Джон Хэнк - Ультрамышление. Психология сверхнагрузок
Данэль о роли психологического тренинга в жизни
Только после сорока – когда завершилась моя успешная спортивная карьера, я выжила в смертельно опасном падении и родила двоих детей – я стала вспоминать прожитые годы и поняла, какую большую роль в них сыграл мой врожденный оптимизм. Позитивный настрой не только помогает жить более полной жизнью, но и, как в моем случае, может спасти от смерти в критической ситуации.
Для меня чувство победы, свершения при пересечении финиша, подъеме на вершину или достижении любой поставленной цели с лихвой перекрывает те обстоятельства, которые нужно преодолевать по дороге. Эти обстоятельства никогда не становились для меня преградой, но скорее вызовом, который делал далекую цель еще слаще.
Я с детства участвую в соревнованиях на выносливость. Может быть, мощный выброс эндорфинов при физических нагрузках сформировал в моей голове установку: «никогда не сдавайся». Бывало трудно, и не всегда на моем лице сияла улыбка, но внутри постоянно сохранялось чувство «как это классно»: я выкладывалась по полной и жила по-настоящему. Я помню несколько случаев, когда я теряла оптимизм, и эти воспоминания не дают мне покоя, как память о совершенных преступлениях. Я до сих пор чувствую вину за те проявления негатива.
Кто-то скажет, что позитивный настрой всегда дает положительный результат лишь в теории, но я верю, что это действительно так. Я считаю, что позитивное мышление физически помогает в нужный момент открыть доступ к почти сверхчеловеческим возможностям. Доказательством этого служат дни с 13 по 15 декабря 2006 года. Я выжила при минусовой температуре (в легкой беговой одежде) с очень сильным внутренним кровотечением, вызванным переломом костей таза при падении с 18-метровой высоты. Почему? Я не теряла оптимизма. Я боролась со смертью и победила ее. Врачи утверждают, что большинство людей умирают в таких обстоятельствах от одного только переохлаждения или внутреннего кровотечения, причем для этого достаточно и четверти того времени, что я провела там одна. Когда меня спасли, мне сказали, что я могу на всю жизнь остаться в инвалидной коляске. Но спустя пять месяцев, всего через два месяца после того, как я заново научилась ходить, я пробежала 12-часовую приключенческую гонку.
Я жива, так почему бы нет?
С возрастом страсть к соревнованиям несколько утихла; воспитывая детей и занимаясь бизнесом, я стала более терпеливой и спокойной. Но я по-прежнему, а может даже и в большей степени, уверена, что позитивный настрой – основной залог счастья. Каждый день я понимаю, как мне повезло остаться в живых и иметь возможность проживать все эти неизбежные взлеты и падения. Чувство победы мне приносят счастье моих детей и успех нашего бизнеса. Но моя жажда к исследованию вольных просторов и покорению расстояний по-прежнему велика и дает мне цель, к которой можно стремиться. Думаю, если ставить перед собой достижимую цель, путь к ней всегда будет позитивным. Такой целью может стать первый шаг с инвалидной коляски. Или отмена всех планов ради ухода за больным ребенком. Или подъем на вершину… в рекордное время!
НеллиУстановка 2
Найдите себе пример для подражания
Как и многие мальчишки начала 90-х, я хотел быть похожим на звезд спорта из телевизора. Нашими главными и очевидными фаворитами были «его воздушество» Майкл Air Джордан, «неоновый» Дион Neon Сандерс и Бо Джексон – «Бо Знает» (Bo knows) не в последнюю очередь благодаря своим ярким прозвищам.
В начальной школе мы с одноклассниками каждый день играли на площадке в этих суперзвезд. Большинство ребят выбирали себе в кумиры известных профессионалов спорта и еле досиживали до большой перемены, с тоской глядя в окно на баскетбольную и бейсбольную площадки, где можно было быть «как Майк» (или хотя бы воображать себя таким).
При этом у меня был и свой набор спортивных героев. Я отлично помню, как в пятом классе разглядывал в окно совсем близкую Медвежью гору, одну из многочисленных вершин в окрестностях Эвергрина, и размышлял, насколько крутые там подъемы, какие петли может закладывать серпантин и кто бы победил в гонке к вершине – Грег Лемонд, Бернар Хино, Мигель Индурайн или папа.
Из рассказов отца и журналов UltraRunning Magazine, лежавших по всему дому, я узнал про таких людей, как Маршалл Ульрих, который мог несколько дней бежать по пустыне и год за годом выигрывал сверхмарафоны Badwater; Том Собаль, легенда Колорадо, выигравший сотни горных забегов и гонок на снегоступах; Мэтт Карпентер, ставивший рекорды на Пайкс Пик и в других горных забегах, а затем установивший рекорд в Leadville 100, который до сих пор не побит и внушает благоговение всем сверхмарафонцам.
