Василий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора
По возвращении в домик поджарили яичницу с салом, закусили и разошлись отдыхать. Но вскоре меня разбудил звонок аппарата ВЧ-связи. Дежурный по предприятию из Москвы сообщал, что ночным рейсом с понедельника на вторник на полигон выезжает новый главный инженер предприятия А. В. Пивоваров.
Итак, все ясно как Божий день - любимое выражение министра. До Москвы информация о кинофотопленках дошла как слух об очередном ляпе на системе «А», уже двенадцатом подряд, случившемся 4 марта. Удобный повод, чтобы направить на полигон «боярина из Москвы», который, якобы ознакомившись с делами на месте, предложит начальству приостановить пуски и назначить комиссию, которая должна разобраться: стоит ли продолжать впустую пулять ракетами и противоракетами или лучше закрыть эти работы, а систему «А» демонтировать и списать?
При нынешней организационной структуре КБ-1 такую комиссию может создать даже не министр, а, например, ответственный руководитель - генеральный конструктор КБ-1, которому теперь подчинены и генеральный конструктор системы «А» и СКБ-30. А министр, получив решение комиссии, выйдет в ЦК и напомнит кому надо, что это Устинов вместе с маршалом Жуковым в 1956 году протащили через ЦК и Совмин постановление о создании системы «А». Это по вине Устинова и Жукова пущены коту под хвост (тоже любимый оборот министра) государственные средства на создание громадных дорогостоящих бандур системы «А» и специального огромного полигона в пустыне для их размещения и испытаний. И это при том, что были отвергнуты предложения о создании компактных противоракетных комплексов «Сатурн» автофургонного типа и даже универсальных противоракетно-противосамолетных комплексов.
Весь этот сценарий с «боярином из Москвы» представлялся мне тем более вероятным, что на роль «боярина» был избран хорошо мне известный Пивоваров - тот самый, который согласно другому сценарию выступил на памятном заседании парткома с предложением о реорганизации руководящей верхушки КБ-1 и в награду за это был назначен главным инженером КБ-1, то есть вторым лицом после начальника КБ-1.
В понедельник утром ко мне в домик позвонил Шаракшанэ.
- Григорий Васильевич, я очень виноват перед вами. Вчера я доложил вам о пленках со слов солдата, проявлявшего пленки. Сейчас я посмотрел их сам и могу вас обрадовать: после подрыва боевой части начала разваливаться на куски баллистическая головка. Сейчас принимаем меры к поискам ее остатков. Все наши офицеры поздравляют вас.
- Приезжайте ко мне с пленками и поручите группе анализа подготовить проект шифровки на имя Никиты Сергеевича, в ЦК КПСС.
Пока Шаракшанэ ехал к «домику Кисунько», в этом домике уже стояли на столе графины со спиртом и водой, стаканы, а на сковородке шкварчала яичница с салом. Весть об успехе быстро разнеслась по полигону, и к домику потянулись полигонные военные и промышленники. Спирт по вкусу разбавляли или просто запивали водой, закусывали сырыми яйцами и ломтиками сала. Так пошла в дело вся провизия, закупленная мною вчера на Сары-Шаганском рынке.
Вечером мы вместе с начальником полигона и представителями промышленности рассматривали проект шифровки.
- Итак, Степан Дмитриевич, все изложено правильно. Будем подписывать?
- Оно-то правильно, но я человек военный и могу подписывать документы не выше чем в адрес моего непосредственного начальника. Да и вам я бы не советовал посылать эту шифровку прямо в ЦК, в обход своего министра. Начальство такое никому не прощает.
- Своему министру я позвоню по ВЧ-связи. А вам почему бы не позвонить своему начальнику и попросить разрешения подписать эту шифровку?
В конце концов вопрос о подписании шифровки уладился, и она срочно была отправлена в ЦК КПСС, министру обороны и председателю военно-промышленной комиссии Д. Ф. Устинову. Но еще раньше этого я позвонил Устинову. А министру не звонил. Пусть подольше потешится иллюзией, будто 4 марта в системе «А» опять получился пшиковый пуск.
Подписывая шифровку, я испытывал смешанное чувство радости от выстраданного успеха и одновременно - чувство тревоги от сознания того, что именно теперь, после 4 марта, станут еще более агрессивными, изощренными и опасными для возложенных на меня работ козни моих могущественных недоброжелателей. Но зато система «А» теперь и сама за себя сможет постоять, и за своих создателей.
…Поразительно, что после 4 марта система «А» действительно словно бы решила посрамить своих хулителей. Ее объекты как бы натренировались, приработались друг к другу, сократилось число отказов, предпусковых задержек. 26 марта была уничтожена боеголовка ракеты Р-5: ее штатная боевая часть, содержащая 500 килограммов тротила, взорвалась на траектории под воздействием поражающих элементов противоракеты. Представитель поисковой группы ракетных войск сказал офицерам полигона: сверлите дырки в кителях.
