Олег Матвейчев - Повелительное наклонение истории
Эти пророчества не могли бы состояться, если бы не их истинность, то есть явленность из той сферы, которую они предрекают. Однако речь не идет о детерминистской необходимости. Ничто великое и высшее не дается с гарантией. Все, что гарантированно, ничего не стоит. Человечество брошено в риск промаха мимо события явления истины Бытия, Бытие, не будучи мыслимым, так и останется Ничто, а Ничто может все уничтожить. Бытию в его сущности требуется наше мышление, мышление о нем, а не о Сущем. Собственно вся жизнь Хайдеггера была подвигом такого спасения человечества, подвигом такого мышления и подвигом подготовки События другого начала истории.
ПОВЕЛИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ ИСТОРИИ
Вместо послесловия
А.Б.: Давно тебя хотел спросить, как философ философа: что такое философия?
О.М.: Представь, что ты идешь по горной извилистой тропинке и не знаешь, что ждет за поворотом: пропасть, скала, обрыв, новый поворот или еще какая напасть. Философия — это такая штука, которая становится тем, что она есть, по мере движения и новых открытий. Потому она никогда не знает заранее, чем будет через миг. Остальные отрасли знания и деятельности имеют четкое представление о том, что и зачем делают. Они имеют план действия, метод действия, и этим отличаются друг от друга.
Философия бесцельна, но именно поэтому она единственный (да-да, единственный!) источник инноваций для человечества. «Новое» родственно с «основой», а философия занимается основами. Все остальные науки или практики совершают свои открытия уже после того, как путь проложен философами.
Философы — первопроходцы, они первыми прокладывают пути мышления. Показывают, что так можно мыслить, что об этом можно мыслить, они открывают горизонты, внутри которых другие уже что-то находят, а потом найденное разрабатывают, используют во благо или во зло. Поэтому исторические образы философии сами меняются. Кстати, слово «философия» только фиксирует определенный исторический образ первопроходческой деятельности.
Слово «философия» было придумано Пифагором, учителем Платона. А Платон уже ввел слово в широкий обиход. Это слово имело задачу противопоставления опыту мудрецов, которые звались в Греции «софос», а не «философос».
Обычно говорят, что философия стремится к мудрости и как бы не достигает ее: она «любовь к мудрости», а не сама мудрость. Получается, что «софос», то есть мудрец, — это тот, кто мудрости достиг, а «фило-софос» еще только стремится. Пифагор же видел себя бесконечно выше всяких мудрецов, всяких «софос».
«Философос» — не просто «софос», он «ценитель мудрости», специалист по мудростям. Чтобы подняться над разными мудростями, мудрецами с их опытом, надо было войти в другое измерение. Этим измерением для Пифагора стала математика — наука, которая занимается феноменами, не зависящими от опыта, от сущего. Дважды два равно четырем, независимо от головы, которая это мыслит, тут невозможен «субъективный» взгляд. Кроме того, эта истина не зависит и от практики: если на практике у меня дважды два не будет равно четырем, значит, не истина неправильна, а я что-то напутал.
Были открыты и другие феномены, которые как математика, но совершенно по-своему, не зависят от сущего, от опыта, а даже определяют их. В этом смысле пифагоровская философия уже давно не модель философии вообще. Да, возможно, что и от слова этого стоит отказаться, поскольку оно уже предписывает то, чем надо заниматься, что противоречит исходному смыслу первопроходческого мышления.
А.Б.: Тогда более узкий вопрос: что такое «русская философия»?
О.М.: Всякая философия до XX века определялась вопросом «Почему есть Сущее, а не наоборот Ничто?». Русская философия — это философия, которая сужала вопрос: «Почему есть Россия, а не наоборот Ничто?». То есть зачем Россия существует в мире, ее предназначение и проч. Что бы изменилось в мире, если бы России не было, ведь ее могло и не быть, а раз есть, значит есть зачем-то. Эта философия занималась поиском «русской идеи». Русская идея, как определил ее наш один философ, — это не то, что народ о себе думает во времени, а то, что Бог думает об этом народе в вечности.
А.Б.: Считается, что в зависимости от ответов все разделились на славянофилов и западников?
О.М.: Да, поначалу. Западники видели Россию частью западного мира и, следовательно, считали, что мы должны реализовывать общую западную миссию, идти за лидерами мировой истории. Либо сами стать такими лидерами, возглавить Запад. Поэтому существует два вида западников, совершенно разных: одни как Петр I, который хотел Россию сделать центром Европы, и другие как какой-нибудь Саакашвили или Ющенко, готовые быть в Европе хоть чистильщиками унитазов.
