегал за нами. Бежит, да так быстро бежит – мелькают передние ножки в белых носочках и задние в гольфиках. Он хорошо сидел в машине, любил кататься.
У Барсика не было блох – это в деревне-то!
К зиме он вырос в очень большого кота. Владелица его мамы-кошки, моя одноклассница Ленка Зеленко, сказала, что в роду у него коты сибирские. Ну он знатный был кот! Гордая поступь, неимоверной ширины сибирские подштанники, пышные усы, умные преданные глаза. Хорош кот, очень хорош. Обнимешь его, прижмешь к себе – и пропадает тоска, и грядущее неизвестное кажется решаемым, подъемным. И благостно так на душе, и нежность не кажется слабостью. Барсинька, милый Барсинька.
Казалось, Барсик будет всегда. Но весной мы с мамой уехали в Ленинград. Оставили кота бабушке. А когда вернулись, Барсик умер. Больше не было Барсика. Оказывается, ему бросали в миску жир, корки и обрезки. «Коты должны всё есть!»… Это чьим-то другим котам надо было объяснять, что есть надо то, что дают, и тыкать их мордой в еду. Барсика не надо было тыкать. Он всегда ел то, что дают. До последней крошечки. Умное благодарное создание. Ел и жир. Давился, но ел. И когда у него началось несварение и заворот кишок, в больнице, куда перепуганной бабушке пришлось его нести, сказали, что уже поздно. И чего же это он у вас наелся…
