Армен Гаспарян - Операция "Трест". Советская разведка против русской эимиграции. 1921-1937 гг.
22 мая я выехал в Варшаву, тоже имея в кармане 200 злотых от Павлюкевича и немного своих денег. В Варшаве остановился на одни сутки в отеле «Астория» на Хмельной улице. На следующий день встретился в условленном месте с Шипчинским, и он меня устроил на квартиру на улице Бугай, № 26.
Оказалось, что Шипчинский ничего не разузнал и не установил. Его дальнейшее «участие» в подготовке покушения выразилось лишь в том, что он провел меня к зданию советского посольства на Познанской улице. Притом, пожеланию Шипчин-ского, «по конспиративным соображениям» мы шли к посольству не рядом, а в 40—50 шагах один от другого. Конечно, я был разочарован, увидев, что ничего не сделано, и, признаюсь, у меня возникло сомнение в возможности встречи Войкова, так как имевшихся денег могло хватить лишь на 10—12 дней пребывания в Варшаве, и, кроме того, мне вообще нельзя было продолжительно отсутствовать, так как моя семья не имела понятия, где я нахожусь, да и ждали меня некоторые дела. Не рассчитывая больше на помощь Шипчинского, я решил самостоятельно «произвести разведку» и искать возможности встретить Войкова. Я не видел для этого иной возможности, как самому побывать в посольстве или консульстве.
На третий день пребывания в Варшаве я пришел в консульство и «начал хлопоты» о предоставлении мне въездной визы в СССР. Это был благовидный предлог для посещения консульства. В здании посольства были два входа: один — в посольские помещения, другой — в консульскую канцелярию, куда я и направился. В небольшом вестибюле, перед входом в приемную, находилась изолированная кабинка с окошечком вроде билетной кассы. Сидящий в ней чиновник опрашивал посетителя и затем, нажимая кнопку, открывал дверь приемной или выходную, автоматически затем закрывающиеся. Без всяких затруднений чиновник пропустил меня в приемную.
Это было узкое продолговатое помещение со столом посредине, во всю его длину. За столом на стульях довольно тесно сидело около двух десятков посетителей, заполнявших бумаги, ожидавших вызова или просматривавших лежащие на столе советские газеты. У открытой двери, ведущей во внутренние помещения, находился столик. Стоявший за ним чиновник давал справки, выдавал бланки, вызывал посетителей и т.п. Я сказал ему о желании выехать в СССР, получил от него соответствующие бланки и анкеты и, найдя место за столом, уселся для их заполнения. Просидел так около часа, наблюдая за обстановкой. Затем поднялся и, подойдя к чиновнику, сказал, что окончательно заполню анкеты дома и принесу их в следующий раз. Всего, подыскивая благовидный предлог, я побывал в консульстве четыре раза.
Из разговоров с чиновником выяснилось, что шансов на получение визы в СССР «для получения там образования» или «устройства на работу» нет. Мне вернули мои заполненные анкеты, и дальнейшая возможность посещения консульства оборвалась, так как могли возникнуть подозрения.
Конечно, ничего интересующего меня я не узнал. Тем не менее посещения консульства сыграли важную роль в дальнейшем ходе дела. Во время одного из таких посещений, когда я, как обычно, сидел за столом и делал вид, что вожусь с моими анкетами, в ведущей из внутренних помещений двери вдруг появился Войков, взглянул на сидящих в приемной, положил руку на плечо дающего справки чиновника и увел его внутрь.
С наружностью Войкова я был знаком по фотографиям в газетах и журналах. Самым важным для меня был снимок в журнале «Святовид», где Войков, в числе других членов дипломатического корпуса в Варшаве, был изображен во весь рост на каком-то приеме у Пилсудского. Появление Войкова на один момент в дверях консульской приемной было для меня полной неожиданностью, и поэтому не могло быть и речи о том, чтобы я успел подняться, выйти из-за стола и приблизиться к нему. Но Войков, если можно так выразиться, представился мне, и в дальнейшем, когда я увидел его на варшавском вокзале, у меня не было сомнений, что это именно он. А там, забегая вперед, отмечу, что не все сложилось так, как я ожидал и предполагал.
Итак, мои посещения консульства прекратились. Правда, я попробовал посетить также торгпредство, находившееся в другом месте, на Маршалковской улице, и посидеть в его приемной. Но очень скоро мне предложили оттуда уйти, так как никакого серьезного предлога, оправдывающего мое там присутствие, я не мог придумать. Между тем мои деньги были на исходе и дальнейшее пребывание в Варшаве стало мне казаться бесцельным.