Славянофилы тоже бывают двух видов: одни настаивают на том, что Запад в кризисе и ничему нас не научит, и только мы сами можем теперь создать миссию из самих себя и ей следовать да еще Запад вести за собой. И в этом смысле подобные славянофилы схожи с западниками петровского типа. Другие славянофилы ищут некие критерии «русскости», чтобы им следовать, быть ни на кого не похожими. Такие славянофилы, как ни странно, заодно с западниками ющенковского типа, ведь и Ющенко мечтает о своеобразной фольклорной Украине с варениками и вышиванками.
Таким образом, главное не в западничестве и славянофильстве, а в том, хочет ли мыслитель всемирно-исторической имперской идеи или он скромно хочет свой маленький фольклорный уголок внутри уже имеющегося целого, внутри мира или Европы или в противостоянии им.
Пушкин, Достоевский, Соловьев, Федоров, Блок были за всемирно-историческую имперскую идею, они выше западничества и славянофильства. Они осознали: искать критерии «русскости» значит сознательно противопоставлять себя миру и другим народам, а мы должны не исключать себя из человечества, а все человечество включить в себя. Наша идентичность не в том, что мы особенная нация в ряду других, а в том, что мы всечеловеки. «Нам внятно все», — как скажет потом Блок. И действительно, лучший за всю историю Шерлок Холмс — наш, и это признано даже английской королевой, лучший за всю историю д Артаньян — тоже наш, французы меньше французы, чем русские, играющие французов. Поэтому нам надо искать не русскую идею, а всемирно-историческую, которая всех объединит. Свою версию этого дал, например, Федоров.
А еще важно, что мы отказываемся от навязывания своей особенности другим особенным. Мы не действуем силой, а как «всечеловеки» (слово из Достоевского) и объединители действуем любовью (фраза Соловьева). Вот и цель, и средство. Это великое достижение русской философии именно как русской. Другое дело, что марксизм затем оказался всемирной идеей, которая могла бы объединить человечество своим интернационализмом и действовать так, без всякой силы, только в силу некой своей очевидной истинности. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», — сказал Ленин. Поэтому получилось так, что марксизму ничего не смогли противопоставить ведущие русские философы, так как марксизм дал именно то, что они предполагали — «братство всех людей», а западники так тем более «съели» его за милую душу, поскольку он пришел с Запада.
На этом русская классическая философия кончилась. Но мне близок ее пафос: не противопоставлять себя другим народам, а искать всемирную идею, чтобы лидерствовать, вести другие народы и делать это через «влюбляние в себя», а не через навязывание силой или экономическими методами.
А.Б.: Сейчас разворачивается скандал по поводу выселения философов из Института Философии Российской Академии Наук на Волхонке.
О.М.: Я в данном случае человек неангажированный. Я в этом Институте был всего пару раз на каких-то семинарах и мало там кого знаю, читал отдельные работы отдельных людей. Но я разочарован тем свистом и улюлюканьем, которое раздается от коллег по цеху. Дескать, давно пора гнать мафию стариков-безд ельников…
Корпоративная несолидарность уже принесла огромный вред философам вообще. В стране это чуть ли не ругательное слово. А страна без философии — это страна без будущего. Тот, кто сейчас веселится и радуется чужому горю, скоро сам ощутит на себе негативное отношение общества. Когда Рабинович узнает, что на соседней улице скинхеды побили Абрамовича, который ему должен был 1000 рублей, он не радуется. Он понимает, что Абрамович, может быть и поц, но если он, Рабинович, промолчит, завтра скинхеды придут за ним.
Я бы хотел жить в стране, где открываются новые институты философии, а не закрываются старые. У нас великая страна, и она может себе позволить профессиональных бездельников, из которых раз в столетие может родиться русский Кант.
Была Греция, прошли тысячелетия. И мы не помним греческих политиков, тем более, греческих олигархов, мы помним греческих философов, которые дали начало всего западному миру. Что предъявит Россия на Страшном Суде: газопроводы, демократию? Смешно… Наше существование может быть оправдано тем, что мы дали миру Достоевского. Чехова, Пушкина, Федорова, Розанова, наших великих композиторов, наших святых… Культура — цель существования народа. А мы, забыв, что именно это является целью жизни, саму жизнь и выживание делаем целью. Средство делаем целью. Так что не философы занимаются чем-то бесцельным и ненужным, а вся наша экономика и политика функционируют как нечто бесцельное и ненужное, коли они забыли, что целью их существования является культура.
