Мануэль Саркисянц - Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ».
(Став приоритетным в плане ограничения силы как права, прагматизм оказался отправной точкой и в плане допущения превалирования силы над правом. Именно прагматические соображения определяли, что следует делать, а что не следует. Так, будучи либералом, Гладстон осуждал британское завоевание Бирмы (1885/1886), но когда он стал прагматичным премьер-министром (1892–1894), ему даже в голову не приходило пересмотреть британскую аннексию. Полвека спустя Клемент Эттли именно с точки зрения морали неустанно порицал кровавый режим Франко в Испании, подавлявший большинство (при решающей военной поддержке Гитлера и Муссолини в 1936–1939 гг.), заявляя, что британские лейбористы никогда не отступятся от республиканской Испании. И все же именно Клемент Эттли, став в 1945 г. лейбористским премьер-министром, решающим образом способствовал укреплению диктаторского режима Франко в Испании, отдав предпочтение прагматизму «холодной войны» перед моралью демократии…)
Именно как прагматикам английским «властелинам» иногда казалось, что и христианство мешает сохранению их господства. В качестве трансцендентального стража порядка оно представлялось необязательным и к тому же позволяло делать анархистские, подрывные выводы, удобные прежде всего для париев. К тому же христианские миссионеры мешали осуществлять британскую власть в Индии. Гуманизм также мешал осуществлять британскую власть — ведь «это человеколюбие… идет рука об руку с неким родом религии, которая многим противна… их привлекают слезы и смертное борение в Гефсиманском саду… и кровь — прежде всего кровь, пролитая на Голгофе».[1444]
298
И все-таки Англия… не великая держава зла… От этого ее спасают… религиозные влияния…
Вильгельм Дибелиус
Они не отрицали существования души, но знали, что ее следует удерживать на подобающем ей месте. Ричард Саймондз[1445]
Одна из спасительных черт британского империализма XX века — сравнительно высокий уровень моральной ответственности.
Алан Кернс
ТЕИСТИЧЕСКОЕ САМООГРАНИЧЕНИЕ — ИОТСУТСТВИЕ ПРЕДЕЛОВ ДЛЯ «СВЕРХЧЕЛОВЕКОВ»
Однако именно такая реакция имперско-британских «властелинов» на якобы «подрывное» влияние христианства показывает, что оно оказало-таки смягчающее воздействие на империализм. Принадлежность к британской нации давала право властвовать, которое, в свою очередь, было связано с моральным рвением. Имперское властвование должно было заключать в себе моральную силу. «Имперское право Киплинга было сродни божественному праву».[1446] Однако под ним подразумевалось не только право силы. «Даже в XIX веке гуманизм и протестантизм… наложили на имперскую власть <своего рода> внешние ограничения», хотя и на «евангелический лад»: власть узаконивалась чистотой намерений властьимущих. К 1864 г. сформировалась следующая идея: «править следует, испытывая как можно меньше угрызений совести, словно мы ангелы, призванные для выполнения этой задачи». Ангелы — несмотря на то, что как раз в этот период в Англии христианским представлениям о братстве стали предпочитать идеи о первенстве англосаксонской расы. Мысль о том, что использование силы должно ограничиваться внутренними нравственными принципами, возникла под влиянием церковных диссидентов.[1447] Даже большинству евангелических и англиканских миссионеров, обучавшихся в Оксфорде, приписывалась «идея о том, что расовые предрассудки являются одним из самых страшных грехов, а также смелость высказать эту идею».[1448] Евангелическая набожность утверждала и следующее: «высокомерие, несправедливость, бессердечие и несоблюдение долга среди людей, облеченных высшей властью, являются нарушением Божественной воли… за это последует возмездие».[1449]
299
В таком же духе высказывался и Гладстон, величайший государственный деятель британского либерализма, премьер-министр в 1868–1874 гг., 1880–1885 гг., 1892–1894 гг.: «Великий долг правительства — не допустить победы идей о превосходстве над остальным человечеством, не поощрять зловещий дух господствования, а действовать на основании… принципов братства и равенства наций». Гладстон также предупреждал: «Настанет день… когда народ Англии осознает, что национальная несправедливость есть вернейший путь к падению нации».[1450] Не случайно королева Виктория испытывала неприязнь к Гладстону, отдавая предпочтение расистскому империализму Дизраэли с его враждебностью к демократии и антипарламентаризмом. А лорда Альфреда Милнера сильно раздражала книга «Холопы Британии» Фрэнка Уэстона, ставшего в 1908 г. епископом Занзибара.
