Сергей Филатов - Рим рукоплещет!
Я предложил товарищу помочь. Он тут же спешился и охотно принял мое предложение.
Я дал лошади отдохнуть, поласкал ее, а затем начал упражнение. Лошадь снова стала валиться на мой шенкель, которым я заставлял ее откинуть зад. Я наказал ее ударом шпоры в бок. Заставил двинуться в сторону, после чего поласкал и упражнение повторил, а затем передал лошадь владельцу.
На манежной езде правильная стойка лошади, а также осаживание имеют большое значение. И за стойку и за осаживание выставляется точно такая же оценка, как и за шаг, за рысь и за все остальные упражнения. На стойке лошадь должна стоять спокойно, ровно на всех четырех ногах. Если лошадь какую-нибудь из ног отставит в сторону, то это уже считается ошибкой - и оценка снижается.
Отрабатывал я стойку при переходе с любого аллюра: с галопа, с рыси, с шага. Ехал на сокращенном галопе, выдерживал поводьями, чтобы лошадь перешла на шаг и остановилась, но одновременно шенкелями немного посылал ее вперед, чтобы она подвела задние ноги под корпус и сделала правильную стойку. Если бы я останавливал лошадь только одними поводьями, без участия шенкелей, то стойка у нее получалась бы неправильная. Как правило, лошадь остановится и немного растянется, то есть задние ноги отставит назад или же, в лучшем случае, одну из задних ног отставит назад или в сторону.
На стойке голова лошади должна быть вертикальна и шея немного округлена…
Когда мои лошади начали спокойно останавливаться и принимать стойку, я стал приучать их к осаживанию назад.
Упражнение это для лошади не трудное, но отрабатывать я его стал уже тогда, когда и Тевтон и Штемпель хорошо усвоили и средства управления, и вполне освоились с железом у них во рту, и хорошо реагировали на посыл шенкелей.
Все же я начал приучать их к осаживанию в руках. Встал лицом к лошади, в левую руку взял трензельные поводья, правой рукой приложил хлыст к боку лошади и левой рукой заставил ее сделать осаживание назад. Осаживание начал у барьера, чтобы не дать лошади отбросить в сторону зад. Тевтон как-то сразу понял и осадил на несколько шагов назад. Когда он осадил на пять-шесть шагов, я послал его, приложив к боку хлыст, вперед на повод.
Он настолько сразу хорошо стал осаживать, что я сел на него и продолжал приучать его к осаживанию под всадником.
Прошел шагом, сделал стойку, зафиксировал ее, расслабил шенкеля, но не убрал их с боков лошади, чтобы она во время осаживания не торопилась и не уходила в стороны. Выдержкой поводьев заставил Тевтона осадить. Когда он осадил на два-три шага, я его приласкал. Но когда он решил самостоятельно, раньше моего требования, осадить, то я его наказал. И в последующем все время держал шенкеля наготове, чтобы помешать его своеволию.
Штемпель заупрямился. Он не уступал при работе в руках, сопротивлялся. Пришлось взять руками за трензельные поводья, правой рукой за левый повод, левой - за правый и одновременно наступить своей ногой на венчик его передней ноги. Штемпель сразу осадил, а я его тут же приласкал. Так проделал несколько раз, и он понял, чего я от него требую. Стал хорошо осаживать, но когда я на него сел, то он опять не мог понять, чего я от него хочу. Пришлось попросить Николая мне помочь. Николай встал перед Штемпелем и наступил ему на венчик, Штемпель сразу осадил. С помощью Николая Штемпель осаживал раз семь, а потом стал осаживать только по моему требованию.
- Понял, в чем дело, - рассмеялся Николай. - А Тевтон все же умнее. - Он не удержался, чтобы не похвалить своего "крестника". - Учти, Сергей, если лошадь при осаживании сопротивляется поводу или резко осаживает, как бы убегает от повода, упражнение считается выполненным неправильно. Она должна мягко уступать действию повода, голову держать вертикально, не вытягивая ее вперед, и не уходить за повод. Ноги переставлять энергично, а не тащить их по земле волоком.
Перед тем как приступить к отработке у моих питомцев полу пируэтов на шагу, я подолгу и очень внимательно смотрел, как исполняют это упражнение Второв и Тихонов. Упражнение очень красивое. И Второв и Тихонов выполняли его с ходу, без остановки лошади. Лошади работали спокойно, не сходя с места, в то же время обеими ногами отбивали такт шага на месте. Мне больше нравилось, как ехал Второв. Он шел на лошади собранным шагом, делая полупируэт направо-правым поводом делал постановление направо, правый шенкель выдерживал около бока лошади. Левым шенкелем заставлял лошадь корпусом пойти направо и ограничивал ее от отбрасывания зада влево, правым поводом заставлял лошадь идти направо, левым удерживал лошадь от резкого поворота и излишнего сгибания вправо, а также предупреждал лошадь от сваливания затылка влево. Все это он проделывал одновременно и в полном взаимодействии.
