Александр Зиновьев - Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия
— Они у меня чокнутые из-за меня, — говорит она. — А напрасно. Я же не маленькая. Я все понимаю.
— Здесь, в городе, — говорю я, — живет один человек. Это — святой человек. У него нет обеих ног. Но он ходит на работу через весь город и никогда не пользуется транспортом. Я пришлю его к тебе. Он научит тебя ходить. Ты увидишь березовую рощу, ручьи, поля. Ты пройдешься по траве по утренней росе. Ты встретишь Его, и Он назовет тебя своей богиней. Только поверь в это, и это сбудется.
— Я верю тебе, — говорит она. — Я научусь ходить. Я увижу березовую рощу, ручьи и поля. Я пойду по утренней росе. Я встречу Его. Я буду достойна Его, и Он назовет меня своей богиней.
Опрятная старушка сует мне измятую десятку. Я отстраняю ее руку и ухожу, не простившись. Мое сердце разрывается от боли.
Непосредственное познание
В нас входят истины святые Одной случайною строкой.
Но льются в головы пустые Помои слов густой рекой.
Выше я говорил о моем способе познания. Есть два способа познания мира. Первый — видеть мир непосредственно. Принцип его таков: вот перед тобою предмет, смотри на него сам и видь в нем то, что само собой видится очевидным образом. Второй — видеть мир через культуру, накопленную другими. Принцип его таков: видь в предмете то, что в нем должно быть согласно догмам усвоенной тобою культуры, т. е. видь в нем то, что другие считают наличным в нем и достойным внимания. Я не отвергаю пользу второго способа. Но часто отношение человека к познаваемому предмету через культуру становится таким опосредованным, что предмет фактически не видится объективно или не видится вообще. Так что порою бывает полезно отбросить эту опосредующую культуру и обратиться к непосредственному видению предмета. Но при этом требуются природные задатки и достаточно высокий уровень развития мышления, чтобы суметь увидеть в предмете непосредственно больше, чем видится в нем через культуру. Божественное познание вещей сразу и с полной ясностью есть просто первый способ познания, выраженный очень сильно. У меня, по всей вероятности, оказался выдающийся талант на этот счет. Интересно, что образование и культура убивают способность непосредственного видения мира. Потому все ясновидцы — люди необразованные или утратившие образование, которое им пришлось получить помимо воли. Стоит мне прочитать книгу или побеседовать на умную тему с интеллектуалами, как моя способность непосредственного видения сразу ослабевает. Однажды я встретил ясновидца, просидевшего в сумасшедшем доме пять лет и не прочитавшего за это время ни строчки. Он собирался в Москву предупредить американцев о предстоящей советской интервенции в Афганистан. Дальнейшая судьба его мне не известна.
Моя претензия
Презрев законы Бытия,
Я к вам сошел из мира света
В канон Новейшего Завета
Облечь теченье Жития.
Я не хочу создавать новую форму религии наряду с другими ее формами. Я претендую на нечто большее — на создание религии вообще, т. е. религии с большой буквы. Объясню, в чем дело, ибо это — центральный пункт моего учения. Религия вообще (Религия), которую я хочу построить, не есть нечто общее для различных форм религии. Это — некая абсолютно совершенная и полная, всеобъемлющая религия. Все известные и логически мыслимые формы религий можно представить как обособившиеся части и свойства этой воображаемой всеобъемлющей религии. Но последнюю нельзя сложить из различных форм религии. Обособившись от целого тела Религии, ее части и свойства попадают в некое культурное целое, состоящее из других социальных явлений (элементов науки, искусства, идеологии), и трансформируются в нем. Иногда трансформируются настолько, что становятся совсем непохожими на соответствующую часть воображаемого целого. Обособившиеся части Религии в качестве особых форм религии вступают друг с другом в непримиримые противоречия (подобно тому, как рожденные одними родителями братья становятся иногда смертельными врагами).
Но одно дело — идея такой Религии, а другое дело — ее исполнение. Построить такую абсолютно чистую, совершенную и полную (т. е. абстрактную) Религию, исходя из которой можно было бы объяснить все известные и возможные формы религий как обособившиеся и трансформированные применительно к условиям данного культурного целого, включающего их, — это задача для Бога, а не для простого смертного. Я чувствую в себе силы, достаточные для решения этой задачи. Только бы мне успеть сделать это! Только бы моя Голгофа не пресекла мой жизненный путь раньше, чем я проделаю хотя бы основную работу! Христу ведь тоже не дали развить свое учение. Многое ли он успел сказать? А много ли от сказанного им сохранилось? Люди нуждаются в Религии, — но они пресекают попытки создания ее. Христос явно имел претензию создать ее. Ему не дали. И кусочек созданного им учения превратили в вид религии — в христианство, причем — в церковное, убив тем самым самую религиозную основу.
Противоречие
Пусть был бы Бог.
И предложил бы: выбирай,
Склонишься предо мной — заслужишь светлый рай
На веки вечные, не то
Исчезнешь в темное ничто.
Сказал бы я, что предпочту второе предложенье.
Не стоит вечности земное униженье.
А как специалист замечу, Боже,
Что вечность скоротечна тоже.
Именно это, а не власти и не косность толпы препятствуют мне больше всего в осуществлении моего великого замысла. Я ненавижу покорность. Я презираю людей, стоящих на коленях. Я исповедую бунт и протест. Если Бог — покорность и коленопреклонение, я против Бога. Я хочу, чтобы Бог существовал лишь для того, чтобы дать мне силы для бунта и протеста даже против самого Бога. Восстать против всего — против людей, партий, классов, держав, империй, природы, космоса… Против всего! Но…
Но, дерзко восстав против всего, я покорно плетусь в комиссию по принудительному трудоустройству и ложусь в кровать с развратной бабой из райкома партии.
Христос тоже звал к бунту и покорности одновременно. Для него это было естественно: его бунт — бунт духа, а не тела, т. е. бунт бестелесного Духа. Кесарево — Кесарю, Богово — Богу! А как быть мне? Мой бунт есть бунт одушевленного тела, бунт Духа, немыслимого без тела. Я хочу невозможного, ибо нет никакой религии для тела. Для тела есть идеология. И все же я не оставляю своей претензии. Пусть противоречие. Но именно противоречие движет миром, — не зря же я в свое время получил пятерку по философии.
Я — атеист
Самое трудное в моем положении состоит в том, что я — атеист. Парадоксально? Ничуть. Есть один-единственный (вырожденный) случай, когда религиозный человек может быть атеистом: если он сам есть Бог. Бог не может верить в свое бытие, ибо он не может относиться к себе как к чему-то вне его самого.
Но оставим в стороне чисто логический аспект дела. Верующий безбожник — одно из самых удивительных, но вполне естественных явлений нашего времени. Религия в моем смысле предполагает Бога как своего создателя, но она не включает понятия Бога в свое содержание. Понятие Бога необходимо лишь отдельным видам религии как обособившимся частям Религии. Идея Бога в них обозначает их религиозную природу, их принадлежность к некоему всеобъемлющему целому. Идея Бога есть признак Религии как целого в ее обособившихся частях. Само же целое не нуждается в этой идее, ибо оно как целое эквивалентно ей.
Понятие Бога двойственно: оно отчасти есть понятие идеологии и лишь отчасти — религии. В контакте с другими духовными явлениями (идеологии, науки, искусства) религиозные элементы в конкретных видах религии принимают такой вид, что абстрагировать в них первоначальную религиозную природу довольно трудно. Представление о Боге как о всемогущем существе, как о творце природы и человека имеет совсем не религиозную основу, хотя и входит как составная часть в конкретную форму религии. Лишь в качестве гипотетического лица, к которому обращается религиозно действующий человек, Бог есть элемент религиозной ситуации, но не самой Религии как таковой. Со временем я объясню эту мысль подробнее.
Как стать религиозным человеком, будучи продуктом современной культуры, в том числе — будучи атеистом, что дает человеку нашего общества религиозность, — вот главное, чему я учу людей. А прочее (лечение болезней, улучшение фигуры и тому подобное) есть лишь побочное мое занятие, как и у Христа.
Искушения
Совершенно случайно я стал свидетелем сцены искушения в нашем подъезде: лысый и пузатый отец трех взрослых детей совращал рано созревшую дочку своего соседа и приятеля. И вроде бы добился успеха. Меня эта сцена навела на размышления, можно сказать, космического масштаба. Но ведь грандиозные идеи и образы христианства возникли тоже на такой банальной житейской основе. И меня, как и Христа, искушал Сатана. Сначала он явился мне в облике знаменитой на всю страну «Целительницы». Она уговаривала меня стать ее «помощником», обещая мне третью часть выручки, кооперативную квартиру и прочие блага. Она настойчиво совала мне в руки пачку купюр, которая не поместилась бы в кармане пальто. Но я устоял. Претендовать на роль Бога и купиться на положение тайного провинциального богача, — это было бы самое унизительное падение. Потом Сатана явился мне в облике заведующего секретной научно-исследовательской лабораторией. Он предложил мне место в своей лаборатории, гарантируя через год сразу защиту кандидатской диссертации и однокомнатную квартиру в закрытом районе недалеко от города. Я отверг и это предложение, ибо все тайное, скрытое, закулисное противно природе Бога. Наконец, Сатана явился ко мне в облике помощника товарища Сусликова — товарища Корытова. Он предложил мне стать «техническим» помощником, обещая неслыханную власть над людьми в подведомственной ему сфере партийного руководства. Я отверг и это предложение, ибо власть над телами людей лишает существо, претендующее быть Богом, власти над их душами. Кесарево — Кесарю, Богово — Богу.
