Мануэль Саркисянц - Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ».
314
Именно для сохранения имперских владений еще в 1903 г. антипарламентарист Милнер хотел использовать вождя-демагога. А его эпигон, Невилл Чемберлен, видя угрозу Великобритании во врагах расизма и империализма, в 1938 г. точно так же намеревался противопоставить им Гитлера и его присных.[1511]
Если Хьюстон Чемберлен мечтал укрепить германо-англосаксонскую мировую державу за счет примата расового превосходства, то Невилл Чемберлен рассчитывал, усилив расистский Третий рейх, ослабить антирасистскую агитацию против Британской империи (как «имперской расы»). В конечном счете гитлеровский расизм (скорее байрейтский, чем венский) был мифическим, и именно поэтому премьер-консерватор (привыкший к прагматичному британскому расизму) был не в состоянии даже осознать масштабы иррациональности Адольфа Гитлера: «Над бессмысленностью тоталитарного общества царит сверхсмысл идеологии». Понимание тоталитарной политики затрудняет именно последовательность, с какой применяется то, что присуще их идеологии.[1512]
Удачливый бизнесмен из Бирмингема, привычный к рациональному расчету, Невилл Чемберлен был абсолютно неспособен хотя бы принять к сведению возможность вторжения иррационального в политику, например, задачу «создания типа» и «претворения мифа в жизнь», поставленную главным идеологом нацизма Розенбергом. Ведь если Англия Невилла Чемберлена была довольно далека от Гете, она тем менее могла обозреть путь немецких элит от фаустовской культуры до «покинутости в ничто (* Geworfensein in das Nichts — термин хайдеггеровской философии (прим. автора).)». В Англии, в отличие от Германии, «переоценка ценностей» была незначительной. Англичане — не познавшие ужаса поражения и панического страха перед внутриполитической катастрофой — не ощущали «изношенности и истрепанности общепринятого нравственного закона», как немцы времен Ханса Гримма, который «открыл», что этот закон «никогда не был более чем… видимостью».[1513] В Англии масштабы нигилизующего влияния кризиса в обществе были несопоставимы с ситуацией в Германии. Социальный кризис и распад общественных структур, сопровождавшиеся дискредитацией существующей формы правления, экономическим обнищанием и политическим хаосом, даже во время всемирного экономического кризиса начала 1930-х годов не достигли в Англии такого размаха, как в Германии. Подобные факторы, ускорявшие гибель парламентаризма, не оказали решающего влияния на Англию с ее стабильными институтами и сравнительно однородным обществом — в отличие от Германии. В Вели-
315
кобритании партии среднего класса, являвшиеся основной политической силой, не подверглись дезинтеграции, как в Германии. Все это и позволило <британскому> парламентаризму выстоять в мировом экономическом кризисе.[1514] Таким образом, Англия обошлась без идеологизации иррационального, позволявшей «прикрыть» социальные структуры, которые уже не могло защитить голое «рацио», — не понадобился ей и мифологизованный в тоталитарном духе антисемитизм.[1515] Так, британский фашизм Освальда Мосли (с которым Англия Невилла Чемберлена была прекрасно знакома), даже включив в свою программу антисемитские требования, не мифологизировал их. Британский фашизм оставался очень далек от апокалиптических театральных импульсов «сумерек богов». Настолько, что сэр Освальд Мосли — равно как и Невилл Чемберлен — не замечал их у Гитлера (несмотря на личные знакомства в байрейтском кружке).[1516]
И именно потому, что идеи гитлеровской Германии, вдохновленные Англией (представление о «расе господ», сознание расового превосходства, культ мускулов, враждебность к эмоциям и интеллекту), казались столь знакомыми англичанам (в отношении «наполас» эту узнаваемость и даже чувство «дежа вю» в 1936–1939 гг. засвидетельствовал в своих публикациях целый ряд наставников британских паблик-скул), у британцев укрепилась «реально-политическая» иллюзия, что им понятны стремления Гитлера. Англичане не представляли, насколько этот фюрер — человек, которому доверял Чемберлен, — пойдет дальше своих британских прототипов. Прагматичная чемберленовская политика невмешательства в экспансию Гитлера на восток не уделяла никакого внимания самому главному отличию нацистского расистского империализма мифа (больших пространств) от британского расистского империализма прагмы (жестко ограниченных территорий). Британцы игнорировали апокалиптический импульс гитлеровской «нереальной политики», импульс «сумерек богов» в динамике этой экспансии, некогда получившей «вагнерианское» благословение британского эмигранта Хьюстона Стюарта Чемберлена. Министр иностранных дел лорд Галифакс, к примеру, просто не мог поверить соответствующим сообщениям Германа Раушнинга — и это ничуть не странно.