Журнал Русская жизнь - Родина (август 2008)
После разгрома школы Покровского отечественная историческая наука возвращается в лоно дореволюционной традиции. «Советский термидор» нуждался в собственных мифах ничуть не меньше, чем империя Романовых. В многочисленных томах перечень правителей, дополняемый описанием побед русской державы, чередуется с периодически повторяемыми жалобами на экономическую и культурную «отсталость». Советский период выглядит на этом фоне завершающим и триумфальным, ибо знаменует продолжение побед при одновременном преодолении отсталости. Деятельность Коммунистической партии Советского Союза оказывается торжественным итогом тысячи с лишним лет развития России. Сталин, Хрущев и Брежнев воплощают в жизнь мечту Петра I. Флот, наконец, создали, фабрики построили, и Европа замерла в изумлении. История, выполнив свою задачу, становится ненужной. Задолго до Френсиса Фукуямы советские политики и идеологи «эпохи застоя» организовали конец истории в одной отдельно взятой стране. Здесь больше ничего не происходит. Страна лишь идет «от съезда к съезду». На этих съездах счастливый народ докладывает партии о своих успехах.
После краха Советского Союза история возобновила свой бег, вернее, массовое сознание, внезапно очнувшееся в истории, начало испытывать острую потребность в том, чтобы осмыслить сегодняшний день, соотнося его с прошлым и таким способом попробовать предугадать будущее. Однако ничего иного, кроме возрожденных версий западнического или славянофильского мифа, населению бывшей империи представлено не было.
Впрочем, миф о России как «особом мире», существующем как будто вне глобального контекста и отдельно от социально-экономических и культурных процессов Востока и Запада, пришелся по вкусу не только отечественным идеологам. Миф о капитализме как порождении европейской (высшей) цивилизации вполне уживается с представлениями о русской «исключительности».
Для того чтобы обеспечить самоопределение Запада как особой и уникальной культуры, противостоящей «Востоку» и «Азии», необходимо превратить Россию в «загадку», «тайну». Проблема не в том, что западный человек разгадать «загадку» не может, а в том, что не хочет. Вернее, не хочет признаться, что никакой загадки, собственно, и нет, что разгадывать нечего. Ибо признание этого факта автоматически ставит под вопрос оценки, даваемые Западом самому себе. В то время как Запад лицемерно изображает недоумение, отечественные мыслители - будь они хоть западниками, хоть славянофилами, дружно признавая неразгаданность «русской загадки», упорно не могут не только предложить собственного ответа, но и сформулировать вопрос. Единственное, на чем они сходятся между собой и с иностранцами, так это в самом наличии некой «тайны», некой особенности, не подлежащей рациональному обсуждению в социологических или экономических категориях.
Культура страны, вставшей посередине между Европой и Азией, предстает в образе непостижимого Сфинкса, в виде соединения несоединимого, которое нет смысла ни оценивать, ни анализировать. «Исключительность» России - это тезис, подтверждающий сам себя и не нуждающийся ни в каких доказательствах, ибо выступает в качестве исходной аксиомы мышления - для того, чтобы осознать эту исключительность, русскую историю и социальную практику первым делом исключают из контекста «общего» повествования. Одно дело - сказать, что мы «не нормальная страна», или, наоборот, заявить, что у нас своя, особая, им недоступная норма. А другое дело - осознать, что общие нормы включают и наш опыт как частный случай. Просто норма не такова, как кажется…
История Покровского - не только марксистский анализ и переосмысление прошлого, но, прежде всего, демистификация. Не просто критика национальных (и антинациональных) мифов, но и принципиальный отказ играть по правилам мифологического сознания, которое просто не является для историка сколько-нибудь интересным, даже в плане полемики.
Исторический факт - как бы он ни был парадоксален и уникален - всегда конкретен. И именно в своей конкретности он становится частью общего опыта, человеческой культуры.
Для насквозь мифологизированного сознания любое противоречие предстает в виде загадки или тайны. Но если смотреть на вещи конкретно, то выясняется, что и ответы будут простыми и конкретными. И придется признать, что Сфинкс, беседующий с Эдипом, - это вовсе не загадочное мистическое существо, а просто надоедливая тетка на четырех лапах с крыльями, которая сидит на скале и пристает к прохожим с идиотскими вопросами.
