Лев Вершинин - Идем на восток! Как росла Россия
Совсем иное дело – Москва. Тайбугиды для нее были мелочью, нижней строкой в списке политических приоритетов. Зато теперь, когда в Сибири пришел к власти настоящий чингизид, допустить прекращение дани было невозможно. Кремль на это намекнул крайне жестко, и Кучум, желая выиграть время для укрепления на престоле, все подтвердил и все выплатил, так что Москва ни о чем худом не думала аж до 1569 года, когда, добив последних защитников дома Тайбуги, Кучум приостановил выплату дани. Кремль зарычал. Хан уступил. Но в 1571-м, после погрома Москвы крымцами, отказался от выплат официально. Более того, в 1573-м отправил племянника, Махметкула, в «строгановскую» Пермь, восстанавливать старые порядки. Хотя, согласно строгому приказу хана, русских татары не трогали, убивая и грабя только коми, для Москвы эта сибирская акция была крайне неприятна: именно туземцы платили Строгановым пушной ясак, львиная доля которого шла в истощенную войной царскую казну. К тому же Кучум, следуя примеру деда, Ибака, широко открыл двери всем беглым казанцам, еще не прекратившим сопротивление, и был признан ими в качестве кандидата в «освободители» Казани. Более того, наладил отношения с ногайцами, а через них и с Крымом, замирился с казахами, ранее «промосковскими», но к тому времени уже, так же как он сам, ставшими вассалами Абдуллы, и, наконец, выписал из Бухары «сеидов» (потомков Пророка), начавших обрабатывать население на предмет подготовки к джихаду против неверных. Короче говоря, Кучум становился серьезной проблемой для Москвы. Но в первую очередь – для уже помянутых Строгановых.
Специалист
Для понимания логики событий необходимо иметь в виду, что русские в Сибири чужими не были. Право собирать дань с северных народов они (тогда еще новгородцы) оспаривали у татар еще со времен «старых ханов». При Иване III, вновь заинтересовавшемся сибирской «мягкой рухлядью», московские дружины пару раз совершили глубокие рейды в земли хантов и манси, облагая их ясаком по «древним урядам», однако татар не трогали даже в 1483-м и в 1499-м, когда торжественно промаршировали почти под стенами Чинги-Туры. Татары, естественно, нервничали, но неприятные эпизоды быстро забывались, а дань с туземцев они собирали, как только русские уходили восвояси. А вот когда пришли Строгановы, шутки кончились. Владения их, в сущности, были частным государством, типа более раннего «Тульского княжества Ахметова» или более поздней Вишневеччины. Люди приходили туда сами, охотно, ибо в тамошних «слободах» можно было свободно работать и хорошо зарабатывать, а порядки были достаточно мягки. До времени Москва не возражала, так что «Строгановщина» обернулась «княжеством без князя», щедро оплачивающим невмешательство Кремля в свои дела и вдобавок исполняющим роль «буфера» на северо-восточных окраинах. В связи с чем и не могло рано или поздно не столкнуться с Сибирским ханством. А поскольку стражи для серьезной войны было мало, собирать ополчение не представлялось возможным (люди шли в слободы не воевать и были вправе рассчитывать на хозяйскую защиту), пришлось задуматься о собственной армии. Собрать которую, в принципе, не было особой проблемой, дело стояло только за дозволением Москвы, шутить с которой на эту тему было бы рискованно, – и 30 мая 1574 года, после долгих и недешевых хлопот Строгановы получили свое. Иван IV – точно так же, как в свое время Чингисхан Тайбуге – дал им Жалованную грамоту на право завоевать для Москвы земли Сибирского ханства и править завоеванным на правах московских вассалов.
Вот тогда-то и явился Ермак. Он же Токмак. Профессионал. Человек с пестрой биографией и вполне определенной репутацией. Возможно, обрусевший ордынец, вроде бы из-под Ярославля. Опять-таки «вроде» начал карьеру, разбойничая под Муромом, отсидел пару лет в тюрьме, слегка одумался – в том смысле, что перестал беспредельничать на Руси, изменив вектор профессиональных интересов в сторону Волги. Собрал весьма крупную и боеспособную brigada. В 1580-м тысячами угонял коней у ногайцев, затем, набравшись опыта, нанялся на Ливонскую войну. Всерьез повоевать не успел. Однако, видимо, зарекомендовав себя, получил лестный и выгодный госзаказ. Москва была очень обеспокоена участившимися набегами ногайцев (те пытались, в частности, вернуть угнанных коней, но грабили, понятно, не тех, кто украл), однако сил гоняться по степям за наглецами не имела, в связи с чем дала полную свободу (что-то вроде европейской «каперской грамоты») атаманам вольных brigadas, а те, хорошо зная повадки и слабые стороны ордынцев, лихо взялись за дело, в конце июля 1581 года даже разграбив ногайскую столицу Сарайчик. А затем случилось неожиданное. Где-то на Волге, у Соснового острова, к Ермаку, человеку серьезно авторитетному, «прибежали» гонцы от другой гоп-компании, считавшейся опасным конкурентом. У пацанов была серьезная проблема: они сдуру учинили беспредел, поголовно порубив посольский караван, идущий в Москву из Бухары, и тут уже дело, несмотря на все царевы «милостыни», пахло плахами и петлями.