Всего в системе «А» было проведено 11 пусков с уничтожением баллистических боеголовок, а также пуски противоракет в специальных исследовательских комплектациях: С2ТА - с координатором для тепловой головки самонаведения, Р2ТА - с радиовзрывателем, Г2ТА - с оптическим радиовзрывателем. При этом исследовательские пуски были задуманы как элементы научного задела для следующего поколения средств ПРО, которые должны были бы включаться в состав системы «А», как постоянно развивающейся полигонной научно-экспериментальной базы по тематике ПРО.
Но осуществиться этим замыслам не было суждено из-за процессов по тематике ПРО, вызванных неожиданными для многих результатами испытаний системы «А». Если раньше бытовало мнение, что ПРО - это такая же глупость, как стрельба снарядом по снаряду, то теперь у тех же скептиков появилось желание «застолбить» эту ставшую престижной тематику за собой. Но для этого надо было убрать из ПРО первопроходцев, на которых повели дружную атаку все новоявленные энтузиасты ПРО. Как грибы после дождя стали появляться дилетантские прожекты, поощряемые и поднимаемые на щит самим министром, соблазнительные для военного заказчика. Однако для дезавуирования системы «А» были запущены не только прожекты, но и нечто материальное.
Летом 1961 года на полигоне в моем кабинете появился незнакомый мне человек, представился, что он - Плешаков Петр Степанович, прибыл сюда для испытаний средств преодоления ПРО, просит моего содействия. Будут запущены на противоракетный полигон баллистические ракеты, оснащенные надлежащим образом, и надо посмотреть, как это отразится на работе радиолокаторов системы «А».
Я согласился помочь, но попросил, чтобы меня ознакомили с тем, что представляют собой средства преодоления ПРО, которыми хотят забить наши локаторы. Плешаков замялся, но я сказал, что проводить испытания кота в мешке мы не будем. Тогда, ссылаясь на секретность, он согласился ознакомить со своими изделиями только одного меня и тут же на словах рассказал идею построения этих изделий, разрабатываемых под шифрами «Верба», «Кактус» и «Крот».
Первым испытывалось изделие «Верба» - ложные цели надувного типа. Из рассказов Плешакова я понял, что отраженные от них радиосигналы будут более спокойными, чем быстро пульсирующие сигналы от головки и корпуса баллистической ракеты. Этот признак «Вербы» был указан в инструкции операторам радиолокаторов, так что с учетом запрета на захват «вербовых» сигналов в остальном работа операторов ничем не должна отличаться от работы по привычной для них парной цели: головная часть - корпус.
После множества проведенных пусков операторы безошибочно научились различать друг от друга сигналы от головной части и корпуса по признакам, которые постигаются только опытом и не могут быть описаны словами. Поэтому в инструкциях мы и не пытались давать такое описание. Однако на этот раз командование полигона потребовало от меня ввести его в инструкцию. Я попытался записать, что «захвату на автосопровождение подлежит сигнал, который по опыту предыдущих работ идентифицируется как сигнал от головной части». Но полигон стоял на своем: давай признаки.
И я сдался, записав в инструкцию, что «захвату на автосопровождение подлежит тот из двух «невербных» сигналов, который соответствует объекту, летящему впереди другого». Этот признак не исключал возможности ошибки, так как при определенных пространственных ракурсах корпуса во время его увода он мог оказаться на траектории и впереди головной части. Однако при любых условиях за «Вербу» мы не зацепимся, и я дал команду готовить противоракеты для стрельбы по «вербной» ракете Р-5. Независимо от того, поразим ли мы головную часть или корпус, - все равно это будет вещественное доказательство того, что от ложных целей мы благополучно отделались.
Во время работы по «вербной» Р-5 с локаторов на центральный пульт системы «А» по громкоговорящей связи шли взволнованные доклады: «Сработали по инструкции, но надо явно наоборот!» Но центр отвечал: «Прекратить разговоры, выполнять инструкцию!» Между тем все шло четко по боевому алгоритму системы «А». Вот уже зарычали в динамике ЭВМ подшиваловские итерации, сейчас на табло высветится «Пуск» - и противоракета устремится на перехват… корпуса Р-5. И тут мне подумалось, что это даже к лучшему, что мы сейчас жахнем по корпусу, в котором наверняка есть остатки топлива, последует их взрыв в точке встречи, и это будет полезное зрелище для незадачливого Плешакова, чтоб знал, какие могут быть на вербе груши. Так оно и произошло, и на этом закончились испытания «Вербы».
