Сербские союзники Гитлера - Тимофеев Алексей Юрьевич

Немцы отказались от активной опоры на представителей правительства, свергнутого 27 марта 1941 г., т. е. от самого Д. Цветковича и его главы МИД А. Цинцар-Марковича как лиц непопулярных и слабых, да еще и «инородных» сербам [53]. При организации оккупационного управления в апреле 1941 г. немцы опирались не только на группировку лиц из обоймы М. Стоядиновича (М. Ачимович – Д. Йованович – Т. Динич), но и на тех, кто был близок к Д. Льотичу (который отказался войти в число комиссаров и предложил ряд своих кандидатур). При отсутствии в «квазиправительстве» портфелей министров иностранных дел и национальной обороны после важнейшего поста главы МВД, который достался М. Ачимовичу (а место заместителя министра – Т. Диничу), сторонникам «Збора» удалось занять вторую по значимости позицию – Министерство экономики (Милосав Васильевич), кроме того, они получили менее значимое, с точки зрения политического влияния Министерство социальной политики (Стева Иванич). В правительство вошли также отдельные представители предвоенных сербских партий – радикальной партии, демократической партии, югославского радикального движения, югославской народной партии, что, безусловно, было попыткой соблюсти видимость легитимности. Кадровый состав комиссаров был производным от оценок немецких спецслужб, выделявших в сербской политике в 1941 г. четыре группы, – националисты-«льотичевцы», националисты-«стоядиновичевцы», пробританские националисты (Симович и др.), коммунисты. Лишь первые две группы были рекомендованы для приема в оккупационные структуры [54].

Комиссарское управление Сербии не имело формы единой организации – правительства, т. е. Совета министров (комиссаров). Соответственно, официально не существовало и должности премьера. Фактически руководивший оккупационной сербской администрацией М. Ачимович был всего лишь одним из министров. Под его руководством аппарат внутренних дел приобрел следующую структуру – центральный аппарат в Белграде, управления областей (т. н. бановинска управа) в Нише, Смедерево и Валево, наконец, местные управления в районах («срезах»), которых насчитывалось около 110. Министерство внутренних дел несколько расширило свои довоенные функции и взяло под свою команду жандармерию (военизированные отряды полиции для борьбы с беспорядками и для крупных операций), которая ранее существовала в качестве отдельного управления под опекой Министерства обороны (упраздненного в рамках комиссарского управления). К МВД присоединили и пожарную охрану, бывшую до 1941 г. автономной. В рамках МВД существовал Первый отдел, имевший в своем составе три отделения: внутреннее (общая служба информации о положении дел в стране), специальное (для надзора «за коммунистической деятельностью, евреями, масонами и другими деструктивными элементами») и отделение регистрации (учет иностранцев и беженцев, выдача всех видов личных документов и справок).

Хотя Д. Йованович был формально подчинен М. Ачимовичу как комиссару внутренних дел, он старался сохранять фактическую независимость. Конечно, существовало и определенное соперничество между двумя близкими по возрасту полицейскими, чья карьера уже неоднократно переплеталась. Это не могло не привести к возникновению трений между М. Ачимовичем и Д. Йовановичем, о которых было известно и немецким властям, не считавшим это большой проблемой [55].

В мае – июне 1941 г. комиссары начали активную работу над нормализацией жизни в Сербии. В подвергшихся бомбардировкам городах были окончательно разобраны завалы, возобновили свою работу транспорт (трамваи, автобусы и такси) и коммунальные службы. Заработали связь, канализация, водопровод и электричество, причем в работу по восстановлению водоснабжения, линий электропередач, телефонной связи и мостов активно включились инженерные службы II армии вермахта. Сербскими властями также была восстановлена деятельность медицинских учреждений, возобновили свою работу отели, вокзалы и развлекательные учреждения (театры, варьете и кинозалы). Были введены обязательные фиксированные цены на социально значимые товары: мясо, молоко, хлеб, крупы, бакалею, одежду, обувь, дрова. Лица, продававшие товары и услуги по завышенным ценам, квалифицировались как спекулянты и задерживались, что, однако, не могло остановить инфляцию, вызванную крушением государства.

