Владислав Петров - Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый

Вы слышите ли стук колес на мостовой?
Вставайте! День настал! Он властным
звуком рога
Дороги требует. И мир, что был мечтой,
Плоть наконец обрел и ждет вас у порога.

Вставайте! День настал! Вода из крана бьет.
И надо с тела смыть следы минувшей ночи.
Омойте же его! Оденьте! Тело ждет,
Ждет влаги, ждет еды — оно победы хочет.

Сотрите с ваших рук чернильное пятно.
Прополощите рот, в котором долго гнили
Слова, застрявшие в зубах. И заодно
Освободите речь от плесени и пыли.

Вставайте! День настал! И песни за окном
Гласят: реальна жизнь. Те песни вторят рогу.
Идите же к столу, насытьтесь, а потом
Оседланных коней взнуздайте — и в дорогу.

Но помните о тех, кто мертв! Им песни эти
Услышать не дано: убиты на рассвете.

 Я и в сто тысяч лет еще имел бы силы
Тебя, день завтрашний, предчувствовать и ждать.
Пусть время тащится, кряхтя, как старец хилый,
Я знаю, что оно идти не может вспять.

День завтрашний придет. Но ждем мы год из года.
Храня огонь и свет, мы бодрствуем и ждем,
И наша речь тиха — бушует непогода,
И отдаленный гул чуть слышен за дождем.

Из глубины ночной, во мраке леденящем
Свидетельствуем мы: прекрасен дня расцвет…
Мы жить не в будущем хотим, а в настоящем
И потому не спим, чтоб не проспать рассвет.

Незримы за холмом, лежат поля во мраке,
Запахло гарью вдруг, и чад ее проник
В опустошенный мир, где слышен лай собаки
И душу леденит срывающийся крик.

Ребенка режут там. Его мы слышим крики.
Но помощь не придет — напрасно лает пес.
Здесь нереально все, и только чад великий
Ест красные глаза, ослепшие от слез.

Наступит вновь рассвет, чтоб жизнь цвела и крепла.
Но будет худо нам: он нас подстережет,
Тот страшный детский крик, прорвет он толщу пепла.
Что лег на сердце нам и нашу память жжет.

Были смерти, рожденья, разлады, разрывы,
                                разрывы сердец и распады семей —
                                                       возвращенья, уходы.
Было все, как бывало вчера и сегодня и в давние годы.
Все, как было когда-то, в минувшем столетье,
                                в старинном романе,
                                в Коране и в Ветхом завете.
Отчего ж это чувство такое, что все по-другому,
                                что все изменилось на свете?
Хоронили отцов, матерей хоронили,
                                бесшумно сменялись
                                над черной травой погребальной
                                                        за тризною тризна.
Все, как было когда-то, как будет на свете
                                                       и ныне и присно.
Просто все это прежде когда-то случалось не с нами, а с ними,
а теперь это с нами, теперь это с нами самими.
А теперь мы и сами уже перед Господом Богом стоим,
                                                        неприкрыты и голы,
и звучат непривычно — теперь уже в первом лице —
                                                        роковые глаголы.
Это я, а не он, это ты, это мы, это в доме у нас,
                                                        это здесь, а не где-то.
В остальном же, по сути, совсем не существенна
                                                        разница эта.
В остальном же незыблем порядок вещей, неизменен,
                                                        на веки веков одинаков.
Снова в землю зерно возвратится,
                                       и дети к отцу возвратятся,
                                                        и снова Иосифа примет Иаков.
 И пойдут они рядом, пойдут они, за руки взявшись,
                                        как равные, сын и отец, —
                                                         потому что сравнялись отныне
                                                                            своими годами земными.
Только все это будет не с ними, а с нами,
                                                        теперь уже с нами самими.
В остальном же незыблем порядок вещей, неизменен,
                                                        и все остается на месте.
Но зато испытанье какое достоинству нашему,
                                                        нашему мужеству,
                               нашим понятьям о долге, о чести.
Как рекрутский набор, перед Господом Богом стоим,
                                                        неприкрыты и голы,
 и звучат все привычней —
                                 звучавшие некогда в третьем лице —
                                                        роковые глаголы.
И звучит в окончанье глагольном,
                                легко проступая сквозь корень глагольный,
голос леса и поля, травы и листвы
                                                       перезвон колокольный.

Прощай, свободная Россия —
Страна замков, оград, ворот;
Прощай, немытая стихия —
Так называемый народ!

Опять взамен закона дышло,
И вместо песни протокол,
И вместо колокола слышно,
Как бьется в драке кол о кол.

Новые рады заморским гостям.
Старые только татарам,
Старые люди идут по костям,
Новые люди — по старым.

В стае соратников холодно мне,
В стаде соперников тесно,
Нету мне места на этой земле,
Это и есть мое место.

Съехалось, сражается
Чудо-совещание;
Пуще разъезжается
Треснувшее здание!