Уэстон (1871–1924) утверждал, что «расовое сознание, столь характерное для англичан» препятствует выполнению христианской миссии. В частности, он разоблачал жестокое отношение британской колониальной армии к африканским носильщикам. Международный совет миссий также пробовал протестовать (из Лондона) против принуждения африканцев к непосильному труду. В 1924 г. Олдхэм опубликовал свою книгу «Христианство и расовая проблема», разоблачавшую экономические интересы британских колонистов. В том же году пресвитерианский священник А. Фразер (член Международного совета миссий из Уганды) произнес в Вестминстерском аббатстве проповедь под названием «Война между Христом и Мамоной в нашей великой империи». В ответ на подобную критику Законодательная палата расистской британской Кении приняла решение о самороспуске, выказав тем самым свое возмущение происходящим. В 1939 г. в своей проповеди в Оксфорде Фразер заявил: «В Восточной Африке африканец имеет не больше прав, чем еврей в Берлине <еще до начала нацистского геноцида>».[1451]
Эти моралисты боролись за Англию, противоположную той Англии, которой стремился подражать Гитлер, которую он хотел догнать и перегнать. Даже империалистические паблик-скул, которыми восхищался Гитлер, пропагандировали некоторые идеи, абсолютно несовместимые с представлениями нацистской Германии. Так, ярый империалист Уэллдон, директор паблик-скул Харроу (ср. ссылку 432), говорил: «Уважение сильных по отношению к другим — вот то, что составляет святость»; «По закону Христа, сильные являются слугами слабых».[1452]
Даже «мускулистое христианство» Томаса Арнольда (1819–1875),[1453] реформатора паблик-скул Регби и доктора англиканской
300
теологии, не обходилось без этики. И он, и другие духовные лица-главы паблик-скул сделали часовни ядром этих учебных заведений. Там, в подобающей этому месту благоговейной тишине, в полутьме «будущие властелины Англии выслушивали проповеди своих наставников о чести, служении и грехе», — напоминал автор «Крушения британской мощи».[1454] Заботу Арнольда о «душах богатых» (в Регби) «можно сравнить лишь с тем, какой страх он испытывал перед недовольством бедняков». Но если он «изо дня в день… жил страхом революции»,[1455] то его питомцам (как впрочем и питомцам подобных ему пастырей) полагалось — в противоположность их нацистским подражателям — страшиться Господа Бога еще больше, чем революции. Не стояли ли «религиозные и моральные принципы» для Томаса Арнольда выше, чем даже «поведение джентльмена»?[1456]
«Стоят ли традиции Регби и общее мнение его учеников… выше ценностей Божьих?» — это еще имело форму вопроса, а не утверждалось как аксиома.[1457] Влиянию Арнольда следует приписать и следующие моральные положения: «Если мальчик оказывается слабее, пусть даже он и неправ, не нападай на него вместе с другими… И если ты не можешь прийти ему на помощь (или сделать его мудрее), запомни: он нашел в мире нечто, за что будет бороться и страдать, и именно это тебе следует сделать для себя; думай и говори о нем с нежностью».[1458]
Все это, как писал автор книги «Barbarians and Philistines», «уберегло <британцев>… от самой суровой формы жестокости по отношению к врагам, туземцам и прочим подданным». Уберегло благодаря тому, что «британские правящие классы воспитывались в атмосфере, в которой беспощадная жестокость уживалась с постоянными напоминаниями о необходимости быть добрым», — такой вывод сделал автор книги «Империя и английский характер».[1459]
В Англии, в отличие от нацистской Германии, никогда не звучали открытые призывы к зверствам. (Вот, например, слова некоторых песен времен Третьего рейха: «Трясутся гнилые кости» («Es zittern die morschen Knochen»), «Когда с ножей потечет еврейская кровь, все станет еще лучше…» («Wenn Judenblut von den Messern rinnt, geht es noch einmal so gut…»).) Даже в учении Карлейля присутствовал религиозно-нравственный аспект, напрочь отсутствовавший у Гитлера.
