Святослав Медведев - Наталья Бехтерева – какой мы ее знали
Неожиданно нас (меня и Сергея) вызывают в Госплан и предлагают организовать крупный научно-медицинский центр исследования и лечения заболеваний мозга человека. Мотивировка: мы себя очень хорошо зарекомендовали, и у нас получится. На самом деле, конечно, ориентировались на авторитет и школу НП. С самого начала предполагалось, что центр будет с участием НП. И тогда мы изобрели официальную должность – научный руководитель. Постановление о создании Научно-практического центра «Мозг» в составе Института мозга человека и клиники впервые оперировало понятием «научный руководитель». Когда в Совмине меня спрашивали, что это такое, то вполне удовлетворял ответ: «Ну есть же генеральный конструктор. Пусть будет и научный руководитель». Получилось, что специально для НП в стране была введена новая должность.
Надо сказать, что эта должность оказалось разумной только в нашем тандеме. Сын и мать. А главное, мы с ней были друзьями, которые привыкли разговаривать, обсуждать, советоваться. У нас с НП было много разногласий по конкретным делам. И это понятно: НП двадцать лет была директором, и каким директором. Академик, депутат. Естественно, у нее свое видение мира и свой путь решения проблем. А у меня – другой. Мы много спорили. Иногда она меня переубеждала, а иногда я делал по-своему. И далеко не всегда моя самодеятельность была плоха. Я и человек другого поколения, и вообще другой. Когда мы писали что-либо совместно, всегда можно было отличить ее текст от моего.
Путь взаимной притирки мы с НП прошли довольно быстро. Думаю, для НП он был сложнее, чем для меня. Она, с ее огромным опытом, знала, КАК НАДО. А я делал по-другому.
Это очень трудно. Но НП это смогла. Почему? Потому что мы были едины в главном – в целях института, в принципах управления. Расходились только в конкретных путях реализации. Кроме того, каждый из нас был абсолютно уверен не просто в лояльности, а в глубокой любви другого. Поэтому подозрений не возникало. Мы понимали, что все наши мотивы и поступки позитивны. Наконец, я всегда очень уважал мнение НП и очень ценил ее роль в Институте. Как, впрочем, и все остальные сотрудники. Нередко человек, ушедший с активной руководящей работы, чувствует снижение интереса к себе со стороны окружающих. Авторитет же НП только рос.
Много раз могу повторять: абсолютным приоритетом для НП всегда была научная работа. Она не прекращалась ни при каких обстоятельствах. НП расстроена – к столу и писать статью или книгу. НП сидит на заседании – мысли о работе. Она могла мне позвонить в час ночи и начать обсуждать пришедшую ей в голову идею. Именно поэтому НП в конце восьмидесятых объявила о своем стремлении по достижению шестидесяти пяти лет уйти с поста директора. Она как всегда четко выделяла главное и распределила силы. Наука важнее.
И вот тут проснулись определенные силы. Авторитет НП никто не подвергал сомнению. Она могла бы быть директором до семидесяти (тогда еще был возрастной предел). Но если не она, то кто? В конце концов, НП объявила о своем желании перейти в Институт мозга человека и о том, что я назначен директором ИМЧ. А это был повод. Началась истеричная кампания, о деталях которой говорить не хочу. Угрожали даже физическим насилием. Для НП, воспитанной в стиле нормальных взаимоотношений, это был шок. Как могли ее друзья, да просто интеллигентные люди так себя повести?
Но это обсуждать не стоит. Где сейчас те, кто были против? Кто о них знает? А НП знают. И Институт мозга человека создан и успешно работает, и его тоже знают.
Умные живут долго
Серьезно осложнила состояние НП и личная трагедия, произошедшая в 1990 году. Практически с интервалом в двенадцать часов умирают пасынок и муж. НП страшно тяжело переживала эти удары судьбы. Об этом она написала в своих известных книгах. Я не могу описать все это лучше. Тем не менее через какое-то время она возвращается к науке и опять – в новом качестве.
Практически все крупные исследователи мозга в какой-то момент переходили к тому, чтобы начать размышлять о его «сверхзаконах». Дело в том, что до настоящего времени мы еще очень мало знаем о законах работы мозга. Мозг хранит огромное количество тайн. Наши современные знания не позволяют объяснить некоторые феномены. Скажем, его быстродействие: он же эффективнее любого компьютера. Ну а скорость передачи информации между нейронами не скорость света, а 1400 метров в секунду. И самое главное: наши методы исследования, как правило, неадекватны. Мы работаем с помощью статистики и накопления сигнала, а мозг решает задачу с одного предъявления и ни о какой статистике не знает. И чем более тонкие явления мы исследуем, тем более очевидной становится эта неадекватность. Именно поэтому исследователи расширяют круг своих интересов и начинают интересоваться необъяснимыми или не воспроизводимыми феноменами.