В Варшаве я каждый день просматривал несколько польских газет и русскую «За свободу». И вот 3 июня, когда я уже думал об отъезде, в вечерней газете «Курьер Червоны», с датой последующего дня, я натолкнулся на краткое сообщение о том, что «советский посол Войков выезжает в Москву». Мне стало ясно, что если Войков выезжает в Москву, то это единственный и последний шанс на возможность встречи с ним.
Сразу же я отправился на вокзал, чтобы узнать, когда и какие поезда уходят в московском направлении. Поезд уходил в Москву в 9.55 ч. утра. Начиная с 4 июня я стал приходить на вокзал за час до отхода московского поезда. Сначала я болтался около выходов на перрон, а затем, заблаговременно запасшись перронным билетом, минут за двадцать до отхода поезда сам выходил на перрон и прохаживался вдоль московского поезда.
Так прошло три дня. К 7 июня мои деньги иссякли. Кроме того, у меня возникло сомнение: либо я не заметил и пропустил Войкова, либо он садился в поезд не в Варшаве, а на какой-нибудь другой станции. Я решил последний раз прийти на вокзал 7 июня и затем возвращаться домой в Вильну. В этот день почти сразу по моем приходе на вокзал случилось нечто, сбившее меня с толку. Минут за 50 до отхода московского поезда я увидел Войкова, но не направлявшегося на перрон к поезду, а идущего с перрона в вокзальное помещение, в обществе какого-то другого лица. На Войкове был котелок, и он был в зеленом весеннем пальто. Случившееся не соответствовало моим ожиданиям, и я растерялся. Я пытался убедить себя, что за Войкова принял какого-то приехавшего пассажира. После краткого момента колебания я прошел в вокзальное помещение, куда направились потерянные мною из виду Войков и его спутник. Я волновался, спешил и не зашел в вокзальный ресторан, где они в это время были. Не найдя Войкова, я поспешил обратно, вышел на перрон и стал прохаживаться вдоль поезда, как и в предыдущие три дня. Я старался держаться ближе к выходу, чтобы встретить Войкова до того, как он успеет войти в вагон. И незадолго до отхода поезда я снова увидел Войкова, вместе с другим, уже виденным мною лицом, с которым перед тем он вышел с перрона. Они, разговаривая, медленно шли вдоль поезда.
Позже, уже в ходе следствия, выяснилось, что Войков не собирался ехать в Москву. Я же так никогда и не узнал, откуда в газете появилась приведшая меня на вокзал фатальная для него заметка. Оказалось, что ранним утром 7 июня он получил из Берлина телеграмму от едущего из Лондона советского представителя Аркадия Розенгольца, выдворенного из Англии после разгрома советского торгового представительства, носившего название «Аркос». Войков пришел на вокзал, чтобы встретить проезжавшего через Варшаву Розенгольца. Он пришел к приходу берлинского поезда, встретил Розенгольца, и они отправились пить кофе в вокзальный ресторан. Поэтому в первый раз я увидел Войкова не идущим на перрон, а выходящим с него.
Таким образом, моя встреча с Войковым на варшавском вокзале, хотя я ее и искал, была совершенной случайностью. Был тут какой-то фатум. Ведь даже если бы Розенгольц приезжал через Варшаву днем позже, то покушения не было бы. Деньги у меня, как я уже упомянул, иссякли. На покупку перронного билета я израсходовал последние бывшие у меня 20 грошей. В приведшей меня на вокзал газетной заметке было сказано, что «Войков выезжает сегодня или завтра». Между тем со времени появления этой заметки пошел уже четвертый день.
Я пошел навстречу Войкову, вынул из кармана пистолет и начал стрелять. Войков резко бросился назад, а я пробежал несколько шагов за ним, стреляя ему вслед, пока не выпустил все находившиеся в пистолете шесть пуль. Как позже было установлено, в Войкова попали две пули. Войков же, пробежав несколько шагов, прислонился к вагону и начал отстреливаться. Розенгольц прыгнул с перрона на путь и между двумя вагонами и остался у меня позади. Отмечу еще, что у меня было предположение, что уезжавшего в Москву Войкова может провожать кто-то из польского министерства иностранных дел, и я, увидев Розенгольца вместе с Войковым, подумал, что это именно и есть представитель министерства.
На перроне во время покушения было мало публики, и ко мне и Войкову быстро подбежали полицейские. Меня схватили, а
Войков опустился на перрон. Один из арестовавших меня полицейских спросил, в кого я стреляю. Я ответил, что в советского посла. Полицейский тут же сказал: «Жаль, что не в Троцкого». Из окна одного из вагонов раздался враждебный по моему адресу выкрик. Возможно, что кричало сопровождавшее Розенголь-ца в поезде лицо.
