Александр Хинштейн - Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги
Карьерист и прагматик до мозга костей, Березовский понимал, сколь полезным может оказаться для него сотрудничество с охранкой; протекцию и заступничество такой влиятельной конторы трудно было недооценить. Он убедился в этом с самого же начала: после задержания в Махачкале первым, кому ринулся он звонить, был тот самый куратор С-в (слава богу, следователь допустил его к телефону). Незадачливый коммивояжер чуть не плакал в трубку: умоляю, спасите! век не забуду! отслужу!
Собственно, этот звонок-то и решил исход дела; КГБ своих людей в обиду никогда не давал. С-в незамедлительно связался с Махачкалой, вежливо объяснил следователю, что гражданин, конечно, виноват, но он полностью осознал уже свою вину; есть мнение, что доводить до суда не следует…
Когда Бориса Абрамовича выпускали на волю, он чуть ли не прыгал до потолка и клялся следователю в вечной любви. Правда, через полтора десятка лет пробиться к своему бывшему подследственному Коркмасов, сколь ни старался, так и не смог: на все звонки и посланные факсы приемная Березовского отвечала односложно: «Доложим. Ждите».
Это абсолютно в характере Бориса Абрамовича. Люди имеют для него исключительно прикладное значение: пока есть в них какая-то надобность, он будет извиваться ужом, демонстрировать безграничную любовь и преданность. Но стоит им потерять свою привлекательность, Березовский вычеркивает их из памяти враз, точно и не было никогда…
Ровно так произойдет впоследствии и с Лубянкой; к сожалению, контр-разведчики поймут это слишком поздно…
Окончательная вербовка Березовского состоялась в сентябре 1979 года в «плюсовом» номере на четвертом этаже снесенной ныне гостиницы «Центральная» по улице Горького. Собственно, он давно уже понимал, к чему идет дело, и когда – в лоб – было предложено ему помогать нашим органам, даже для вида ломаться не стал. В присутствии двух сотрудников КГБ – уже упоминавшегося куратора ИПУ Виктора С-ва и его начальника отделения Виктора М-на – Борис Абрамович собственноручно составил подписку о сотрудничестве. Так во 2-й службе столичного УКГБ появился новый агент под выбранным им самим же псевдонимом: «Московский».
В своих расчетах Березовский не ошибся: «ангелы-хранители» с васильковыми просветами на погонах не единожды оказывали ему посильную помощь. Самое главное – он получил возможность беспрепятственно выезжать за рубеж.
Почти перед каждой такой поездкой – на различные научные симпозиумы – агенту «Московскому» давался соответствующий инструктаж: какой информацией следует поинтересоваться, с кем из зарубежных коллег завязать отношения. А потом на встречах с куратором, которые проходили либо возле дома Березовского на Ленинском проспекте, либо на конспиративной квартире в начале проспекта Мира, он писал подробный отчет.
За 12 лет работы на КГБ Березовский успел сменить четырех кураторов. Трое из них – слава богу – живы до сих пор и здоровы. (Четвертый – Вадим Новодранов, работавший с Борисом Абрамовичем вплоть до крушения Союза, скончался три года назад.) Они давно уже вышли в отставку (один дослужился даже до генерала), но бывшего своего агента помнят и по сей день.
Даже после того, как в начале 1990-х, в эпоху тотального бичевания органов, «Московский» был исключен из агентурной сети, связи с ним они не прекращали.
Недавние кураторы периодически навещали Березовского в его доме приемов на Новокузнецкой улице, да и сам он время от времени заходил в здание московского управления МБ-ФСК-ФСБ на Большой Лубянке, изредка оказывая кой-какую благотворительную помощь. (Преподнесенный им ксерокс и сегодня хранится здесь, как музейная ценность.)
Когда в июне 1994-го на Бориса Абрамовича было совершено покушение, и он чудом остался в живых, двое его бывших кураторов вместе с тогдашним начальником столичной госбезопасности Евгением Савостьяновым по собственной воле даже примчались в дом приемов «ЛогоВАЗа», дабы поддержать раненого товарища.
А еще Березовский, во что невозможно теперь поверить, в сентябре 1995-го стал соучредителем фонда помощи сотрудникам, ветеранам и семьям погибших сотрудников госбезопасности «Покров»; эта организация помогала вдовам бойцов спецназа, убитым в первую чеченскую кампанию.
Правда, ни копейки по своему обыкновению на уставные цели он так и не дал; руководитель фонда Игорь Руденя поведал мне, что присутствие Березовского было чисто номинальным. Его ввели в учредители «Покрова» исключительно по просьбе шефа президентской службы безопасности генерала Коржакова.