Иван Кузнецов
Кулацкий хлеб
Детские впечатления
11 апреля 2006 года мне исполнилось 80 лет. В молодости мы не замечаем быстротечности жизни: впереди еще длинная дорога со всеми ее ухабами и препятствиями, подъемами и падениями. И только сейчас, у финиша, чувствуешь, как быстро уходят годы. Я не претендую на роль историка-мемуариста, но по возможности постараюсь правдиво и объективно показать свою жизнь и жизнь нашей семьи в условиях социалистической системыа - системы, просуществовавшей 73 года с 1917-го по 1990-й.
Cело Богородское Вадинского района Пензенской области - родина моих прародителей. В 30-е годы село насчитывало около 100 домов, в большинстве своем покрытых соломой, и имело несколько улиц с необычными названиями: Меньшовка, Арабщина, Вопиловка, Вшивка, Середка, Капкас, Бутырка, Та Сторона. Прозвища улиц легко объяснялись. Вопиловка - от слова «вопят» (плачут), так как находилась сразу же за кладбищем; Капкас (Кавказ) - самая отдаленная улица от центра (от церкви); Та Сторона располагалась по ту сторону самого большого оврага, тянущегося до Альменинова примерно четыре километра.
До коллективизации жили более-менее хорошо. Хлеба от урожая до урожая хватало. Весной и летом сельчане, от мала до велика, работали в поле: пахали, бороновали, сеяли и убирали урожай. Зимой в основном и проходят все религиозные праздники: Зимний Никола (у нас это престольный праздник), Святки, Рождество Христово, Масленица и другие. К праздникам люди готовились особенно тщательно. Загодя откладывали все самое лучшее, резали какую-нибудь скотину, гнали из сахарной свеклы самогон. До Советской власти и в первые ее годы за самогоноварение не преследовали и занимались этим все поголовно. После коллективизации стали наказывать по доносу, а доносили все и на всех. В связи с этим мне припоминается случай.
К тете Марфе (сестре моей матери) пришли председатель и милиционер с обыском на предмет самогоноварения. Тетя Марфа только начала гнать, уже после пара закапал из трубки первач. Пока пришедшие разговаривали в сенях, тетя Марфа вылила горячую барду в кадушку и, подняв подол юбки и заголив зад, села в нее, накинув на себя сверху шубу. Сидит на кадушке раскрасневшаяся и на вопрос вошедших: «Что делаешь, Марфа Степановна?» - отвечает: «Простуду выгоняю». Проверяющим ничего не оставалось делать, как уйти, закатываясь от смеха. А посреди избы, пропахшей бардой, на кадушке под шубой сидела тетя Марфа и улыбалась, довольная своей сообразительностью.
В те годы на такие большие праздники, как Никола, Рождество, Крещение был обычай устраивать кулачные бои (драки). Не один на один, а улица на улицу, стена на стену. При этом соблюдались определенные правила: лежачего не бить и не применять ничего, кроме собственных кулаков. Драки начинались в овраге, на плато, у небольшого магазинчика («гамазея», как называли его местные жители). Овраг делил все село как бы на две равные части; с одной стороны (с нашей) улицы Арабщина, Меньшовка, Вшивка, с другой стороны - Середка, Капкас, Та Сторона. Часов в одиннадцать дня в овраг с обеих сторон сходилась молодежь, лет 12-ти и старше. Они-то и начинали драку. Мужики и старики в это время стояли на буграх оврага, одетые в шубы, а то и в тулупы, покуривая трубки и самокрутки, и ждали своего часа.
Их час наступал где-то к вечеру. Видя, что их сторонникам становится слишком туго, они сбрасывали с себя одежонку и со словами: «Ну что? Пошли…» вступали в общую свалку. Дрались допоздна, с переменным успехом; то наши гонят, чуть ли не до Капкаса, то они наших до середины Вшивки. Одни вышли из боя с синяками под глазом, другие комком снега останавливают кровь из разбитого носа; на смену покинувшим ряды боя приходят другие и над всем этим скопищем дерущихся стоит шум, крики болельщиков и пар, исходящий от охваченных азартом боя людей. Заканчивалось это зрелище поздно вечером. Люди постепенно расходились, хвалясь, кто, кому и как всыпал; а наутро кто ставил примочки к подбитому глазу, кто отправлялся в баню, прогревать ломящую спину, и пили мировую с бывшими противниками.
Кулачные бои устраивались не прихоти ради, в них люди вырабатывали в себе ловкость, силу, а иногда и хитрость - качества, необходимые им на случай встречи с настоящим противником. Так из года в год жило село. Так было, пока не пришла Советская власть. C приходом Советской власти начался небывалый в мире эксперимент строительства социализма.
