Майкл Хорост - Всемирный разум
Если мы видим, что технология обеспечивает людям право голоса и возможность индивидуального высказывания – не порабощая их, а давая им дополнительную силу, – то можем заключить, что наша коллективная жизнь развивается правильно. В этом случае компьютерная основа для связи между людьми и достижения единства их сознания не поддерживает тиранию и не стирает в порошок личность каждого – но служит раскрепощению индивидуальности. И чем эмоциональнее и органичнее общение, тем легче людям получать и посылать информацию, не перегружая мозг и не истощая его ресурс внимания. В этом смысле коллективные действия должны стать сродни исполнению симфонической музыки. Скрипач, например, играет свою партию в оркестре, что ничуть не умаляет его достоинство. Напротив, реализуя свой талант, он ощущает себя личностью.
Мы уже видим, как блоги и Facebook помогают нам становиться в чем-то свободнее. Однако сетевые инструменты, которыми пользуемся мы все более охотно, еще не настолько совершенны, чтобы эту тенденцию можно было реализовать в полном объеме. Возможно, некоторое время положение дел останется хаотичным, всегда чреватым непониманием и поляризацией. Если так и будет происходить, некоторые могут соблазниться допаминовыми приманками, увлекаясь электронной почтой и SMS-сообщениями и отвергая личные контакты. Тут уж придется говорить об избыточной специализации. Анализ блогосферы, сделанный в 2004 году, выявил крайнюю поляризованность пользователей: консервативно и либерально настроенные блогеры показывали ссылки (линки) только на своих единомышленников – служа эхом друг друга и попадая при этом в идеологическую ловушку бесконечных повторов одного и того же [169] .
Я вижу во всем этом определенные опасности, касающиеся тех сетевых инструментов, которые еще настолько новы, что пока не освоены должным образом. Нам нужна буквальная, телесная связь с Сетью, устанавливаемая посредством оптогенетики или иными методами. Интернет не ассимилирует нас – мы сумеем принять его в свою жизнь.
Диада
Весна сменилась летом, и семестр подошел к концу. Администрация Галладета уведомила меня, что пора освободить место в общежитии. Однажды после завтрака Виктория сказала мне: «Я думаю, тебе стоит насовсем перебраться в округ Колумбия».
Я был готов навсегда покинуть Сан-Франциско, однако это означало бы переход от одной степени близости к другой. Близость, которую я ощущал во время семинара, была искренней и глубокой, но кратковременной. Мои отношения с Викторией, кажется, перерастали в близость на всю оставшуюся жизнь.
Это было то, о чем я всегда мечтал. Хотя и понимал, что мне будет недоставать этих семинаров. Я должен был научиться быть частью группы, а затем – членом команды. Я должен был научиться флиртовать и быть готовым к тому, что могут поощрить, а могут и отвергнуть. Я должен был научиться понимать свои чувства и выражать их словами.
Я подумывал и о том, не продолжить ли мне посещать эти семинары, но догадывался, как бы Виктория отреагировала на это. Было заманчиво считать участие в семинаре чем-то вроде юношеского эксперимента, предшествующего обретению зрелой ответственности. Однако это было бы не совсем верно. Став мужчиной, я отбросил детские штучки. Тот семинар не был данью инфантильности. Он стал школой, в которой учились терпению и сочувствию. Как научный писатель я сталкиваюсь с технологиями будущего каждый божий день, однако именно тот семинар дал мне ощущение перехода из XX века в XXI. Те, кого я там встретил, помогли мне понять, что значит жить в зрелой цивилизации, где люди взаимосвязаны и полны сочувствия друг к другу. И это оказалось куда более волнующим и захватывающим, чем знакомство с любыми гаджетами.
В книге «Взаимосвязанные» («Connected») социологи Николас Христакис (Nicholas Christakis) и Джеймс Фаулер (James Fowler) пишут о том, что лучший способ бороться с одиночеством как социальным явлением – выказывать как можно больше сочувствия и дружеского участия к тем, кто более всего одинок и далек от основной части общества. Как мы уже отмечали, тот, кто дружит с одиноким человеком, на 25 % чаще и сам бывает одинок. Одиночество прилипчиво, оно представляет собой что-то вроде социального патогенного фактора. Для его устранения нужно помочь «разносчикам инфекции» избавиться от нее – хотя бы частично. Авторы отмечают: «Мы можем создать предохранительный барьер, защищающий от пагубного влияния одиночества, и тем самым сохранить нашу связь друг с другом» [170] . На семинарах всегда можно было встретить несколько печальных душ (обычно в возрасте 50–60 лет), и эти люди всю жизнь чувствовали себя отверженными. Хотя их тащили на занятия чуть ли не волоком, усилия наших наставников и их помощников приводили к тому, что вчерашние изгои начинали буквально расцветать. Они теперь меньше «липли» к другим, и группа начинала чувствовать себя значительно свободнее. Уделяя особое внимание самым одиноким, руководители семинара и их ассистенты поддерживали здоровое состояние духа во всей группе.
