Николай Зенькович - Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека
Выступили также Соломенцев, Алиев, Воротников, Чебриков, Шеварднадзе, Зимянин, Капитонов, Русаков. И каждый привносил в коллективный портрет генсека свою черточку. Кто отмечал «острый аналитический ум», кто «огромный и разносторонний опыт», кто «скромность и простоту».
Выслушав дифирамбы в свой адрес, Горбачев сказал, что воспринимает все слова с чувством огромного волнения и переживания. Он отметил: самое главное и самое важное состоит в том, что заседание Политбюро проходит в духе единства.
— Нам не нужно менять политику, — произнес Горбачев. — Она верная, правильная, подлинно ленинская политика… Заверяю вас, что я сделаю все, чтобы наладить нашу дружную работу…
Вы удивлены, читатель? Разочарованы? Получается, что не было никакой борьбы за пост генсека? И то историческое заседание Политбюро, оказывается, прошло в обстановке единства и сплоченности? А как же разговоры насчет Гришина и Романова, которых якобы прочили на место скончавшегося Черненко, насчет яростной борьбы, о которой рассказывал Лигачев на XIX партконференции в 1988 году?
Судя по совершенно секретному документу, исполненному в одном экземпляре, ничего подобного на Политбюро не происходило. Так ли это?
Вот и верь после этого документам!
У русского человека неистребима святая вера в документ. Особенно в архивный. А если он имеет гриф секретности, да еще пометку, что исполнен в единственном экземпляре, да еще касается переломных моментов, связанных с переменой власти в Кремле, — замри и ляг!
Увы, абсолютно объективных документов не бывает. Их тоже сочиняют люди. И нередко в угоду сиюминутной политической ситуации. Как запоминающе выразился один современный философ, абсолютно беспристрастна лишь таблица умножения, но и в ней одни любят четные числа, а другие, наоборот, нечетные.
Политика, конечно, несколько сложнее, нежели таблица умножения. В этом убеждаешься при внимательном прочтении документа, от грифов которого захватывает дух.
Итак, выслушав своих соратников, Горбачев подвел итоги обсуждения первого вопроса:
— Здесь высказались все присутствующие члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК. Поэтому, насколько я понимаю, мнение ваше единодушное, и мы можем выйти на Пленум ЦК КПСС, который откроется через 30 минут, с единой рекомендацией.
«Который откроется через 30 минут…». Прошу обратить внимание на эту деталь, свидетельствующую, что заседание Политбюро проходило за полчаса до пленума. На документе стоит дата проведения Политбюро — 11 марта 1985 года.
— Правильно, — одобрили члены Политбюро заключительные слова Горбачева.
— Видимо, будет целесообразно, учитывая, что А. А. Громыко выступил сегодня первым, поручить ему внести одобренное Политбюро предложение на рассмотрение Пленума ЦК КПСС, — сказал Горбачев.
И снова рабочая запись заседания фиксирует одобрительные возгласы членов Политбюро:
— Правильно, можно это поручить Громыко.
После принятия постановления по первому вопросу, перешли к обсуждению второго — о внеочередном Пленуме ЦК КПСС. Сообщение Горбачева в рабочей записи имеет такой вид:
— Есть предложение созвать внеочередной Пленум ЦК КПСС 11 марта 1985 года. На рассмотрение пленума внести один вопрос — об избрании Генерального секретаря ЦК КПСС. Я думаю, мы сделаем таким образом: рассмотрим все подготовленные организационные вопросы до начала пленума, а в 17 часов начнем пленум в зале заседаний пленумов ЦК. К этому времени, я думаю, все участники пленума смогут прибыть в Москву.
Вы что-нибудь понимаете, читатель? Если заседание проходит 11 марта, а именно эта дата стоит в документе, то как можно вносить предложение о созыве внеочередного пленума… тоже 11 марта? К тому же при обсуждении первого вопроса Горбачев сказал, что пленум откроется через 30 минут, и в оставшиеся полчаса предлагает рассмотреть все подготовительные организационные вопросы и полагает, что за это время, т. е. за 30 минут, в Москву смогут прибыть все участники пленума.
Здесь явно что-то не так. Ощущение абсурдности усиливается при ознакомлении с обсуждением третьего пункта повестки дня — об организации похорон Черненко. В документе зафиксированы произнесенные Горбачевым следующие слова:
— Вносится предложение передать извещение по телевидению и радио 11 марта в 14 часов и опубликовать в печати 12 марта…
Позвольте, спросит внимательный читатель, как можно назначать время оповещения страны о кончине главы государства на 14 часов, если известно, что этот вопрос обсуждался не ранее 16.30 того же дня?
