Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #7
- Договаривайте.
- Еще успею. С какой же целью?
- Это наша работа. Близились выборы, и очень не хотелось, чтобы бан-дюганы вошли во власть.
- Они такие же граждане, как мы с вами. Имеют право избирать и быть избранными.
- Кто? Криминальные авторитеты? Поздравляю вас, господин подполковник.
Он побледнел. Один глаз устроил пляску, другой стал пустым, как у мертвеца. Показалось, что вот-вот Немцов упадет и забьется в припадке, но он сдержался:
- А советник губернатора почему в этой компании?
- Это вы у него спросите.
- Нет, с вами невозможно говорить по-человечески. Короче, мы показали ваше досье всем этим людям. У меня пока все. До скорого.
Он вышел. И что удивительно - даже дверью не хлопнул, пожалел, наверное, пузырящуюся известку на стенах. Следователь, не поднимая глаз, сказал:
- Вот, называется, и поговорили. Зачем вы так? Такой солидный человек, а ведете себя, как Бухавец. Мы здесь все в толк взять не можем, зачем вам этот спившийся мент?
- Боюсь, так и не поймете.
- Да бросьте! Его из милиции выгнали, жена его бросила, а вы… Защищаете, себя губите. Не стоит он этого. Такая уважаемая газета - у меня родители ее всю жизнь выписывают, а связались с этим Бухавцом. Жалко! Давайте ваш пропуск, я сам вас провожу до выхода.
Мы снова шли извилистыми коридорами. На одном из поворотов, в глубине аппендикса, я заметил знакомую сутулую спину. Ошибиться я не мог: ко мне спиной стоял, оживленно беседуя с двумя людьми в штатском, не кто иной, как секретарь областной журналистской организации Николай
Степанович Полозьев. "Тоже таскают беднягу", - пожалел я его. Но тут же меня оглушила догадка: "Господи, вот почему Союз журналистов до сих пор не выступил с заявлением по поводу произвола над нашей газетой!"
- Нельзя ли побыстрей, сынок? - попросил я следователя. Он посмотрел на меня, как на больного.
- Что же с нами происходит? - сказал я ему. - Куда, брат, катимся? Вышел на улицу. Элегические пушкинские снежинки тихо кружились и
нежно таяли, попав на губы и ресницы. Захотелось напиться. Провалиться, забыться - пропади все пропадом! Ну а дальше что? Давным-давно это все мы уже проходили - от себя не сбежишь. Нет, не дождутся! А посему съез-жу-ка я лучше к маме.
* * *
В больничных дверях лоб в лоб столкнулся с Леней Ковалевым.
- А я к тебе собирался, - обрадовался он. - Разговор есть. Выйдем на улицу.
Мы удалились в глубь двора, нашли старую полуразрушенную скамейку. Я устроился на ее спинке, Леня по зэковской своей привычке сел напротив на корточки.
- Ну и что ты здесь делаешь? Заболел? - спросил я его.
- Обследуюсь. Ломать что-то стало старого каторжанина. Странный он был человек, этот Леня. Странный - от слова странник,
странствующий по нашему запутанному веку. Полтора десятка лет из своих пятидесяти провел он в тюрьмах и лагерях, будучи видным антисоветчиком. Встречались мы с ним изредка. Он возникал внезапно, как и исчезал. А когда вдруг заходил в редакцию, то обязательно за кого-то хлопотал, кому-то пытался помочь. Он всегда был полон идей, перманентно создавал какие-то партии, организовывал какие-то общества, которые потом сам и разваливал своей бескомпромиссностью и нежеланием ладить с сильными мира сего. У него был комплекс несправедливости, вот он и ругал вечно власть - и ту, и эту. Всякую власть он считал источником несправедливости, поэтому уже в новую демократическую эпоху успел попариться на нарах.
- Ну, говори, - попросил я Леню.
- Помнишь, ты как-то говорил, что клево было бы взять интервью у
Тунгуса? Я могу познакомить тебя с ним.
- С кем, с кем? С вором?
- Ну да, законником. Иваном Лукичом Миковым.
- Ты чего, Леха? Только сейчас мне с ворами в законе и встречаться! Ты разве не в курсе, что у нас в редакции творится?
- Наслышан. Но одно другому не мешает. Ты же журналист, вспомни Гиляровского.
- Интервью гарантируешь?
- Попробую. Но мне кажется, у него к тебе тема более интересная, нынешних ваших проблем касаемая.
- Уговорил.
- Лады. Он приглашает завтра на обед в ресторан "Мираж".
- Нет. Встретимся у меня в кабинете.
- Без проблем. Пусть посмотрит, где делают газету. Ну, я побег. Пока…
- Постой, Леня, один вопрос. Откуда ты его так близко знаешь?
- Попарься с мое.
- Спасибо, не хочется.
- Тогда до завтра. Бывай!
* * *
Настроение у мамы было боевое.
- Купи костыли, - попросила она, - скоро выпишут. Доктор сказал, что правильно срастается. Только вот нога покороче стала.
