Гровер Ферр - Антисталинская подлость
КЕДРОВ был тесно связан с руководящим участником заговорщической организации в НКВД, активным агентом германской разведки АРТУЗОВЫМ (осужден к ВМН), которого рекомендовал на работу в органы ВЧК—ОГПУ.
Брат жены КЕДРОВА — МАЙЗЕЛЬ, постоянно проживающий в Америке, при его неоднократных приездах в СССР связывался с КЕДРОВЫМ.
МАЙЗЕЛЬ известен НКВД СССР как агент американской разведки.
Кроме того, установлено, что КЕДРОВ в 1918 году, командуя Северным фронтом, при наступлении англичан самовольно уехал из Архангельска, дезорганизовав боевые действия и открыв фронт для вторжения интервентов.
Изобличается во вражеской работе показаниями ШИЛКИНА П.П., быв. работника Наркомвода (осужден к ВМН), АФОНСКОГО В.А., бывш[его]. командира полка (осужден к ВМН), САФАРОВА Г.И. (арестован, находится под следствием в НКВД), очными ставками с САФАРОВЫМ и АФОНСКИМ, а ][407 также показаниями свидетельницы ТАГУНОВОЙ В.И. и официальными документами о предательской работе КЕДРОВА на Северном фронте».[603]
Но в «Биографическом комментарии» к научной публикации доклада Хрущева отмечается:
«[Кедров] 9 июля 1941 г. был оправдан Военной коллегией Верховного суда СССР, которая предписала освободить его из-под стражи, однако не был освобожден, а был расстрелян 1 ноября 1941 г. по распоряжению наркома внутренних дел СССР Л. П. Берия во время эвакуации Орловской тюрьмы в восточные районы страны».[604]
Папулия, брат Серго ОрджоникидзеИз письма Берии к Серго Орджоникидзе от 2 марта 1933 года:
«Два слова о Папулии. Говорил с ним несколько раз, даже людей посылал к нему повлиять на него. Предлагал ему самостоятельную работу наркома легкой промышленности, наркома труда, Закжелдорстроя (строительство Черноморки, Джульфинки и пр.).
Может быть, правда, с ним несколько угловато вышло, но так уж случилось. Уговаривал его долго, но ничего не помогало: отказывался от всякой работы, дулся, ругался и грозил объявить голодовку.
Сегодня говорил с ним снова, договорился с жел[езной]. дорогой (т. Розенцвейгом), и Папулия согласился работать нач[альником]. отдела контроля и исполнения Зак[авказских]. жел[езных]. дорог.
Думаю, что вопрос этим самым исчерпан.
Ваш Лаврентий Берия.
2/III 33 г.».[605]
Серго Берия вспоминает:
«Я хорошо знал Папулию Орджоникидзе, ибо мы жили в одном доме. Он всегда занимал видные посты, но был боль][408ше известен как кутила, охотник и вообще прожигатель жизни. Серго он иначе, как, извините, дерьмо, не называл. Социализм он ругал на чем свет стоит…
Серго хорошо был осведомлен о буйствах Папулии. Он обижался на него и, приезжая в Тбилиси, демонстративно останавливался у нас. Возможно, с сегодняшней точки зрения Папулию сочли бы демократом, но в те времена поношение существующего строя не прощалось даже брату того, кто этот строй возводил и возглавлял…».[606]
Олег Хлевнюк в написанной с антикоммунистических позиций книге об Орджоникидзе полностью оправдывает Берию:
«Валико (Иван) Орджоникидзе работал ревизором финансово-бюджетной инспекции в финансовом отделе Тбилисского Совета. В начале ноября 1936 г. один из его коллег написал в партком заявление, в котором обвинил Ивана Константиновича в разговорах о невиновности Папулии Орджоникидзе и в дружбе с троцкистами. Партком Тбилисского Совета дал доносу ход. Валико вызвали „на ковер“, и он не только подтвердил все, что было написано в заявлении, но добавил: „Папулия Орджоникидзе не мог работать против своего брата тов. Серго Орджоникидзе, и вождя народа тов. Сталина, которого лично знает… нельзя допустить подобные обвинения в отношении Папулии Орджоникидзе, и это все неправда“. На возражения членов парткома Валико ответил: „Вы сами убедитесь в невиновности не только моего брата, но и других, которые будут освобождены в скором времени“. За подобную дерзость его исключили из группы сочувствующих ВКП(б) и сняли с работы.
