Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Смагин Никита
После обеда информационная картина совсем успокоилась, и я решил сходить на пару избирательных участков. Сначала зашел в школу, где накануне видел вывеску с предвыборными объявлениями. Никаких очередей: всего несколько избирателей и примерно столько же членов избирательной комиссии. Я показал пресс-карту, сказал, что хочу пофотографировать. На лице мужчины лет сорока за столиком тут же отразилось беспокойство. Он отошел посоветоваться с коллегами, потом вернулся и вежливо сказал:
— Может, не надо снимать сейчас? Если бы вы утром пришли, тут были бы очереди, много людей. А сейчас нет никого, зачем снимать?
Местный член избиркома явно опасался показывать не очень презентабельную картинку — и я решил пойти навстречу, тем более что бильд-редакторы ТАСС вряд ли бы взяли на сайт фото пустого участка. В чем смысл показывать непонятное полупустое помещение, где даже не поймешь, что происходит? Я отправился на другой участок в поисках более впечатляющих видов, там тоже встретил максимум парочку избирателей, и мне сказали уже категорично: никакой съемки!
Затем я прошелся по улочкам в районе Ванака уже просто для того, чтобы проверить, везде ли у избирательных урн настолько безлюдно. Какой-то относительный ажиотаж был обнаружен только на участке в большой мечети в районе улицы Шейх Бахаи. Там я, уже никого не спрашивая, сделал пару снимков на телефон.
Вернулся домой я уже ближе к шести вечера, когда участки должны были завершать работу. Но тут власти страны объявили, что продлили голосование — очевидно, показатели явки вышли совсем непрезентабельными. Затем они это сделали еще раз, а затем еще, и в итоге перестали принимать голоса только в полночь. Вероятно, эта мера позволила большему числу людей проголосовать, но радикально ситуацию не спасла. Через день объявили, что в выборах приняли участие 42,5% избирателей — самый низкий показатель за всю историю. Безальтернативность выборов, население в апатии — что-то мне это все напоминало. Президент без конкурентов
Июнь 2021 года
Прошло почти полтора года, и за парламентскими выборами пора было освещать президентские. За несколько дней до события в вотсапп-группе для иностранных журналистов предложили отправить заявку, чтобы сфотографировать, как будет голосовать Эбрахим Раиси. На тот момент уже не было сомнений, что именно он станет новым президентом Ирана.
Единственным соперником от реформистов, которого допустили к выборам, стал бывший глава Центробанка Абдольнасер Хеммати. Выдвинули его скорее для порядка; сам Хеммати даже не старался вести кампанию. Я посетил одно из его предвыборных мероприятий: он отвечал на вопросы журналистов в «актовом зале» экономического факультета Тегеранского университета. Выглядел Хеммати уставшим чиновником, которого против его воли заставили общаться с народом, говорил вяло и очень общо. Очередь дошла до меня, и я спросил его о перспективах отношений с Россией. Ответ вышел таким же безжизненным и пространным: мол, со всеми странами надо развивать отношения…
Любопытно, что даже такое сдержанное мероприятие не обошлось без провокации. Как только Хеммати заявил, что пресс-конференция окончена, в зале вскочил «возмущенный студент» и поставленным громким голосом толкнул агитационную речь. Он заявил, что это университет, а он, мол, студент, и ему не дали задать вопрос, когда он очень хотел. Сидевшая в зале молодежь из числа учащихся, которую сюда явно пригнали для массовки, тут же поползла на выход, перешептываясь: «опять кого-то басиджа[14] принесло…». В общем, консервативный лагерь не смущался добивать уже и без того на ладан дышащих реформистов.
В итоге я отправил заявку, чтобы посмотреть на Раиси на избирательном участке. Все шло в атмосфере типичной иранской неразберихи: место и время несколько раз переносили, в итоге мне пришлось вставать в четыре утра и ехать на другой конец города, чтобы попасть в мечеть Эршад в городе Рей (южный пригород Тегерана), где в итоге и должен был появиться Раиси, а потом ждать несколько часов. Фронтмен консерваторов спокойно проголосовал под камеры на пустом участке, показал свой фирменный жест с двумя широко раскрытыми ладонями, сказал несколько ритуальных фраз про выборы и удалился.