В точном соответствии с рекомендациями Христакиса и Фаулера, усиленное внимание и помощь тем, кого больше других мучило чувство одиночества, преобразило нас всех. Нельзя отгораживаться от одиноких людей стеной. К сожалению, именно так поступает технологичное общество XXI века – со всеми вытекающими отсюда последствиями, очень верно описанными Робертом Путнэмом. Технологии содействуют тому, что одинокие люди еще больше лишаются живого общения, ограничиваясь телевидением, электронной почтой, Интернетом. И одиночество, распространяясь по каналам электронной коммуникации, заражает их друзей и друзей их друзей, в конечном счете оборачиваясь злом для самых счастливых. «Мне истина открылась как-то раз, – писал Уильям Ленгленд (William Langland) в своей эпической поэме XIV века «Piers Plowman» [171] . – Люби их всех» [172] . Спустя шесть сотен лет верность этих слов подтверждают и получаемые социологами статистические данные.
Ни коммуникация «сознание к сознанию», ни коллективная телемпатия сами по себе не сделают людей менее одинокими. Но эти средства связи помогут счастливым делиться своими чувствами с другими, и будет труднее не замечать остающихся одинокими. Эти же средства общения помогут утверждению демократичных и глубоко персонализированных социальных ритуалов самого разного свойства.
Ведь если можно быть в контакте друг с другом, связываясь электронным образом, почему бы не использовать эти возможности для того, чтобы как можно легче находить друг друга и поддерживать с окружающими не только деловое, но и глубоко эмоциональное общение?
Я смог найти Викторию благодаря тому, что научился терпению и сочувствию по отношению к другим людям. Затем начала действовать энергия эроса , связавшая нас друг с другом. Отлично, наши отношения станут предметом моего следующего «семинарского изучения».
Мои прежние любовные отношения длились не более шести месяцев. Мне нужно понять, какие вызовы и потенциальные награды несут в себе долговременные отношения между мужчиной и женщиной. Я хочу знать, как наши тела будут каждый день регулировать друг друга, вознаграждая обоих окситоцином. И мы оба будем развиваться – каждый индивидуально и мы оба в нашем союзе.
С Региной в весеннем семестре мы виделись редко: я был занят свиданиями с Викторией, а она тратила все свое время на преподавание сразу трех математических курсов. Однако наша дружба не выдохлась. Она осталась с нами. Время от времени мы обменивались электронными посланиями, позволяя всему идти своим ходом.
Коллективные действия
Люди всегда были внутренне настроены на коллективные действия. Антропологи утверждают, что первоначально танец в древности служил тому, чтобы всем вместе отпугивать хищников: издалека группа танцующих выглядела огромным движущимся животным. Люди, которые собирались в группы, получали больше шансов для выживания. Эволюция вела непрерывный отбор тех человеческих особей, которые особенно хорошо умели создавать узы связи с другими.
Обычно мы видим в танцах помощь в проведении времени в ночном клубе или в поиске будущего супруга или супруги. Однако у них есть и более глубокое содержание, влияющее на нашу жизнь. Антрополог Эвард Холл (Edward Hall) заявляет, что не раз наблюдал синхронные движения участников тех групп, которые не занимались хореографией и которым не требовалось музыкальное сопровождение. И пишет об одном эксперименте, которые провели его студенты. Они сняли на кинопленку детей, играющих на школьном дворе во время перемены. На первый взгляд, в фильме нет ничего, кроме суматохи, полной неуемной энергии. Однако когда пленку стали прокручивать с разной скоростью, один из студентов заметил следующее.
«Выделялась одна очень активная маленькая девочка, не терявшаяся среди других детей. Она поспевала всюду. Сосредоточив на ней внимание, мой студент увидел, что как только она оказывалась рядом со стайкой детей, они сразу же начинали синхронизировать свои движения не только друг с другом, но и с маленькой заводилой. Просмотрев фильм множество раз, мой студент сделал вывод: эта девочка – танцуя, прыгая, кружась – фактически управляла движением на всей игровой площадке» [173] .