Вариантов у Ермака было два: умыв руки, увести своих людей подальше от обреченных коллег или взять идиотов под себя, с одной стороны, войдя в тяжелые контры с Москвой, с другой – вдвое увеличив свои силы за счет опытных и по необходимости верных отморозков. Первый вариант был, конечно, разумнее, однако Ермак – как, видимо, поступили бы на его месте и синьор Писарро, и мистер Дрейк, – выбрал второй. И уже в статусе «государева вора» увел объединенный стан сперва на Яик, оттуда опять на Волгу, а затем – по воде – на Урал, где братки по ходу дела столкнулись с недружелюбными вассалами Кучума и без труда перебили их. Слухи о побоище растеклись по краю очень быстро, и вскоре на остров Сылва, где зимовала brigada, явились агенты Строгановых, которых начали всерьез тревожить князьки вогулов и остяков, подстрекаемые Кучумом не только на грабеж, но и на убийства – с целью спровоцировать бегство русских поселенцев из «Строгановщины». Договорились быстро.
Большая стрелка
Имея базу и неограниченное финансирование, не имеешь проблем. Всю зиму Ермак тренировал пацанов, щемя близлежащих вогулов, участвовавших в налетах, но теперь уже рвавших на себе волосы на предмет «Зачем?», и где-то к середине весны 1588 года формальная часть работы была выполнена: вогулы, а вслед за ними и остяки запросили пощады. Оставалось замирить только Пелым, самое сильное из «криминальных» княжеств, и тут фарт сам пошел казакам в руки: напуганный вусмерть князек Аблегирим запросил помощи у Кучума, и хан не счел возможным бросить в беде самого верного своего вассала. В пределы «Строгановщины» ворвались отряды ханского наследника Али, начавшие грабеж Соли Камской. По логике вещей, Ермак обязан был разделить собранные для похода на Пелым силы и бросить их на борьбу с вторжением, однако получилось иначе. 1 сентября, в тот самый день, когда отряды Али и Аблегирима осадили Чердынь, Ермак, оставив город без подмоги (он, впрочем, устоял), двинул войско вглубь Кучумовых владений. Кстати сказать, войско по тем временам и тем местам более чем солидное – 840 бойцов, в том числе, кроме казаков, откуда-то взявшиеся (возможно, нанятые Строгановыми) литовцы и немцы, включая военных инженеров, а также «свои» татары, охотно воевавшие под русскими знаменами с кем угодно, не глядя на веру. Перевалив через Урал, brigada пошла вниз по Туре, разгромила мурзу Епанчу, одного из самых сильных сибирских князей, вышло к Чинги-Туре и, взяв город штурмом, сделала его своей базой. К Кучуму отправилось посольство: время качать права прошло и лучше решить дело добром, не то хуже будет. Ответа на это, естественно, не последовало. Кучум был не тот мальчик.
Всю зиму хан готовился к войне, собирая войска и укрепляя Искер, а в середине весны 1583 года состоялась основная кампания. Сперва, в мае, сибирские войска потерпели поражение в многодневной битве на Тоболе. Затем, после долгого перерыва, 23 октября, на берегу Иртыша, на Чувашском мысу, казаки ценой страшных потерь (107 бойцов только убитыми) разгромили огромную армию, ведомую самим Кучумом, заняв после этого брошенный ханом Искер, где нашли гигантские склады отборной «мягкой рухляди», оправдав тем самым все затраты на подготовку к походу. Больше того. Остяки и вогулы, давно уже недовольные налоговой политикой Кучума (меха для хана, меха для Бухары, меха для ногайцев, меха для казахов) и нравами его князей (меха, меха, меха!), пошли к Ермаку толпой, охотно принося шерть – клятву верности. Благо ставки ясака Москва назначала более чем умеренные, а присягнувших туземцев (в отличие от «немирных») казаки не обижали под страхом смерти. В сущности, на этом война с Сибирским ханством была завершена. Продолжалась война с Шейбанидами, не собиравшимися отказываться от своих прав. Война нудная, но не слишком трудная: даже лучшие татарские полководцы, вроде кучумова племянника Махметкула (позже, уже в плену, ставшего известным московским воеводой), сталкиваясь с людьми Ермака, из раза в раз терпели поражения. Редкие и весьма небольшие удачи случались лишь благодаря хитростям вроде ложных присяг и ударов в спину. 22 декабря 1583 года в Москву пошло сообщение о покорении Сибири и сокрушении ханства. В Кремле весть встретили с не меньшим восторгом, чем некогда весть о взятии Казани. Награды и милости, не говоря уж об амнистиях, пролились дождем, по царскому приказу в Сибирь двинулось солидное (500 стрельцов с «огненным боем») подкрепление во главе с князем Болховским. Однако при всем внешнем блеске успех был с червоточиной. То, чего не могли сделать татары, сделал голод. За полтора года войны хозяйство страны было полностью разрушено, запасы исчерпаны, сеять казаки не умели, да и не могли, а реквизировать запасы у присягнувших туземцев строго запрещала Москва, тем паче что такие реквизиции могли повлечь за собой всеобщий бунт или, по крайней мере, уход «мирных» в леса. Скудные припасы, привезенные в обозе Болховского, ситуацию не облегчили, а едоков прибавилось. В сущности, стабильность в brigada держалась только на абсолютном авторитете атамана и вере братвы в то, что Папа чего-то придумает. Возможно, и придумал бы. Но в ночь на 6 августа 1584 года, попав в засаду на берегу Иртыша, Ермак погиб, и его гибель деморализовала казаков настолько, что они вместе со стрельцами Болховского просто бежали из Сибири, бросив завоеванное на произвол судьбы. В пустой Искер вновь вошли татары.