После этого я поехал на север Тегерана, где на улице Шариати в другой мечети должен был проголосовать Хеммати. Этот участок был «витринным»: в разных концах просторного помещения стояли представители различных этнических и религиозных меньшинств в национальных костюмах и куча журналистов, значительная часть из которых были иностранцами. Представители меньшинств не спешили уходить с участка после голосования и активно раздавали интервью о том, как счастливы голосовать на выборах в Исламской республике.
Прямо у входа в участок стояла немолодая женщина, обернутая в флаг страны, в руках она держала портреты двух верховных лидеров — Хомейни и Хаменеи — и надпись на английском «We Win», то есть «мы побеждаем». Эта даму я уже не раз видел на официальных и провластных мероприятиях, она всегда охотно общалась с людьми на улице, рассказывая, как замечательны выборы в Иране и как внушает надежды народу местная политика. В какой-то момент один из проходивших мимо молодых иранцев начал громко и возмущенно спрашивать у активистки с флагом: «Если все так хорошо, то почему нас ненавидят во всем мире?!» Она попыталась ему что-то возразить, но парень был не слишком готов слушать и продолжал возмущаться. Женщина предпочла отойти на несколько метров в сторону, где продолжила перформанс.
Вскоре на участок пришел Хеммати. Ему с охраной пришлось в буквальном смысле пробиваться к участку сквозь толпу — мощный контраст с тщательно организованным голосованием Раиси, которое я наблюдал несколькими часами ранее.
После посещения парадных участков я заглянул на пару обычных. Нельзя сказать, что народу совсем уж не было, однако не встретил я и тех очередей, которые наблюдал в 2017 году, когда Раиси противостоял Рухани. В этот раз было заранее объявлено, что избирательные участки будут работать до полуночи, однако этого оказалось мало, и власти продлили их работу до двух ночи. Как и на выборах в Меджлис в 2020 году, это не слишком помогло. Итоговая явка составила 48% — самый скромный показатель для президентских выборов за всю историю страны.
Как и ожидалось, Раиси одержал победу, набрав 62% голосов. Однако помимо низкой явки в глаза бросалось еще одно обстоятельство. Второе место на выборах занял не Хеммати и вообще не кто-то из «альтернативных» кандидатов. Второе место заняли испорченные бюллетени — именно так поступили около 15% от всех избирателей. Единственный оставшийся вариант протестного голосования — графы «против всех» на иранских выборах нет. Кто убил иранскую демократию?
Еще накануне выхода Дональда Трампа из ядерной сделки в 2018 году положение иранского президента-реформиста Рухани отнюдь не выглядело безоблачным. Расчет на то, что отмена западных санкций, состоявшаяся после подписания соглашения 2015 года, приведет к улучшению жизни населения, оправдался лишь отчасти. Инвесторы из Европы шли в Иран очень осторожно, положительные сдвиги в экономике в 2016–2017 годах наблюдались почти исключительно за счет снятия нефтяного эмбарго. Население было явно разочаровано тем, что реформисты пообещали быстрый рост благосостояния, но на деле обычный житель Ирана не успел почувствовать разницы.
В начале 2018-го произошло еще одно событие, имевшее большое символическое значение. В связи с протестами декабря 2017 — января 2018 года власти Ирана решили заблокировать в стране телеграм. Это шло вразрез с предвыборными обещаниями Рухани: никаких новых ограничений в интернете. Сам президент уверял, что решение принято не им, но народ это не утешало: Рухани уже воспринимали как политика, который не держит свое слово.
Однако решение Трампа похоронить ядерную сделку стало настоящей катастрофой для Рухани и всего реформистского лагеря. Вслед за возвращением санкций обвалилась экономика, подскочила инфляция, а на этом фоне по всем телеканалам продолжал вещать президент — он выглядел очевидным виновником произошедшего. На самом деле, ситуация была тревожной для всей политической элиты: все понимали, что без отмены санкций нормально развиваться почти невозможно. Однако консерваторы в той ситуации разглядели не только негатив, но и возможность наконец-то разделаться с реформистским лагерем.