- Не горе, Сергеевна, - подала голос старуха с койки напротив. - Радуйся, что на ходу.
- А я и радуюсь. Чего мне плакать?
- Я и смотрю - хорошо тебе, Сергеевна. На дню не раз кто-нибудь да наведывает: то сыновья, то снохи со внуками.
- А думаешь, легко было их всех поднять: обуть, одеть, накормить? Тут уж не до сна, не до гулянок разных. Да и носить-то толком ничего и не нашивала - в одной юбке, в сарафане одном годами ходила. Ладно, Петровна, подожди пока с комментариями, дай с сыном поговорить.
Смотрю, мать у меня здесь в авторитете - тетка сразу умолкла, обидчиво поджав губы. А ушки все равно у старой на макушке, глазками так и зыркает.
- Отца не забывайте, - сказала мама, - он ведь у меня ни к чему не приспособлен - ни сварить себе, ни постирать…
- Сама виновата, - засмеялся я. - Избаловала.
- И то правда, винить некого.
- Не переживай, под присмотром он. А скоро и вовсе встретитесь. Завтра мы его привезем - в раковой больнице очередь подошла для обследования. А дом ваш, наверное, придется продать.
- Продавайте, не жалко. Ничего не жалко. И барахло всякое сюда не тащите, отдайте лучше соседям.
- Ишь ты, боевая какая! - не вытерпела старуха напротив. - Раздухарилась-то как! Наживала, наживала - и все коту под хвост?
- А я не хочу в старье копаться, пусть будет все по-новому, - сказала мать.
- Хочу - не хочу - наше дело стариковское, - соседка обиженно опять подобрала губы и через минуту уже безмятежно похрапывала.
- Молю за вас, ребятки, Бога, - сказала мама, поглаживая мне руку. - Детство у меня, сам знаешь, сиротское было, юность война покорежила, зато в старости повезло. Что бы я без вас сейчас делала?
Я смотрел на нее, и выкачанная, казалось бы, навсегда пустота внутри меня вновь стала наполняться теплотой и смыслом жизни. Как здорово, что я к ней заглянул - всего несколько минут, и есть ради чего быть, а проблемы, которые еще час назад казались ужасными и неразрешимыми, такая, в сущности, ерунда… "Нам на тебя, мама, век молиться. Кто мы и куда нам без тебя?" - хотел сказать ей я, но промолчал. Бывают минуты, когда слова не нужны.
19 февраля.
В назначенный час они прошли ко мне в кабинет, оставив двух телохранителей в приемной.
- Иван Лукич, - представил мне Леня невысокого человека с широким монгольским лицом.
Дорогой темно-синий костюм. Белая рубашка без галстука. Густой ежик черных волос с проседью. Твердый взгляд.
Гости разместились друг против друга за приставным столиком, я остался за своим широким редакторским столом. Я предложил им выпить. Тунгус с достоинством отказался - извините, мол, завязал. Чай, кофе тоже его не заинтересовали, а вот закурить разрешения спросил. Я всем разрешаю в своем кабинете курить, а такому гостю как откажешь?
Закурил. Облегченные "Мальборо". Всё молча - неразговорчивость эта его стала уже угнетать.
- Может, я оставлю вас одних? - спросил Леня.
- Оставайся, мне с тобой сподручней, - бросил Тунгус и снова надолго замолчал.
- Газету нашу, Иван Лукич, читаете? - спросил я, прервав затянувшееся молчание.
- Моментами. А родители мои покойные не могли без нее - вот так!
- И что же читаете?
- Про себя, грешного. Как напечатаете, так и читаю.
- Нравится?
- Последняя статья не очень. Что вы, Сергей Михалыч, все Тунгус да Тунгус? Неуважительно как-то. У меня ведь фамилия есть, имя православное…
- Учтем, Иван Лукич. Но неужели вы только с этим пришли?
- Нет, конечно. Это - сущие пустяки. Я вот что хотел сказать, Сергей Михалыч. Проблемы, которые вас настигли, меня искренне огорчают, и, поверьте, ноги не от меня растут.
- Помилуйте, и мысли не было. С чего вы взяли?
- Ходят разговоры, пустили нелюди парашу.
- А что, у вас есть такие возможности?
- Кое-чего могу, было бы желание. Остановить?
"Ничего себе заявочки! - я даже похолодел. - Нет, только не это, всю жизнь отрабатывать - не отработаешь".
- Спасибо, сами как-нибудь разберемся.
- Тогда я пойду. - Тунгус поднялся, протянул руку. - Я все сказал.
- А интервью, Иван Лукич? Или вам нельзя по понятиям?
- Западло, хотели сказать? - улыбнулся он. - Нет, совсем нет. Япон-чик ведь дает интервью в Америке. Но сейчас я не готов. В другой раз, Сергей Михалыч.
Когда за ними закрылась дверь, я схватился за голову: "Вот попал!" Потом расхохотался. Ну, совсем он не так страшен, как его малюют. Похож, скорее, на сурового отца большого семейства. Но сила в нем есть, тяжелая, идущая откуда-то изнутри сила.