[1517] Почти столь же предсказуем был и тот факт, что Невилл Чемберлен, даже увидев после 1940 г. результаты своей политики, остался убежден, что он вряд ли мог действовать по-другому в 1938 г. (то есть не поощрять экспансию Гитлера и не укреплять тем самым его режим). Даже в 1940 г., после начала войны, Чемберлен абсолютно серьезно оспаривал предсказуемость «перемены» в Гитлере, проис
316
шедшей с 1934 г.[1518] (то есть предсказуемость осуществления того, что давно было провозглашено в «Mein Kampf»)… Англия Невилла Чемберлена помогла Адольфу Гитлеру выйти на то исходное положение, благодаря которому он смог развязать вторую мировую войну: без борьбы уступив его территориальным притязаниям, Англия помешала внутренним силам Германии свергнуть фюрера, а ведь попытка осуществить эти притязания военным путем (насколько можно судить) привела бы нацистский режим к гибели еще в сентябре 1938 г.
Допросы начальника генерального штаба сухопутных войск Третьего рейха генерал-полковника Франца Гальдера, проведенные американской разведкой, подтверждали ответственность Англии. Полученная на допросах информация крайне обеспокоила министерство иностранных дел Британии. Показания Гальдера были названы (11 августа 1945 г.) «очень опасными»; более всего британское министерство иностранных дел было напугано возможностью утечки этой информации. Так, Патрисия Михан обнаружила в архиве этого британского министерства заметку следующего содержания: «Лучшим выходом могла бы стать дискредитация генерала Гальдера… Если не заткнуть свидетелям рты, используя при ведении судов методы ГПУ и Гестапо… эти вредоносные сведения выйдут на поверхность».[1519] Подобные меры были призваны помешать обществу осознать, что, если бы не вмешательство Невилла Чемберлена, Вторая мировая война осталась бы «ненужной войной», как называл ее Уинстон Черчилль.[1520]
Тем самым на внешнюю политику Лондона ложится значительная доля вины за то, что война была развязана, — и, во всяком случае, за ее продолжительность. Именно Великобритания в 1938 г. разрушила систему союзов (возводившуюся Францией с 1934 г.) — вместе с тем, что еще оставалось от системы коллективной безопасности под патронатом Лиги наций. Именно Невилл Чемберлен — вследствие своей незыблемой веры в готовность Гитлера к сотрудничеству — отказался от традиционной британской политики сохранения баланса сил в Европе. После того как в 1939 г. Гитлер не оставил ему другой альтернативы, кроме войны, Англия всего через десять месяцев оказалась вынуждена в одиночестве противостоять Третьему рейху. В результате чего Сталин получил возможность давить на Англию — и захватил в Восточной Европе как раз те территории, которые Чемберлен предназначал Гитлеру.
Безусловно, Англия — выстояв при Уинстоне Черчилле (с июня 1940 по июнь 1941 гг.) — не позволила Гитлеру одержать окончательную победу. Однако при этом англичанами двигали не такие
317
абстракции, как борьба демократии против тоталитарной диктатуры, а вещи, гораздо более близкие, более конкретные: защита собственной страны от врага. Во всяком случае, тот факт, что неангличанин Гитлер стал претендовать на мировую значимость, какая положена только англичанам, уже перестал иметь первостепенное значение, как и то, что в своей практике Гитлер пошел несравненно дальше своих британских прообразов. Великобритания объявила войну Великогермании не за то, что та насаждала все в новых странах нацистские и фашистские диктатуры, а за экспансию Третьего рейха в сферу британских интересов. Именно это явилось причиной войны, пусть даже британское радио на немецком языке изо дня в день утверждало обратное (слова, от которых Гитлер полагал достаточным отмахнуться как от «пустых фраз»): «Идет свобода! Она с британскими летчиками в небе Германии и Италии. Она с миллионами угнетенных, ждущих своего часа. Она с армиями рабочих, кующих себе оружие из свободной воли — в Старом и Новом Свете. Идет свобода!»
