Олег Рубенок - Лечебная собака
— А если он не выскочит?
— Тогда и беспокоиться не о чем.
Его голос, в отличие от моего, стал звучать немного раздраженно. Это обычная реакция нормальных людей на дураков. Но я уже сориентировался и таковым себя не чувствовал. Более того, я был убежден, что и лось не дурак, выскакивать на меня не станет, и палить мне не придется. К пальбе у меня после поездки в лес с Кирюшей закрепилось отрицательное отношение.
В общем, в душе я надеялся только прогуляться в компании приятных мужчин по зимнему лесу, а заодно и поднять свой престиж, как охотника, в глазах жены. И стараясь больше не раздражать собеседника, дал согласие.
Только я повесил трубку, жена тут как тут.
— Ну, как, уговорил он тебя?
Так вот откуда его благородство! Это, значит, на стажировку я должен идти.
— Подумаю еще, — вяло произношу я.
— И думать тут нечего! — забеспокоилась она. — Это настоящие охотники! Не пьют, не курят, чтобы вредными своими запахами, как он мне рассказывал, зверей не распугать. И ты не вздумай на глазах благородного коллектива нажраться! Все из тебя вытряхну, все карманы повыверну и только после этого из дома выпущу!
* * *Ранним воскресным утром, когда было еще темно, нас любителей лосятины собралось человек пятнадцать-двадцать. Подкатила грузовая машина, и мы забрались в железный ящик, установленный на ее кузове.
Сначала езда была сносной, но вскоре началась страшная болтанка. Охота — пуще неволи, и приходилось терпеть. Не все могли делать это всухую. Наиболее ранимые и нетерпеливые передавали друг другу огромную фляжку с какой-то вонючей жидкостью. И длилось это пиршество бесконечно долго.
Наконец машина замерла. Мы вывалились из насквозь промороженного ящика на заснеженную поляну.
Светало, и тишина в лесу стояла гробовая. За штамп и самому неудобно, но где в наше время может быть тише.
— Ну, кто, мужики, еще лыко вязать может? — спросил тот, который выпил мой коньяк осенью.
Здесь он, по всей видимости, был старшим, но на ногах стоял нетвердо. То ли с осени еще не протрезвел, то ли с утра пораньше успел набраться. Большинство мало чем отличалось от него и тупо смотрело на своего предводителя, не понимая, зачем они в наше-то время всеобщего благосостояния должны мочь лыко вязать. Сообразительных оказалось всего четверо вместе со мной. Наверняка трезвая троица, как и я, когда-то страдала какими-нибудь сердечными недугами.
— Вот вы и будете стоять на номерах! — обвел нас помутневшим взглядом тот, который принял меня в охотники. — И чтоб глаз не моргнул и рука не дрогнула!
— Не моргнем, не дрогнем, — вразнобой ответили мы.
— Ну-ну! — одобрительно потряс он пьяной башкой. — Веди их, Фомич, на номера!
К нам подскочил мужичок в валенках с румяной от мороза к сивухи мордой. Очевидно, это был местный егерь.
— Айда, ребята! — приказал он.
И мы пошли в безлюдный и беззвучный лес.
А старший крикнул нам в спину:
— Технику безопасности соблюдайте! Выше головы не стрелять!
— Не стрельнем… Будем блюсти… — опять не очень дружно ответили мы, и без особого энтузиазма стали месить глубокий снег.
Идти пришлось недолго. Вскоре красномордый мужичок поставил меня между тремя невысокими елочками.
— Это будет твой номер! — сказал он.
Со смешенным чувством тревоги и страха огляделся я на новом месте. Притаившийся огромный заснеженный лес ничего хорошего не сулил, а елочки не могли спрятать меня от озверевшего зверья.
— Почему это старшой предупредил нас выше головы не стрелять? — спросил я у егеря, чувствуя заранее, что в случае чего палить буду куда попало.
Тот наморщил лоб, похлопал заиндевелыми ресницами и вдруг расхохотался!
— Да потому что лось не летает, а по земле бегает! — и с сочувствием глядя на меня, в свою очередь поинтересовался: — Ты, что, совсем тупой?
Я презрительно отвернулся от деревенского пьяницы.
Стоять пришлось долго. Мороз начал докучать, и я стал подумывать о мягком и теплом диване и завидовать своей охотничьей собаке. Пес мой сейчас наверняка нежился в тепле и уюте, и плевать ему было на мытарства хозяина… А ведь я страдаю из-за этого урода.
Вдруг словно что-то тяжелое упало в лес и с грохотом, и воплями покатилось в мою сторону. Я невольно поднял ружье и направил его в ту сторону, откуда накатывалась на меня волна диких звуков, словно пытаясь защитить себя от нее. И тут же опустил его, понимая всю нелепость своего порыва.