Была начата работа по восстановлению структур власти в провинции. Большую проблему представляла нехватка местных кадров администрации и полиции, т. к. значительная их часть была мобилизована в дни войны, а потом задержана в качестве военнопленных. В крупных городах путем двадцатичасового патрулирования и жестких мер удалось значительно сократить число грабителей и мародеров, пользовавшихся удобным случаем. Еще большую проблему представляла масса сербских беженцев, бежавших от террора хорватов, болгар и албанцев, проводивших активную политику этнической чистки захваченных ими краев Югославии, а также сербских чиновников и их семей, которые выселялись из областей, оккупированных Италией и Германией. К июню их число достигло 90 000 человек. Часть беженцев нуждалась в медицинской помощи, которая им была оказана, после чего было начато их расселение по зажиточным домам в провинции. С 13 мая началась деятельность благотворительных кухонь, которые раздавали бесплатное питание для беженцев, жертв войны и оставшихся без кормильцев семей военнопленных. Только в одном Белграде в течение одного дня в среднем раздавалось около 6–7 тысяч бесплатных обедов [56]. С другой стороны, среди прибывших были и несколько сотен чиновников полиции и администрации, которые тут же были трудоустроены на пустующие места.

По заданию немецких властей внимание Специальной полиции было сконцентрировано на поиске и регистрации лиц еврейской национальности, которым было приказано вернуться по месту жительства и регулярно регистрироваться в полиции. В то же время была проведена перепись всех жителей Сербии и проживавших в ней иностранцев (в том числе русских эмигрантов), после чего все они получили новые личные документы с обязательной отметкой об «арийском» происхождении, которую получили все, кроме ненавистных Третьему рейху меньшинств – евреев и цыган. Кроме того, сербские полицейские власти проводили надзор за тем, чтобы все евреи носили обязательную повязку со звездой Давида и соблюдали прописанные немцами ограничения. По приказу немцев полицейские власти следили также за тем, чтобы жители Сербии не слушали радиостанций, вещавших из-за пределов рейха. Хотя официальные советско-германские отношения были еще дружественными, немецкие власти уже в мае потребовали активизировать деятельность Специальной полиции по выявлению «левых» и составлению досье на них (значительная часть имевшейся ранее картотеки была уничтожена в апреле 1941 г.), а также по организации в случае необходимости негласного надзора [57].

Особую проблему для немцев представляло руководство Сербской православной церкви, и в первую очередь патриарх Гавриил (Дожич) [58]. Хотя немцы поддерживали неплохие отношения с РПЦ(з) и БПЦ и, в общем-то, не отличались антиправославной направленностью [59], руководство СПЦ не могло стать их союзником по ряду причин. СПЦ, и особенно епископ Николай (Велимирович), поддерживала до войны тесные отношения с Англиканской церковью; руководство СПЦ активно поддержало путч 27 марта 1941 г.; немцы подозревали нескольких иерархов СПЦ в принадлежности к масонскому братству; СПЦ неодобрительно относилась к антисемитским выпадам немцев; раздел Югославии привел к разрыву канонической территории СПЦ, причем в НГХ, оккупированной болгарами Македонии и подконтрольной албанцам территории Косова и Метохии несколько иерархов и множество сербских священников были убиты [60]. После оккупации гестапо заключило патриарха Гавриила в тюрьму, затем его перевели из тюрьмы под надзор в монастырь Раковица в пригороде Белграда. Здание Патриархии в Белграде оккупанты превратили в казарму, на ее окнах сушили нижнее белье, а во внутренней церкви устроили спальную комнату. Формальные и неформальные сербские политики, вызывавшие доверие у немцев (Д. Льотич и М. Ачимович), активно возражали против подобных действий, пытаясь убедить оккупантов в том, что такое давление на СПЦ не может сочетаться с политикой «нормализации» жизни в Сербии.