Тогда в дело вмешался Серго. В середине декабря он позвонил Берии и попросил о помощи. Берия в свою очередь проявил подчеркнутую оперативность: поговорил с обвиняемым, запросил объяснительную у председателя Тбилисского Совета и уже примерно через неделю Серго получил пакет, в котором было объяснительное письмо председателя Тбилисского Совета Ниорадзе и сопроводительная записка Берии. Берия писал: „Дорогой товарищ Серго! После вашего звонка я немедленно вызвал к себе Валико, и он рассказал мне ис][409торию своего увольнения, подтвердил примерно то, что изложено в прилагаемом при этом объяснении председателя Тбилисского Совета т. Ниорадзе. В тот же день Валико был восстановлен на работе. Ваш Л. Берия“».[607]
Источники к главе «Идеология и культура»
В. А. Белянов, публикатор материалов сталинской правки «Краткой биографии», подчеркивает:
«Его (Сталина.— Г.Ф.) поклонники могут даже найти подтверждения скромности вождя, вычеркивающего многочисленные восхвалительные фразы, включенные подобострастными составителями (типа „под руководством Сталина“, „гениальный“ и т. п.)».[608]
Сталин внес множество изменений в «Краткую биографию», в том числе в абзац, где подчеркивалась большая роль женщин:
«Большой заслугой Сталина нужно считать тот факт, что в этот период, в период первого разворота индустриализации и коллективизации, когда нужно было мобилизовать все трудовые силы народа для решения великих задач, он поставил во весь рост женский вопрос, вопрос о положении женщин, о женском труде, о важнейшей роли женщин, работниц и крестьянок в хозяйственной и общественно-политической жизни общества и, подняв его на должную высоту, дал ему правильное решение».[609]
Как отмечает Л. В. Максименков, Хрущев исказил характер сталинских поправок к «Краткой биографии»:][410
«Вопреки тезису Хрущева… очевидно значительное снижение культовых идеологем самим Сталиным за счет возвышения ленинских догматов. Все формулировки об „учении Сталина“ были сняты… В макете биографии Ленина, который к 1950 году был подготовлен согласно сталинским директивам, сам вождь систематически снижал высокий стиль информации, связанной с иллюстрацией параллели „Ленин — Сталин“… По понятным причинам, Н. С. Хрущев, П. Н. Поспелов, М. А. Суслов, Л. Ф. Ильичев и другие идеологи „оттепели“ не приводили в своих публичных выступлениях и статьях образцы этой правки. Автору неизвестны упоминания об этом первоисточнике, возможно, и появившиеся в годы перестройки».[610]
В. Д. Мочалов, один из участников работы над «Краткой биографией», оставил краткие записи двух встреч со Сталиным, в ходе которых первоначальный вариант книги подвергся резкой критике:
«Очень много ошибок. Тон нехороший, эсеровский. У меня всякие учения, вплоть до какого-то учения о постоянных факторах войны. Оказывается, у меня есть учение о коммунизме, как будто Ленин, видите ли, говорил только о социализме и ничего не говорил о коммунизме. А я, видите ли, сказал о коммунизме. Дальше, будто у меня есть учение об индустриализации страны, о коллективизации сельского хозяйства и т. п., и т. п. На самом деле именно Ленину принадлежит заслуга постановки вопроса об индустриализации нашей страны, также и относительно вопроса о коллективизации сельского хозяйства и т. п.
Похвал много в этой биографии, возвеличения роли личности. Что должен делать читатель после прочтения этой биографии? Стать на колени и молиться на меня…
Вот относительно Баку говорится, что, дескать, до моего приезда там у большевиков ничего не было, и стоило мне появиться, как все сразу переменилось. Хотите — верьте, хотите — не верьте! На самом деле как было дело? Надо было создать кадры. Такие кадры большевиков в Баку сложились. Имена этих людей я в соответствующем месте перечислил.][411
То же касается и другого периода. Ведь такие люди, как Дзержинский, Фрунзе, Куйбышев, жили, работали, а о них не пишут, они отсутствуют…
Это же относится и к периоду Отечественной войны. Надо было взять способных людей, собрать их, закалить. Такие люди собрались вокруг главного командования Красной Армии.
Нигде не сказано ясно, что я ученик Ленина… На самом деле я считал и считаю себя учеником Ленина. Об этом я ясно сказал в известной беседе с Людвигом… Я ученик Ленина, Ленин меня учил, а не наоборот. Он проложил дорогу, а мы по этой проторенной дороге идем».[611]
В другом месте Косолапов пересказывает случай, возможно, апокрифический, но используемый довольно часто другими авторами, свидетельствующий о пренебрежительном отношении Сталина к своим портретам:
