Стефан Кларк - Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга
Эпизод с заявлением де Голля о своей новой политике вошел в историю.
По всей видимости, генерал позвонил по телефону американскому президенту, Линдону Джонсону, чтобы сообщить о том, что Франция выходит из НАТО, и, стало быть, все американские военные должны покинуть французскую землю.
В телефонных переговорах участвовал Дин Раск, госсекретарь США, и Джонсон попросил его сказать: «Включая тех, кто в ней похоронен?»
1968 год: парижские студенты открывают для себя секс
Спустя два года история поквиталась с де Голлем.
В мае 1968 года парижские студенты ринулись на баррикады. Сегодня это восстание вспоминают во Франции как современную версию 1789 года, бунт идеалистической молодежи против тирании истеблишмента. Впрочем, на самом деле все начиналось с небольшой бузы по поводу секса.
В марте студенты нового кампуса в Нантерре, западном пригороде Парижа, устроили забастовку из-за плохих условий жизни. Кампус представлял собой убого обставленные жилища и сочетал в себе безликость французской новостройки, грязь окопов Соммы и нелепость карликовой столовой. Но самое ужасное заключалось в том, что мальчикам и девочкам не разрешали находиться вместе в местах проживания — другими словами, переспать было невозможно. В знак протеста раздраженные студенты оккупировали административные здания.
Узнав о причинах сидячей забастовки, министр образования в правительстве де Голля подлил масла в огонь, посоветовав студентам остудить пыл в новом плавательном бассейне (судя по тому, как это прозвучало, вода в бассейне не подогревалась). Он также распорядился временно закрыть кампус Нантерра, и тогда студенты понесли свои печали в Сорбонну, в центр Парижа, где им удалось обратить недовольство по поводу однополых спален в призыв к национальной революции.
Ректор Сорбонны запаниковал и вызвал полицейские формирования для борьбы с беспорядками, которые при зачистке здания университета проломили несколько голов. Марш протеста против чрезмерного применения силы спровоцировал еще более яростный ответ властей, тем более что впервые в истории французских демонстраций жестокость полиции была снята на видео- и фотопленку. Вскоре события стали разворачиваться по спирали, выходя из-под контроля, в типично французском стиле, и по всей стране на улицы вышли сначала студенты, а следом за ними и рабочие.
К середине мая бастовало десять миллионов рабочих, и студенческую инициативу подхватили профсоюзы. Призыв к революции обернулся призывом к повышению зарплаты.
Де Голль здорово струхнул. Во время протестов он скрывался на французской военной базе в Германии, где обсуждал возможность применения оружия, и вернулся в столицу, как только все успокоилось. Забавно, но утихомирили ситуацию именно профсоюзы, которым было необходимо доказать, что только они, а не студенты из среднего класса, могут призывать к революции, когда и если в этом возникнет потребность.
Французы, однако, забывают, что, несмотря на эти бурные события, когда страна направилась к избирательным урнам в июне 1968 года (голосовать за новый парламент, а не за президента), сторонники де Голля одержали триумфальную победу, получив более двух третей мест. Несостоявшаяся революция лишь укрепила людей в желании оставить все как есть.
Однако показная неуязвимость де Голля дала трещину, и ему пришлось уйти в отставку спустя год после провала референдума о реформе местного правительства и сената, верхней палаты парламента. Довольно опрометчиво он пообещал уйти, если результатом референдума станет «нет»: вечная ошибка лидера после десяти лет пребывания у власти (разумеется, если только он не контролирует систему подсчета голосов).
Генерал — он же самый сильный французский соперник Британии и англосаксов со времен Наполеона, а в политическом смысле куда более успешный — скончался вскоре после своей отставки, 9 ноября 1970 года, от разрыва аорты, когда садился в кресло, чтобы посмотреть по телевизору новости. Ему было семьдесят девять лет.
Конечно, это совпадение, что всего за несколько дней до его смерти Британия объявила об открытии в Северном море запасов нефти, благодаря которой вскоре огромные суммы наличности потекли в британскую экономику. Не могло ли это вызвать скачок артериального давления у де Голля? Да нет, это было бы слишком. Но одно можно сказать наверняка: если есть жизнь после смерти и если де Голль оказался там же, где и Черчилль, старый британский бульдог наверняка злорадно ухмыльнулся, когда недовольный генерал прибыл обустраиваться на своем облаке. И уж совсем развеселился, когда де Голль схлестнулся в споре с Наполеоном о том, чье облако должно располагаться выше во французском секторе потустороннего мира.