(«Я его ни разу даже не видел живьем», – говорит Руденя.)
…Пройдет всего-то несколько лет, и о своем боевом прошлом, встречах на конспиративных квартирах и фонде «Покров» Березовский забудет раз и навсегда.
Из строчащего донесения агента Борис Абрамович превратится в рьяного борца с чекизмом и тоталитаризмом спецслужб; с тем же успехом в родословной генерала Макашова могла обнаружиться бабушка Роза Соломоновна, чему, кстати, я нисколько не удивился бы: самые ярые антисемиты нередко оказываются на поверку скрытыми евреями, а убежденные чекистофобы – бывшими агентами конторы.
Впрочем, я, кажется, чересчур забегаю вперед…
$$$Итак, после короткой отсидки наш герой как ни в чем не бывало благополучно вернулся на службу. Старыми грехами никто и не думал его попрекать: напротив, карьера Березовского лишь пошла в гору.
Уже через полтора года Борис Абрамович успешно защищает докторскую диссертацию (по теме «Разработка теоретических основ алгоритмизации принятия предпроектных решений и их применения»), причем научным руководителем числился у него сам директор НИИ академик Трапезников.
(О том, каким образом писалась эта диссертация, поведано уже выше…)
И все же, что бы там ни говорилось, время, проведенное в стенах Института проблем управления, не могло пройти для Березовского даром.
В чем, в чем, а в глупости и скудоумии упрекнуть его не в силах никто.
Бесценный опыт ученого-системщика, полученный в НИИ, очень пригодится ему в последующей жизни; это тот редкий случай, когда сухое древо теории чудесным образом оденется зелеными (в полным смысле слова) листками и начнет плодоносить…
Впрочем, тогда еще Березовский и представить себе не мог, какая будущность поджидает его за поворотом. Советская власть казалась вечной, незыблемой, точно зубчатка кремлевской стены. Вся жизнь была распланирована на годы вперед: как в Госплане.
Кандидатская, докторская, старший научный сотрудник, зав. сектором; если очень повезет – то и зав. лабораторией. Пределом его мечтаний была 500-рублевая зарплата, машина «Жигули», дача в Малаховке и трехкомнатная квартира с румынской мебелью и чешским хрусталем.
К этой программе-максимум Борис Абрамович шел всю свою жизнь: уверенной, твердой поступью; ради осуществления ее он готов был поступиться любыми принципами, благо принципов никаких у него отродясь не водилось.
Он никогда не осмеливался критиковать руководство, спорить с вышестоящими. У себя на кухне Березовский мог хаять начальство последними словами, издеваться над престарелыми маразматиками из Политбюро, поругивать Софью Власьевну, но стоило выйти ему из дома, как мгновенно превращался он в покорного, подобострастного карьериста, готового загрызть всякого, кто окажется на пути. Он умел ладить с начальниками, подлаживаясь и угождая, приятельствовать с нужными людьми.
Уже тогда Березовский понял ключевое слагаемое успеха: с людьми надо общаться на доступном им языке, надевать на себя ту маску, которая востребована именно в данный момент. («С джентльменом, – говорил когда-то Черчилль, – я буду на 50 % больше джентльменом; с мошенником – на 50 % больше мошенником».)
С руководством он был сама любезность и почтительность; с сослуживцами – своим в доску рубахой-парнем; с бизнес-партнерами – циничным прагматиком; с женщинами – галантным, заботливым кавалером; с кураторами из КГБ – исполнительным служакой.
При этом истинного своего лица Березовский старался не показывать никому: будучи натурой чувствительно-истеричной, он всякий раз так вживался в выбранный образ, что и сам начинал себе верить; надетая маска будто прирастала к его лицу.
А ведь на самом деле он был… вы только не удивляйтесь: патологическим трусом. Березовский боялся всех: начальства, парткома, КГБ, милиции, сидящих у подъезда старух, кривотолков и слухов.
Заложенный с детства комплекс неполноценности постоянно угнетал его, вязал по рукам и ногам, заставлял подозревать кругом какой-то подвох. Даже когда ему было предложено подать заявление в партию, он на полном серьезе размышлял, нет ли в том какой-то западни: напишет, например, заявление, а его возьмут да не примут и на этом основании выгонят вон из института.
Вообще, психологический портрет нашего героя мог бы стать темой для отдельной диссертации. С одной стороны, это был довольно успешный карьерист, с другой – закомплексованный трус, с третьей – неудачливый герой-любовник, с четвертой – сверхчеловек, ощущающий свое исключительное превосходство над окружающими.
