Bill Gates - Марк Солонин
Даже к началу 90-х годов (полвека спустя) не были известны места захоронений сорока четырех генералов Красной Армии (126). Это не считая тех, кто был расстрелян или умер в тюрьмах и лагерях, не считая погибших в плену! Сорок четыре генерала — среди них два десятка командиров корпусного и армейского звена — разделили судьбу рядовых солдат, бесследно сгинувших в •пучине страшной войны.
Солдат было много, в Красной Армии счет шел на миллионы. Солдат часто воюет в одиночку и гибнет без свидетелей. Вот почему многочисленность непогребенных по-людски солдат если и не оправдана, то, по меньшей мере, объяснима. Но как же может пропасть без вести генерал, командир корпуса или дивизии? Командир в одиночестве не воюет. Командование и штаб дивизии имели численность (по штату апреля 1941 г.) в 75 человек. Это не считая личного состава политотдела, трибунала и комендантского взвода. В штабных структурах корпуса и армии людей еще больше. До каких же пределов должно было дойти моральное разложение Красной Армии, чтобы погибшие генералы оставались брошенными в чистом поле, без приметы и следа...
«Я ДРУГОЙ ТАКОЙ СТРАНЫ НЕ ЗНАЮ...»
Даже в странах с устойчивой, многовековой демократической традицией вступление в мировую войну вызвало рост авторитарных тенденций, существенные ограничения прав и свобод граждан, ослабление системы общественного контроля за деятельностью органов государственной власти. Но в Советском Союзе все было точно наоборот. Невероятным фактом является то, что именно с началом войны перед миллионами людей открылась реальная возможность ВЫБОРА.
До рокового дня 22 июня 1941 г. советский человек не мог выразить свое отношение к власти ни избирательным бюллетенем (в СССР не было даже слабого подобия честных выборов), ни свободным словом в независимой газете, ни ногами (попытка покинуть пределы «государства рабочих и крестьян» считалась преступлением и вполне официально, в соответствии с буквой Уголовного кодекса, называлась «побегом»).
Летом 41-го случилось небывалое — перед глазами ошеломленного населения оказались распахнутые настежь двери опустевших райкомов и горкомов, автомобили с панически бегущим партийным и военным «начальством», гипсовые головы любимого «вождя народов», валяющиеся в пыли среди прочего мусора — разорванных партбилетов и пухлых томов сочинений классиков марксизма.
В эти безумные дни каждый мог сделать свой личный выбор, выбор без страха перед «родной партией» и ее «вооруженным отрядом» славных чекистов. Нет, никакого массового антисталинского восстания не произошло. Не было ни митингов, ни «солдатских комитетов». Молчаливое большинство (а в нашей стране оно было особенно молчаливым) бойцов Красной Армии молча бросали винтовку, молча вылезали из опостылевшей стальной коробки танка, срывали петлицы и пристраивались к одной из огромных колонн военнопленных, которые в сопровождении десятка немцев-конвоиров брели на запад. В каждом из городов, городков и местечек за несколько дней «безвластия» (между моментом бегства партийного начальства и появлением немецкой комендатуры проходило, как правило, 2—3 дня) были разграблены все магазины. Если это и был бунт, то бунт бессмысленный и жалкий, «бунт на коленях».
Да и можно ли было ожидать другого от людей, которым пришлось пережить то, что пережил советский народ за двадцать лет людоедской власти большевиков?
В XX веке, в эпоху авиации и радио, в стране с гигантскими посевными площадями плодороднейших земель, большевики возродили людоедство в таких масштабах, которые и не снились каннибалам каменного века.
Это не метафора, а простая констатация факта. Свирепая жестокость сталинского режима ни в коей мере не была следствием дурных садистских наклонностей новых вождей. Ничего подобного. Головы у них были холодные, сердца — каменные, и они отлично понимали, что и зачем они делают. Даже в относительно благополучные, урожайные годы реальная товарность русского крестьянского хозяйства не превышала 15—20%. Это означает, что прокормить одну семью городского рабочего могли только пять-шесть крестьянских дворов. Разумеется, такие пропорции не могли устроить товарища Сталина, задумавшего в кратчайший срок создать огромную армию и вооружить ее новейшей техникой. И тогда большевистская власть сознательно и хладнокровно обменяла несколько миллионов человеческих жизней на американские тракторные (танковые) заводы, на французские авиамоторы, на германские станки.
В 1930 г. на Украине государство забрало у колхозов 30% зерна, на Северном Кавказе — 38%. В следующем году — соответственно 42 и 47%. План 1932 г. превышал показатели 1931 г. на 32%. Более того, когда осенью 1932 г. стало очевидно, что выполнить план заготовок не удается даже путем полной конфискации всего зерна (включая семенные фонды), разъяренные кремлевские вожди потребовали конфисковать в колхозах, не выполнивших хлебозаготовительный план, так называемые «незерновые продовольственные ресурсы»: сало, картошку, лук, свеклу, соленья (129, 131).
Крайне сомнительно, чтобы при существовавшей тогда инфраструктуре транспортировки, хранения и переработки сельхозпродукции хотя бы малая часть конфискованной еды попала в заводские столовые. Фактически это был «террор голодом». В очередной раз большевики вспомнили завет своего вождя и учителя («Проучить так, чтобы на несколько десятков лет они ни о каком сопротивлении и думать не смели»). И на Украине, на Дону, затем в Поволжье и Казахстане начался массовый смертный голод. Голодомор. Спасаясь от голодной смерти, миллионы крестьян поехали, пошли, поползли в города. Власть отреагировала быстро. 22 января 1933 г. за подписями Молотова и Сталина вышло постановление правительства СССР:
«...Центральный Комитет и Правительство имеют доказательства того, что массовый исход крестьян организован врагами советской власти, контрреволюционерами и польскими агентами... Запретить всеми возможными средствами массовое передвижение крестьянства Украины и Северного Кавказа в города...» (129, стр. 170).
Обреченные на голодную смерть районы оцеплялись войсками. За первый же месяц действия этого «карантина» ОГПУ отрапортовало о задержании 219 460 человек! Итальянский консул в Харькове докладывал своему начальству в Риме:
«...За неделю была создана служба по поимке брошенных детей... В полночь их увозили на грузовиках к товарному вокзалу на Северском Донце... здесь находился медицинский персонал, который проводил сортировку. Тех, кто еще не опух от голода и мог выжить, отправляли в бараки на Голодной Горе или в амбары, где на соломе умирали еще 8000 душ, в основном дети. Слабых отправляли в товарных поездах за город и оставляли умирать вдали от людей. По прибытии вагонов всех покойников выгружали в заранее выкопанные большие рвы... Каждую ночь в Харькове собирают по 250 трупов умерших от голода или тифа. Замечено, что большое число из них не имеет печени, из которой готовят пирожки и торгуют ими на рынке...» (129)
У голодомора 1933 г. было два принципиальных отличия от смертного голода 1921 г.
Во-первых, это был искусственно организованный мор, в то время как голод 1921 г. был вызван «естественными»' причинами (если только разорение и упадок народного хозяйства в результате войны, развязанной большевиками, можно считать «естественным» процессом). Урожай 1932 г. был действительно низким, но вовсе не недород послужил причиной гибели миллионов. Так, только на Украине в счет государственных хлебозаготовок было собрано 36,5 млн центнеров зерна (123). Исходя из того, что на пропитание одного человека достаточно двух центнеров зерна в год, мы приходим к выводу, что одних только украинских госзаготовок было достаточно для того, чтобы обеспечить буханкой хлеба 18 млн голодающих. А сколько зерна просто сгнило из-за недостатка крытых токов и элеваторов, сколько перегнали на водку...
Во-вторых, добрый дедушка Ленин все-таки выделил какие-то деньги на закупку продовольствия за рубежом. Товарищ Сталин ВЫВЕЗ на экспорт из голодающей страны 17,3 млн центнеров зерна в 1932 г. и 16,8 млн центнеров — в 1933 году (132). В тот самый год, когда в Харькове пекли пирожки с человечиной, из СССР на экспорт было отправлено 47 тыс. тонн мясомолочных продуктов, 54 тыс. тонн рыбы; страна людоедов экспортировала муку, сахар, колбасы, подсолнечник... (132).
Точные цифры, характеризующие масштаб этого беспримерного в истории преступления, уже не будут названы никогда. По самым осторожным расчетам советского украинского историка С. Кульчицкого (в современной Украине называют значительно большие цифры), только в 1933 г. и только на Украине от голода умерло 3—3,5 миллиона человек (131). С 6 до 3 миллионов человек сократилось в те годы население Казахстана (74). В Поволжье «изъятия незерновых ресурсов» не было (т.е. картошку и соленые огурцы колхозникам все-таки оставили). В результате от голода там умерло «всего лишь» 400 тысяч человек.
