Юрий Мухин - Русские немцы
И эти советские люди, уходя от наступающих немцев, могли, порою, взять с собою только то, что было на них. Главный инженер завода, на котором я проработал 22 года, Друинский М.И., так описывает свою эвакуацию (ему шел 16-й год):
«Мы не могли уехать, так как было объявлено, что перед отъездом нужно обязательно получить в горисполкоме эвакуационные листы, без которых в пути нельзя будет получить хлеб. Наконец, объявили о выдаче эвакуационных листов. И вот, когда мы, наконец, получили эти злосчастные эвакуационные листы, то нам сообщили, что поезда уже не ходят, железная дорога, идущая на восток, перерезана немецкими войсками, далеко продвинувшимися вперед.
Что делать? Надо было бежать. В последний момент нам вызвался помочь знакомый Вердель, он был возчиком, у него была своя лошадь и бричка. Он положил на бричку свои вещи и разрешил нам кое-что из вещей тоже положить на бричку. Он сказал, что может взять только двух человек, так как у него всего одна лошадь, да еще кое-что из вещей. Сеня решил, что поедут мама и я, а он с Фаней (будущей женой), попытаются найти какую-нибудь грузовую автомашину, идущую на восток и пристроиться. Вещей никаких они с собой не взяли, и поэтому им удалось сесть на случайно подвернувшийся грузовик, шедший на восток. Было это на второй день после нашего отъезда. Доехали они до первой железнодорожной станции, откуда еще двигались поезда, пристроились на товарный поезд, идущий на восток и поехали. Затем удалось пересесть на пассажирский поезд и двигаться дальше, а потом — снова на товарный, так на перекладных они и ехали. На станциях выбегали за кипятком, что-либо купить поесть. В пути они потеряли друг друга, затем снова встретились на одной из станций. Так с приключениями они добрались до города Актюбинск (Западный Казахстан). Здесь остановились, нашли жилище (землянку) и устроились на работу. Сеню где-то в ноябре 1941 года призвали в армию.
Горловку мы покидали 12 октября 1941 года. Было раннее утро, еще совсем темно, пасмурная неприятная погода. Мы начинали свой путь, не зная, что ждет нас впереди. Вердель взял с собой немало вещей, одна лошадь не могла одолеть весь груз, поэтому мне пришлось идти пешком, мама ехала на бричке (когда была сухая погода). Но большей частью шли дожди и дороги были превращены в сплошное месиво, поэтому и маме много приходилось идти пешком. На бричке оставался только возчик, так как он держал в руках вожжи. Итак, мы шагали, шагали с утра до вечера, делая иногда привалы, чтобы немного отдохнуть и поесть. Выручало нас то, что перед отъездом нам удалось купить кирзовые сапоги для меня и мамы. Без сапог идти было бы немыслимо, так как грязь была непролазная (почва-то какая! Украинский чернозём!), а дороги без твердого покрытия. Идешь — идешь, дорога уходит за горизонт, кажется, не будет конца этой дороге. Утром поднимаешься с мыслью, что опять в путь, опять шагать и только шагать… В дни, когда было сухо, преодолевали дл 30 км ежедневно. Так день за днем в общей сложности прошагали пешком 600–700 км. Мы все еще двигались по Донбассу, не зная, что ждет нас в следующем селе. Бывало, приближаясь к очередному населенному пункту, мы не знали, кто в селе (немцы или наши). Надо сказать, что жители украинских сёл и посёлков относились к нам очень дружелюбно, доброжелательно. Как только постучишь в дверь, сразу открывают ворота, чтобы въехала бричка, предлагают еду, ночлег, корм для лошади. Утром, перед дорогой собирают на стол всё, что есть в доме, и предлагают поесть. Некоторые семьи еще и в дорогу на первое время давали нам хлеб, варёную картошку, солёные огурцы, лук и прочую снедь. Мы не знали, как благодарить этих добрых людей. У нас с собой было немного денег, мы им предлагали, но почти никто не хотел брать, говорили, вам самим еще понадобятся.
Многое стёрлось в памяти, осталась только дорога, дорога, нескончаемая дорога. Помню село Чернухино, это еще совсем недалеко от Горловки, шел проливной дождь, все мы промокли, дорога превратилась в сплошное месиво грязи, двигаться было очень тяжело, вместе с нами шли войска (отступали), артиллерия на конной тяге, лошади выбивались из сил (не только люди), чтобы вытащить очередную пушку из трясины. Большое скопление военной техники, солдат и все это двигалось на восток.