НП заинтересовали проявления необычных способностей у людей. Она считала, что мы не можем априори отвергать такие феномены. И ее научная смелость позволила ей пойти на их проверку. Она всегда была неортодоксальна и неконформна. Она не стеснялась описывать свои наблюдения, но ее научные работы содержали только доказанные факты. А вот в беседах с журналистами она могла говорить и о своих ощущениях и мыслях.
НП, естественно, уже не ставит сама, руками, экспериментов, но она ведет ряд тем. Приходит не только в кабинет, но и в лабораторию. Контролирует ход исследования. Но в основном пишет. Пишет и пишет. Это и теоретические, и обобщающие статьи. Это и конкретные работы, например, по мозговой организации творчества. Это книги о мозге. Причем каждая работа – не просто описание определенных фактов, а очень глубокий подтекст места этого явления в науке о мозге. Введение и заключение в каждой статье – это практически самостоятельные теоретические работы Особняком стоят лекции НП на различных конференциях и конгрессах. По общему мнению, каждая лекция была явлением. На 33-м Международном конгрессе физиологических наук, на конгрессах Международного союза психофизиологов в Тессалониках, в Сицилии. Последнюю лекцию она прочитать не успела. Это 14-й конгресс Международного союза психофизиологов, который состоялся в Петербурге в сентябре 2008 года. Но и тут она победила! Лекция была написана незадолго до кончины, и ее успели издать и распространить среди ученых. Эту практически посмертную работу НП перепечатывают и «Московские новости», и «Российская газета». А суть ее, ни много ни мало, – «умные» живут дольше. Обосновывается, что постоянное напряжение мозга в процессе решения сложных задач продлевает нормальное функционирование не только мозга, но и всего организма. И сама НП этому свидетельство – практически перед самой смертью написать этапную работу.
Это очень важный пример. НП, несмотря на возраст и сопутствующие болезни, могла, когда надо, настолько мобилизовываться, что не было ощущения ни возраста, ни болезни. Это происходило при разных обстоятельствах: визитах высокопоставленных лиц в институт, лекциях, необходимости закончить важную работу. Кстати, до последних дней она никогда не читала лекции по бумажке, даже на английском языке.
Но это всегда было четко и без нарушения регламента, как будто бы у нее были внутренние часы. Помню одно из ее выступлений по телевизору. У нее было десять минут экранного времени. Я точно знаю, что написанного текста не было. Она уложилась в 9 минут 50 секунд, причем речь была размеренная и было видно, что нет ни торопливости, ни сокращений.
НП боролась со старостью и недугами. У меня создалось такое впечатление, что ее разговоры о недугах во многом были вежливой причиной, чтобы не делать чего-либо. Хотя болезни, конечно, были.
Сицилия, 1988 год. НП получает награду века по психофизиологии. И естественно, читает лекцию. И много плавает. Вообще плавать она не просто любила, она «жила» в воде. По дороге из Сицилии делаем остановку в Риме. У нас есть день в этом городе. НП все время говорит, как она устала, как она себя плохо чувствует и т. п. Тем не менее утром мы выходим на улицу, и у НП что-то включается. Она обошла половину Рима – и Ватикан, и Форум, и музеи. За ней было не угнаться.
2003 год. У НП тяжелая аритмия. Мысленно она уже готовится к страшному. Стоит вопрос о водителе ритма. Я почти насильно увожу ее в Москву, в Кардиоцентр, и там ее ставят на ноги. Это весна. А осенью она едет в Испанию купаться.
Она очень боялась примет старости. И мужественно их убирала. Одна из примет старости – запустение. До последних дней она делала ремонт в квартире. Квартира всегда в идеальном состоянии. Другая примета – одиночество. Ну уж чего не было, того не было. Каждый день к ней кто-то приходит. И это не просто разговор, а разговор за едой, за чаем, который надо еще и сервировать. Я удивлялся, как она выдерживает такой ритм общения.
Активность. Да не то слово! Бесконечное научное общение с «девочками» – четырьмя аспирантками. С зарубежными учеными. Непрерывная переписка. В восемьдесят два года она освоила компьютер и Интернет, но не игры, а поиск научной информации и почту. Она выписывала «Nature» и другие журналы и регулярно рассылала нам всем интересные сообщения.