Хичкок вдохновляет французских режиссеров
А в стороне от политических баталий англосаксы продолжали раздражать французов, засоряя французскую культуру своими варварскими фильмами и музыкой.
В конце 1950-х французский кинематограф наслаждался оглушительным мировым успехом благодаря режиссерам «новой волны», таким как Франсуа Трюффо, Жан-Люк Годар, Клод Шаброль, с их высокохудожественным малобюджетным кино. Стиль и философию этих фильмов зачастую выставляют примером того, как Франции удается впрыснуть интеллектуальность в поп-культуру. Это верно: техника «нервной камеры», абстрактное повествование и импровизация, присущие режиссерам «новой волны», действительно повысили интеллектуальный градус кинематографа, при этом (что очень важно) не утомляя зрителя.
Фильмы не приносили большого дохода и в основном зависели от субсидий нового французского правительства, так называемого avance sur recettes — аванса на прибыль, что означало заем, подлежащий выплате только в случае, если фильм соберет кассу. Лишь некоторые из фильмов «новой волны» имели кассовый успех, но режиссеры считали эту ситуацию почетной. Однажды Жан-Люк Годар так высказался по этому поводу: «Я жалею французское кино, потому что у него нет денег. Я жалею американское кино, потому что у него нет идей».
Впрочем, гораздо реже вспоминают, как эти же французские режиссеры первыми признались в том, что черпали вдохновение у англо-американских авторов, таких как Альфред Хичкок, Чарли Чаплин и Орсон Уэллс. Можно сказать, что французской «новой волны» не было бы без Голливуда.
Однако при том, что американские блокбастеры делали куда более успешные сборы в кассах французских кинотеатров, благодаря avance sur recettes и новому поколению режиссеров, готовых его тратить, в целом дела у le cinema français (французского кинематографа) шли неплохо.
А вот с музыкой был полный провал.
Поначалу Франция довольно ловко устроилась в рок-н-ролльной революции, попросту переводя хиты на французский язык и предлагая их к исполнению доморощенным певцам. Это был гениальный ход: достаточно взять легко запоминающуюся песню, уже заработавшую большие деньги в США или Британии, и подсунуть местному малышу ее новую версию, при этом оставляя себе все гонорары за текст и создавая поп-звезду национального масштаба. Комбинация беспроигрышная, в стиле инсайдерских дилеров.
Джонни Холлидей, французская музыкальная мегазвезда, впервые появился на телевидении в 1960 году; его представили как певца d'origine américaine[123]. Его настоящее имя Жан-Филипп Сме, и он американизировал себя, приняв сценическое имя мужа своей кузины, певца Ли Холидея, которое затем слегка переврала записывающая компания. Джонни прославился имитацией танцевальных па Элвиса и песнями, в которых смешал рок-н-ролл с французским хрипловатым подвыванием. Ранними его хитами стали композиции Souvenirs, souvenirs, французский ремейк американского хита, и Be bop a lula, позаимствованная у Джина Винсента, а его первый альбом «Hello Johnny» был нашпигован переведенными на французский язык песнями, включая Itsy bitsy petit bikini. [124]
Джонни и все, кто пошел по его стопам, были, если так можно выразиться, узаконенными проводниками англосаксонской музыки. Они дарили задор американского рок-н- ролла французской публике на ее родном языке. В каком-то смысле они напоминали те же багеты или круассаны — иностранные продукты, мутировавшие в нечто абсолютно французское.
Куда меньше повезло группам и певцам, которые приехали во Францию в конце 1960-х и показали публике, как это делается, — тем же «Биттлз» и «Роллинг Стоунз» с их англосаксонской высокомерностью и раздражающе певучей английской лирикой.
Справедливости ради стоит сказать, что французские певцы всегда приветствовали и даже продвигали английских музыкантов. Так, в 1966 году Джонни Холлидей пригласил никому не известного Джимми Хендрикса в Париж, чтобы поддержать его, а певец Хью Офре много сделал для популяризации Боба Дилана своими переводами его песен.
