Оскар Курганов - Разные годы
— Поскорей бы светало, — говорит он, обращаясь к Левченко.
На заре они завтракают и едут на аэродром. Летчикам подносят здесь цветы, желают счастливого пути. Из Москвы сообщают:
— Ждем вас ровно в пять часов вечера!
Леваневский в последний раз внимательно осматривает самолет. Пробует тормоза. В каждой мелочи проявляется его требовательность.
— Что там у нас впереди? — спрашивает Леваневский.
— Конечно, туманы, — отвечает Левченко и передает ему сводку погоды.
Летчик аккуратно складывает сводку, передает ее штурману, задумчиво смотрит вдаль, в сторону Уральского хребта, и быстро идет к самолету.
И вот начинается последний летный день, завершающий славный путь, начатый в Лос-Анджелесе. До Красноуфимска нас сопровождает солнце. В кабине самолета становится даже жарко. Леваневский снимает шлем и пиджак. Но вскоре мы попадаем в туман, и начинается слепой полет. Мы летим не видя ни земли, ни солнца.
Птицы не умеют летать вслепую! Во время нашего полета из Свердловска в Москву Сигизмунд Леваневский и Виктор Левченко доказали свое превосходство над птицами. Сперва летчик попытался пройти над лесом бреющим полетом. Но туман и тяжелые облака запутались уже в кустах.
— Пойдем вверх, — говорит Леваневский.
Самолет быстро набирает высоту. Я стою у альтиметра и вижу, как скачет белая стрелка по циферблату. Неожиданно летчик принимает другое решение.
— Над нами очень толстый слой облаков, — говорит Сигизмунд Александрович, снова пойдем вслепую!
Исчезли долины, берега рек, села, города, железные дороги, тракты. Вверху где-то светит солнце. На земле — текут реки, мчатся поезда. Здесь всего этого нет. Здесь, в тумане, только Леваневский и Левченко на своем сине-красном самолете. Они одни в огромном воздушном мире. Компас, искусственный горизонт, часы, вариометр, показатель скорости заменяют летчикам землю, солнце, реки. В руках Леваневского самолет идет ровно и в тумане.
— Болтает сильно, — жалуется Левченко, который пытается связаться по радио с Казанью.
— Ничего не поделаешь!
Сигизмунд Леваневский сидит у штурвала, он уже не смотрит в окно своей кабины: там все равно ничего не видно, кроме мутной, сероватой мглы. Летчик как бы слился с приборами, он не отрывает от них своих острых глаз.
— Сейчас под нами должна быть Казань, — говорит Левченко.
Леваневский пытается спуститься ниже, уйти от тумана. Он выключает мотор, мы чувствуем, как машина мчится вниз. Уже, кажется, совсем близка земля, а туман все так же непроницаем. Леваневский вынужден снова уйти в высоту и продолжать свой слепой полет. Он все время посматривает на часы.
— Как бы не опоздать в Москву! — говорит он.
Мало-помалу Леваневский свыкается с туманом. Он сидит, откинувшись в своем пилотском кресле. Он поворачивается и просит что-нибудь закусить. Что бы ему дать? Я предлагаю ему колбасу, помидоры и хлеб.
Потом Леваневский просит достать ему комбинезон. Я иду через весь самолет, к багажнику, приношу комбинезон. Он осторожно начинает натягивать его на себя — сперва один рукав, потом другой, затем, придерживая штурвал, начинает застегиваться. Левченко показывает рукой вниз: там показался просвет. Леваневский направляет туда самолет, но вскоре вынужден вернуться в туманную зону.
— Нас может отнести в сторону. Сильный ветер!
Это опасение, высказанное Леваневским, поддерживается штурманом. Надо во что бы то ни стало найти землю. Надо, наконец, определить: где мы находимся? С хладнокровием, которое отличает Сигизмунда Леваневского, и решительностью, которой так много у этого человека, летчик ведет самолет вниз. Вот мы уже над самым лесом. Но ничего не можем разобрать: земля закрыта. Наконец мы уходим от тумана. Вдали показался какой-то город.
— Это Муром, — радостно восклицает Левченко. — Скоро Москва!
Пролетев пять часов в тумане слепым полетом, Сигизмунд Леваневский устало поднимается, выходит из своей кабины, жадно пьет воду, садится отдыхать. Но проходит минута или две, и летчик снова вскакивает. Впереди опять туман! Летчик искусно обходит гигантское облако, берет курс на Щелковский аэродром.
— Не опоздали? — спрашивает Леваневский.
— Нет, успеем, — отвечает Левченко и торопливо складывает черновики радиограмм, карты, карандаши.
Ровно в пять часов вечера самолет проносится над Щелковским аэродромом. Из окна кабины мы видим вереницу автомобилей, ярко украшенную трибуну. Тень гигантской птицы мчится над зеленым аэродромом, над лесом, над асфальтированным шоссе, снова сворачивает на аэродром и сливается с землей.
— Выходите скорей, — кричит Леваневский, обращаясь к Левченко. — Предупредите, что я сейчас выйду.
Левченко выходит из самолета, а мы торопливо одеваемся.
Перелет закончен!
1936, сентябрь
ЧЕРЕЗ ПОЛЮС В АМЕРИКУ
Летом тысяча девятьсот тридцать седьмого года летчики Чкалов и Громов совершили свои беспосадочные перелеты из Москвы в Америку. Они проложили новую воздушную трассу из Москвы в Соединенные Штаты Америки через Северный полюс. Молодая Россия остро, жизненно нуждалась в таком «окне в Америку», как в свое время — в «окне в Европу». Надо вспомнить — это была трудная пора. Ни одна ночь не проходила без столкновений на дальневосточной границе, наши летчики уже дрались с фашистской авиацией в Испании, война приближалась, хотя, как всегда, никто не верил, что она будет. Наши дипломаты напомнили Японии древнее изречение — «Мы будем искать союзников среди врагов наших врагов». Имелась в виду — Америка. Намек был понят, и тогдашний японский военный идеолог Араки ответил: «Америка слишком далека».
Такой короткий воздушный мост нужен был и нашей индустрии — она нуждалась в обмене техническими идеями и открытиями. Уже миновали годы, когда американский консультант в Магнитогорске говорил: «Прежде чем выдвигать новые технические идеи, нужно научиться отличать борщ от машинного масла». Индустрия наша стала к тому времени зрелой, и люди ее посмеивались над подобным вздором. Но они нуждались в равных партнерах, и все взоры были обращены к высокой технической культуре Америки. Беспосадочные перелеты тридцать седьмого года были вызваны исторической необходимостью. Эти перелеты нужны были и нашей молодой авиации — она в то время утверждала свое господство в воздухе. Как это было уже не раз в истории России — в самые напряженные ее периоды перед миром представали великие и прекрасные свойства характера народа.
Именно это и произошло в те пятьдесят пять дней тридцать седьмого года, о которых было в свое время написано много статей, очерков, книг.
Пятьдесят пять дней — с 18 июня по 13 августа 1937 года — это целая эпоха в истории нашего государства. Эта эпоха оказала влияние на формирование характера моего поколения, она оказала влияние на многие наши победы — во время войны, потом — после войны, в космосе, вошла, наконец, в родословную мужества нашего народа. Ранним утром со Щелковского аэродрома под Москвой стартовал Чкалов. Он летел на самолете АНТ-25 и совершил посадку в районе Портланда (штат Вашингтон). В тот день, когда летчики покидали Нью-Йорк на «Нормандии» — в воздухе над Северным полюсом уже был другой такой же самолет АНТ-25. На нем Громов, Юмашев и Данилин установили мировой рекорд дальности беспосадочного полета — он и совершил посадку в Сан-Джасинто, почти у мексиканской границы. Вот о втором экипаже — громовском — в то время довелось писать для «Правды» двум корреспондентам газеты — мне и Л. Бронтману.
КАК ОНИ ГОТОВИЛИСЬ
По сути дела, вся жизнь этой замечательной тройки за последние годы была как бы подготовкой к необыкновенному перелету. Многогранная работа летчика-испытателя Михаила Громова, высотные полеты Андрея Юмашева, точное ведение военных кораблей штурманом Сергеем Данилиным — вот где ковалось мастерство и умение экипажа, пролетевшего над бескрайними просторами Северного Ледовитого океана.
Мысль о дальнем перелете зародилась в 1934 году. Спускаясь с трапа самолета, пробывшего в воздухе без посадки 75 часов, Михаил Михайлович Громов сказал своим спутникам — Филину и Спирину:
— Хорошо летает машина. На ней можно бить официальный мировой рекорд дальности!
Год спустя, узнав о готовящемся перелете Героя Советского Союза Сигизмунда Леваневского из СССР в Америку через Северный полюс, Громов загорелся. Он загорелся по-своему, без ажиотажа, без видимого блеска в глазах. Этот спокойный и выдержанный человек воспламенился самой идеей перелета. Он сел за расчеты, графики, географические карты. Не раз он задумчиво прочерчивал линии по белому полю Центрального полярного бассейна. Что ждет летчика здесь, в центре, где сходятся меридианы земного шара?