Но сколько можно было смотреть? Надо начинать и самому.
Прежде чем приступить к выполнению полупируэта, я подготовил лошадей у стенки манежа: шел на лошади собранным шагом, несколько сократил шаг, левый шенкель выдержал около левого бока, а поводьями и правым шенкелем заставил лошадь сделать поворот налево-назад и пойти прямо. Против своего обыкновения Тевтон сразу это упражнение не выполнил. Пришлось приучать его не с ходу, а с остановки, выполняя упражнение по частям; заставил его отойти от стенки один-два шага, погладил и сделал еще два шага. Так повторял налево и направо. Когда он понял, чего я от него требую, я уже стал заставлять его выполнять все упражнение, и не только с остановки, но и с ходу.
Тевтон при повороте стоял на месте, и его осевая нога не отбивала такта шага. Тронул его правым шенкелем - не помогло, тронул шпорой - это заставило его оторвать ногу от земли, а не стоять на месте.
Штемпелю, по-видимому, так понравилось это упражнение, что он старался, еще не подойдя к точке, у которой нужно выполнить полупируэт, сделать его самостоятельно, без моего требования. За такую активность я его не наказывал, но и самовольничать не разрешал. Как только он начинал делать поворот самовольно или очень спешил выполнить упражнение, я возвращал его в исходное положение и повторял до тех пор, пока он не делал поворота только по моему приказанию.
Второв и Тихонов подошли ко мне и удивленно стали переговариваться между собой. Как видно, поразились, что Штемпель так быстро усвоил это сложное упражнение. Мне очень хотелось услышать, что они говорят. Я, не прекращая упражнения, стал прислушиваться. И вдруг Штемпель, делая поворот направо, ушел задними ногами с места в наружную сторону. Оскандалился!
- Филатов! - обратился ко мне Второв. - Ошибка-то твоя, а не Штемпеля. Ты резко принял его поводьями на себя и недостаточно выдержал наружный шенкель, в то время как внутренний шенкель, наоборот, держал очень туго. Вот и получилось у тебя обратное тому, что должно было бы быть при повороте направо.
Я был смущен. Прекрасно понял, отчего допустил такую ошибку. Мое внимание было поглощено тем, что говорят товарищи, а не лошадью. Этот маленький эпизод послужил хорошим уроком. И я никогда больше, выполняя упражнения, во время тренировки или во время выступления, не отвлекался чем-то посторонним. Все мое внимание сосредотачивалось только на лошади и на своих действиях шенкелями и поводьями.
Лида уже не упрекала меня, что мало уделяю внимания семье. Она поняла: пока я не достигну поставленной перед собой цели, до тех пор не успокоюсь. Она часто приходила в манеж вместе с Валеркой и терпеливо смотрела на наши занятия.
- Сережа, а ты успеешь подготовить лошадей к соревнованиям? - как-то спросила она меня.
- Успею! Мне остались только упражнения на галопе.
- А ты не можешь взять отпуск, чтобы работать не по утрам и вечерам, а нормально, днем?
- Нет, Лидуша, - ответил я, - ни о каком отпуске сейчас не может быть и речи. Занятия с курсантами в полном разгаре, и ради своих лошадей я срывать их не могу.
- Ну, а сорвать один раз занятия, чтобы пойти со мной в театр ты можешь?
- Конечно, - рассмеялся я. - Мне и самому давно хочется пойти в театр. Один вечер пропущу - ничего страшного. Это в начале работы не стоит пропускать занятий, а сейчас лошади у меня уже так отработаны, что вечерок отдохнуть и им полезно.
Лида обрадовалась, и вечером, поручив Валерку заботам соседки, мы отправились с ней на спектакль. В Кирсанове гастролировал областной театр. В этот день играли "Машеньку" Афиногенова. Спектакль чудесный, да и актеры играли очень хорошо.
- А ведь ты теперь, - вдруг вспомнила Лида, когда мы шли из театра, - стихов не пишешь. Жаль! Они у тебя были очень теплыми, знаешь, такие - от души!
- Это на тебя спектакль подействовал, - сказал я вполголоса и подумал, как удивительно время меняет людей. Писал вот я стихи, любил бродить по улицам, мечтать… Только мою страсть к лошадям не изменило время.
- Я знаю, о чем ты думаешь. Наверно, опять о лошадях…