Я знал, что это такое. Я ожидал этого. Но не представлял, как это выглядит жутко и нелепо на самом деле. Беспорядочная стрельба, свист, улюлюканье, дикий хохот и пьяные вопли радости — все это слилось в один страшный звук. Я представил, как звери и птицы разбегаются и разлетаются в разные стороны от ошалевшей толпы, и самому захотелось рвануть во все лопатки из леса. Что если выпущенная на волю городская пьянь выше головы не стреляет?!
На всякий случай я присел… и увидел лося.
Обезумевшие от страха звери, как я и предполагал, бежали кто куда, и на пути одного из них оказался я. Встреча со мной была столь неожиданной, что лось встал как вкопанный. Дальше все произошло само собой. Со страха я поднял ружье и выстрелил.
Я увидел, как огромный зверь, подогнув передние ноги, грузно рухнул на землю. Земля содрогнулась, и снег с елочек холодными звездами посыпался на мое лицо.
Пьяная компания, восторженно и победно ревя, подбежала к мертвому зверю.
— Ну и выстрел!
— А я думал, этот интеллигент ничего не может!
— Да и мне он сначала пентюхой показался!
— На вид — настоящий подкаблучник!
— Я тоже подумал, что он — подъюбочник!
Последние два голоса принадлежали тем моим попутчикам, которые, как и я, были трезвы. Возможно, они завидовали мне. Возможно, для них это была всего лишь психологическая разрядка.
Их голоса слились с другими в один торжествующий вопль. Меня славили и восхищались мной.
Но вот кто-то из них крикнул:
— Рога ему!
— Да-да! Они его! — поддержали предложение другие.
Достав огромные ножи, они с особым охотничьим остервенением стали разделывать тушу.
Это зрелище окончательно доконало меня. На душе стало страшно муторно, а самого начало тошнить.
— Не надо мне ничего, — устало сказал я.
— Как это, и рога не нужны? — удивился старшой.
— Этого у меня и так полно, — соврал я только для того, чтобы они отвязались.
И пошел к машине. А все пятнадцать или двадцать человек со страшной завистью смотрели мне вслед.
* * *Диван и телевизор — разве человечество могло придумать что-нибудь лучше!
Мы с Киром лежим на диване, как разумные существа особенно хорошо понимающие прелесть такого отдыха. Я уже не завидую своей охотничьей собаке. Наоборот, я думаю, как все-таки далеко ушел человек в своем развитии от животного. Вот оно, это животное! Лучший мой друг и, может, моя единственная радость на этом свете! Спит себе, счастливо посапывая. А я, несмотря на то, что черти чего натерпелся на чертовой лосиной охоте, не сплю — чаек дудолю и телевизор посматриваю.
У меня — более высокий интеллект, мой интеллект требует пищи для ума. Собаке такая пища совершенно ни к чему.
Моя жена хорошо понимает это, старается тянуться за мной.
Тоже бодрствует и телевизор посматривает, да на меня изредка уважительно поглядывает.
Но она — не на диване, а на стульчике притулилась. Диван хоть и большой, но рассчитан на двоих. Третьему на нем места нет.
— Ну, ты хоть расскажи, как там что было? — не выдерживает она и начинает приставать ко мне с расспросами.
Я форс держу. С рассказом не спешу. Чайком наслаждаюсь.
Она терпеливо ждет. Она понимает, что не каждый день я хожу на лося.
— Как, спрашиваешь, что было? — медленно и с большим достоинством произношу, полагая, что пора и голос подать, а то можно и переиграть. — А было элементарно… Пока пьяные охотники стреляли куда попало, я вмазал лосю как раз промеж глаз!
— Врешь!
Она смотрит на меня пренебрежительно, словно я какой-нибудь мелкий лгунишка.
— Не лгу! — сохраняя достоинство, твердо говорю я.
— Откуда там пьянь возьмется!? Там одни благородные люди!
— А я вот трахнул его без всякого благородства.
— А где тогда мясо?
Ишь ты бестия! Мясо ей подавай!
— Мясо в коопторг сдали. Так полагается!
— Вот и заврался! — радостно кричит она. — Охотникам все равно мясо дают! — и с великим удовольствием передразнивает меня. — Так полагается!
— Ну, не стал брать, — тихо и почти виновато роняю я.
— Это как так не стал?! — вскинулась она и посмотрела на меня теперь уже так, как смотрят на не совсем нормальных людей.
— Видишь ли… — я отвожу взгляд от телевизора. Я опускаю глаза. — Видишь ли, убивать надо учиться с детства… Все это оказалось выше моих сил.