Я грезил об участниках приключенческих гонок в Австралии и Новой Зеландии: Джоне Ховарде, мойщике окон и лучшем ориентировщике в мире; невероятном Джоне Джакоби, который мог пройти на веслах любую реку и пробегал марафон меньше чем за три часа, притом что был неуклюжим и очень крупным; Ниле Джонсе, силаче, охотнике на диких кабанов в новозеландском буше, выигравшем больше всех гонок просто потому, что он был так чертовски крут.
Эти персонажи с далеких окраин мира большого спорта попадали в сферу моего внимания из рассказов отца и случайных передач по кабельным каналам с нечеткой картинкой (когда мне исполнилось десять, мы переехали поближе к центру, и каналов в телевизоре стало больше четырех). Подвиги этих спортсменов бередили мой ум, и я воображал себя на их месте, катаясь на горном велосипеде или бегая по эвергринским лесам.
Поступив в 1997 году в среднюю школу Эвергрина, я, как и многие начинающие спортсмены, попробовал себя и в футбольной, и в баскетбольной командах, и в сборной по легкой атлетике. Мы наблюдали за старшеклассниками и выбирали себе примеры для подражания. Большинство моих друзей хотели быть хавбеками, бомбардирами, разыгрывающими – теми, кто приносит команде очки; мне же больше нравились командные игроки – те, кто играл не жалея себя и подавал пример другим. Такие ребята не боялись бросаться на землю за упущенными мячами или ставить блоки, позволявшие звездам делать красивые тачдауны.
Я стал в итоге, как и следовало, наверное, ожидать, бегуном на длинные дистанции, хотя в те школьные годы «длинной» казалась дистанция всего лишь в две мили. Мое время на этой дистанции, 9:49, было лучшим в штате (и в кроссе я тоже стал рекордсменом штата), но этого было мало, чтобы вызвать ко мне интерес тренеров из крупных колледжей. И все-таки самое сильное влияние на меня в те годы оказал баскетбол. При росте 178 сантиметров я весил чуть больше 61 килограмма, был очень худым и совершенно бесперспективным игроком. Я так плохо бросал, что однажды команда противников поставила двух защитников против нашего лучшего игрока, а мне дала свободно перемещаться по площадке. Но я очень старался и никого не боялся. Поскольку ждать от меня результатов в нападении не приходилось, меня ставили блокировать лучших игроков противников. В одной из ключевых игр меня поставили против очень крутого парня ростом 197 сантиметров и весом более 90 килограммов, которому явно светила большая спортивная карьера в колледже. Он сразу же успешно бросил три трехочковых прямо над моей головой, и наш тренер, мистер Хаэбе, взял тайм-аут.
Скотт Хаэбе был не только тренером, но и легендарным, очень увлеченным учителем истории (он и сейчас им остается) и наставником для нескольких поколений юношей и девушек из Эвергрина. До того как вернуться в Колорадо, завести семью и стать учителем и тренером, он несколько лет играл в профессиональный баскетбол в Австрии, там он встретил свою жену, Клаудию. До Австрии он играл за Государственный университет Адамса в Аламосе, Колорадо. На момент того памятного мне тайм-аута ему шел 41 год, он был опытным тренером и уже 10 лет работал с эвергринской школьной командой.
Тренер Хаэбе был из тех, кто работает на износ. А от своих подопечных он ждал еще большего. Иногда он мог вспылить и накричать на тебя.
Это был как раз такой случай.
– Трэвис! Ты нас угробишь! – крик тренера эхом отдавался в притихшем спортзале. Я почувствовал брызги его слюны на лице.
– Черт возьми, тренер! Я знаю! – заорал я в ответ (признаюсь честно, на самом деле словечко было покрепче, чем «черт возьми»).
Все на скамейке застыли: «Нам не послышалось? Мэйси, вежливый тихоня Мэйси, только что покрыл матом… тренера Хаэбе?»
Может, это была юношеская заносчивость или взыграло мое задетое самолюбие. А может быть, я просто устал мельтешить на фоне крупного парня из команды соперников. Как бы то ни было, тренеру, похоже, понравилась моя реакция. Он знал, что меня нужно было сильно разозлить, чтобы я сказал такое, и он чувствовал, что я огорчен и задет этой ситуацией даже больше его. Он только кивнул и вернул меня на площадку. В киношной версии я бы после этого «вырубил» того здоровяка до конца игры. Но в реальной жизни я лишь смог несколько раз встать у него на пути, он бросил на меня пару злобных взглядов, но продолжал успешно забрасывать мячи. Чего я действительно добился, так это того, что ребята из нашей команды тоже завелись. Если уж Мэйси так разозлился, то и они могли поднажать в игре. Тот матч мы выиграли. И хотя в школьной газете написали только о тех, кто заработал очки, я знал, что сыграл свою тихую – ну, в тот день не такую уж и тихую – ключевую роль в матче.