В самом деле, как такое могло случиться? Ответ один: заседаний Политбюро было несколько, и проводились они в разное время. А документ составили один, второпях не обратив внимания на нестыковку и прочие несуразности.
Значит, было что скрывать? Схватка все-таки имела место? А слащаво-сиропная рабочая запись — для истории, для потомков: вот, мол, как любили Михаила Сергеевича уже тогда, единственного и неповторимого?
Что было в Ореховой комнате
Высшее партийное руководство в Советском Союзе было трехступенчатым.
Людьми нижней, третьей ступеньки являлись «рядовые» секретари ЦК — не члены и не кандидаты в члены Политбюро. На 10 марта 1985 года, когда скончался Черненко, их было пятеро — Зимянин, Капитонов, Лигачев, Русаков и Рыжков.
Вторую ступеньку составляли кандидаты в члены Политбюро. Во время описываемых событий их насчитывалось шестеро: секретари ЦК КПСС Долгих и Пономарев, грузинский руководитель Шеварднадзе, министр культуры Демичев, первый заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР Кузнецов, председатель КГБ Чебриков.
Десять человек относились к людям первой ступеньки. Членами Политбюро были два секретаря ЦК — Горбачев и Романов, три местных партийных лидера — Гришин, Кунаев и Щербицкий, председатель КПК Соломенцев, премьер Тихонов, его первые замы Алиев и Громыко (последний одновременно и министр иностранных дел), председатель Совмина России Воротников.
Эта десятка во главе с генеральным секретарем и была той могучей кучкой, которая определяла все стороны жизни шестой части земного шара. Менялся ее состав, но роль оставалась неизменной. Как и ритуал, заведенный с незапамятных времен.
Люди второй и третьей ступенек — кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК — строго блюли ранжир и собирались в «предбаннике». Так молодые называли между собой официальную приемную перед залом заседаний Политбюро на третьем этаже здания Совмина в Кремле. По другую сторону «предбанника» располагалась так называемая Ореховая комната, где отдельно — опять же по ранжиру! — собирались только члены Политбюро. Эта комната получила такое название потому, что была обставлена мебелью из орехового дерева. Она разделяла зал заседаний и кабинет генсека.
Первыми места в зале заседаний занимали лица второй и третьей ступенек. Нередко им приходилось ждать появления священного ареопага довольно долго. Обычно перед началом заседания генсек заходил в Ореховую комнату, и именно там происходило главное обсуждение вопросов. Договорившись наедине, святейшая десятка во главе с генсеком направлялась в зал заседаний, где томились в ожидании младшие коллеги. Люди второй и третьей ступенек вставали и, как с юмором рассказывал Рыжков, две «команды» вежливо здоровались за руку — каждый с каждым, как футболисты на поле перед игрой. Наверное, Николай Иванович прав: со стороны эта сцена выглядела забавно…
Так было и в тот раз. Вызванные по тревоге кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК толкались в «предбаннике», ожидая, когда их пригласят в зал заседаний. Это зависело от тех, кто скрылся за дверью Ореховой комнаты. Время тянулось мучительно медленно. Томящиеся в «предбаннике» понимали, что в Ореховой комнате решается судьба страны.
Наконец им сказали, что можно заходить. Прошло еще несколько минут, и дверь Ореховой комнаты распахнулась. Первым стремительно вышел Горбачев. За ним гуськом шествовали старцы, пергаментные лица которых были непроницаемы. Обмен ритуальными рукопожатиями, и члены Политбюро заняли свои места. Одно оставалось свободным — Щербицкого, который находился с визитом в США. Его место будет пустовать и 11-го, когда Политбюро вновь соберется накануне открытия пленума. Нет, пустовали все-таки два кресла. По уточненным данным, не успел приехать и Кунаев. Свою пламенную речь в поддержку кандидатуры Горбачева он произнесет назавтра, 11-го.
В председательское кресло между тем по-хозяйски уселся Горбачев. Он и начал заседание, которое, как мы знаем из рассекреченной рабочей записи, приступило к обсуждению кандидатуры генерального секретаря.
Поразительное единодушие, которое проявили присутствовавшие в отношении Горбачева, наверное, сначала было достигнуто узким кругом членов Политбюро, собравшихся накануне в Ореховой комнате. Они вошли в зал заседаний с единственной кандидатурой. Были ли другие мнения, когда партийные патриархи одни вырабатывали общую позицию?