Следующий населённый пункт, который запомнился — это Хацапетовка (сейчас называется, кажется, Углегорск). Мы остановились отдохнуть рядом с железнодорожной станцией, где стоял воинский эшелон с солдатами. Скопилось большое число подвод и автомашин. В это время налетел самолет, стал бомбить воинский эшелон, сбросил бомбы и улетел. Через несколько минут появился второй самолет, резко снизился и на бреющем полете, чуть не касаясь земли колесами, стал поливать свинцом из пулемётов. Паника среди людей была страшная. Помню, мы все прижались к земле, я вижу фашистского лётчика, его лицо в очках, а в голове мысль «вот так люди умирают». К счастью, никто из нас не пострадал».
Мой отец был призван в армию на второй день войны — 23 июня 1941 года, о своей беременной жене он позаботиться не смог и моя мама осталась в оккупации. Дом, в котором была квартира моих родителей в Днепропетровске, стоял у завода, на котором работал отец, и немцы разбомбили дом, бомбя завод, еще в июле 1941-го. Мама сначала жила в селе у моего дедушки по отцу, пока во двор не вбежала малолетняя дочь старосты села и не крикнула: «Дед Федор, отец послал сказать, что немцы село окружают, молодых в Германию будут гнать! Прячьте тетю Любу!». Но куда?
Дедушка схватил ручную тележку, бабушка в нее что-то бросила, мать схватила уже родившегося моего брата Генку, и они с дедом огородами выбежали в степь, где дед махнул рукой: «Там Губиниха, а оттуда дорогой пробуй добраться до своих».
Хотя маме тогда было не больше 23, дорога ей далась очень тяжело: надо было прятаться от немцев и полиции, перебраться по наведенному немцами понтонному мосту через Днепр. Пройти надо было почти 300 км. Ее рассказ об этом я смутно помню с детства, причем с упоминанием, что брат вел себя непослушно, не хотел сидеть в тележке, цеплялся ручками за ее колеса.
Тележка сломалась, но, к счастью, мать нашла на дороге утерянные кем-то очки, и ей попался подслеповатый кузнец, который за эти очки отремонтировал тележку.
В конце концов, она пришла в свою родную Златоустовку под Кривым Рогом и до освобождения жила со своими родителями.
А советские немцы ехали на восток организовано: у них принимался скот и дома, за которые им на эту же сумму предоставлялся скот и жилища или материалы на постройку жилища на востоке в местах назначения. Им предоставлялись вагоны, в которые они могли взять с собою по тонне груза на семью.
Еще раз вспоминает Э.Б. Тареева: «Эшелон с выселяемыми немцами я из своего эшелона с беженцами видела своими глазами, он был несравненно лучше благоустроен, чем наш, и своими ушами слышала, как немецкая молодежь выкрикивала в сторону нашего эшелона по-немецки гитлеровские лозунги. …Правда, мы встретили эшелон с немцами, в котором стены и потолки теплушек были сплошь увешены колбасами и окороками, в августе, а решение о переселении АССР немцев Поволжья, как я сейчас узнала, было принято в конце сентября. И может быть с сентября условия переселения стали хуже и стали ограничивать количество багажа. Но те, кого не выселяли, кто бежал от немцев добровольно, как мы, вообще мог с собой взять только, что могут донести руки, а руки часто были заняты детьми. Нас тоже высадили в чистой степи, и никто нами дальше не занимался, мы устраивались сами как могли. Правда, высадили не на снег, потому что был теплый август, но думаю, что и из немецкого эшелона пассажиров тоже высадили на траву. А когда появился снежный покров, то на снег высаживали как немцев, так и русских беженцев. Немцев привезли ни в какие-то нежилые места, а туда где жили люди, и эти люди им очень обрадовались. Мужчины не немцы были на фронте, а мужские рабочие руки были очень нужны».
Тареева ошибается, Указ о выселении немцев был от 28 августа 1941 года, и она видела именно тех немцев — выселяемых по Указу. Что Тареева подметила правильно, так это то, что немцев выселяли не в пустыни, а в обжитые места, причем, некоторые попадали в колонии, которые немцы основали за Уралом еще в начале века во времена Столыпина. Блестящая жизнь героя этой книги Якова Геринг прошла в казахстанском селе Константиновка, которое было основано переселенцами с Украины, в основном немцами еще в 1907 году.
Случился дикий парадокс — наименее патриотическую часть своего населения Правительство СССР вывозило на восток со всеми, возможными в тех условиях, удобствами, а переселение в те же районы наиболее патриотической части советского народа было трагедией. Разумеется, советское правительство этого не хотело, и если бы была у него возможность, то оно бы всех эвакуируемых переселили так, как немцев. Но сделать это не дали наступающие фашистские войска, прихода которых ждала какая-то часть этих самых эвакуируемых немцев.
