Сборник статей - Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI
Случай 3. Приручение агрохолдинга . В третьем примере показана ситуация, когда рассмотренные выше опасения становятся явью. Ключевое предприятие в данном поселении – сахарный завод. В советское время вокруг него возникла так называемая новая часть поселения. Позднее завод был приватизирован, причем изначально акции распределялись среди трудового коллектива. Однако недавно сахарный завод был захвачен московским агрохолдингом, который назначил нового директора.
Для описания гигантских частных сельскохозяйственных предприятий, возникших на месте бывших колхозов или совхозов, Александр Никулин использует термин «олигархоз»[491]. Многие постсоветские коллективные хозяйства, которые Никулин называет «постколхозами», вошли в состав новообразованных агрохолдингов, зачастую основанных несельскохозяйственным капиталом. Этот капитал может иметь олигархическую природу. Никулин утверждает, что одной из ключевых слабостей олигархозов является недостаточная укорененность в жизни сельских сообществ, что может привести к негативным экономическим последствиям для самого предприятия. Вместе с землей и собственностью олигарх «покупает» и проблемы местного сообщества. Их игнорирование неизбежно ведет к коллапсу социальной сферы. Кроме того, стоит учесть, что сельская социальная сфера страдала от недофинансирования весь постсоветский период и, как правило, уже находится в полуразрушенном состоянии.
В описываемом нами поселке многие социальные объекты, построенные в советское время, заметно обветшали. В советский период здесь были больница и поликлиника с довольно хорошим оборудованием, в том числе машинами скорой помощи, и широким спектром специалистов (терапевты, педиатры, гинекологи, дантисты и т. п.). В 1990-х в социальные объекты ничего не вкладывали, не проводили даже косметического ремонта.
В 2000-х гг. начался процесс так называемой оптимизации. Он подразумевал, что сельские поселения должны были урезать свои расходы, закрывая «ненужные» или «излишние» социальные объекты. Этот процесс затронул многие области социальной сферы: медицину, образование, культуру. В результате больницу закрыли, и здание постепенно разрушается. Сейчас ради экономии на отоплении используется только половина здания поликлиники, доступны только самые простые виды врачебной помощи; за более сложным лечением надо ехать в Барнаул. Упомянутый процесс оптимизации затронул и другие области. Например, библиотека переехала в дом культуры, чтобы уменьшить коммунальные расходы.
Общее ощущение упадка социальной сферы выразила заместитель главы местной администрации. Она приехала в поселок в середине 1980-х гг. с мужем-горожанином, который был по-настоящему впечатлен условиями жизни на селе. По ее словам, село сильно деградировало по сравнению с советским периодом. Тем не менее поселок нельзя назвать депрессивным, его экономика развивается, ключевые предприятия находятся в хорошей форме. Получается своего рода парадокс: экономическое развитие происходит наряду с социальным упадком.
Упадок социальной сферы села усугубила смена собственника на сахарном заводе. Как мы сказали выше, завод перешел под контроль агрохолдингу со штаб-квартирой в Москве. Процесс концентрации собственности не прошел безболезненно для предыдущих собственников, т. е. для рабочего коллектива. Это был самый настоящий захват, когда завод был доведен до грани банкротства: он работал несколько месяцев в году, а работники, соответственно, не получали зарплату. Таким образом, работников вынудили продать свои акции новому собственнику. Смена собственности повлияла и на интенсивность социальных отчислений предприятия, хотя это и произошло с некоторой задержкой, только после прихода нового директора. Заместитель главы администрации так описала ситуацию.
«– Хуже стало. Раньше все держалось на этих предприятиях: сахарный завод и птицефабрика. Мы были “в шоколаде”. Перелом наступил года три назад. Нам стали выставлять счета по очистке дорог, за электроосвещение.
– Это вам их на баланс передали?
– Нет. Сахарный завод уже был “под Москвой” [– принадлежал москвичам]… Но [название агрохолдинга] закрывала на это глаза. Возможно, зависит от руководителя. Руководитель, который проработал здесь больше 20-ти лет, и, видимо, ему было доверие, и в финансовых вопросах ему было дано больше полномочий, поэтому он очень много помогал. Даже мало сказать, что “много”.
– Сейчас другой руководитель?
– Сейчас другой, молодой руководитель, он третий год.
– А они все приезжие, что предыдущий, что этот, они не местные?
– Тот был местный. Этот приезжий. У него супруга – наша местная, выросла здесь, родилась, [по направлению] от завода получила образование и вернулась на завод и привезла с собой мужа, он был специалистом, потом мастером, начальник смены, главным инженером, замом, а потом его утвердили на главу. Другой подход: молодой».
Здесь мы можем видеть сочетание организационных и личных факторов. Наиболее опасная комбинация для сельского сообщества – это внешний собственник плюс директор-чужак. Как раз это здесь и случилось, хотя и не сразу, а постепенно. Тем не менее оказалось, что ситуация не столь драматична, как ее описали в муниципалитете. Действительно, социальная сфера в селе не в лучшем состоянии, но и полной разрухи мы тоже не видели (бывает и хуже). Оказалось, что даже новый директор не отвернулся от нужд муниципалитета.
Как и в первом примере, нам удалось поговорить с другой стороной дарообменных отношений – новым директором сахарного завода. Действительно, он оказался человеком, который в своем стиле управления, речи и манерах пытается быть похожим на современного бизнесмена (или на свои представления о таковом). После разговора с ним мы отчетливо поняли, почему заместителю главы столь не просто найти с ним общий язык. Кроме того, несмотря на все его усилия, он больше напоминал русского помещика, нежели западного делового человека.
Тем не менее его мотивы оказались сложнее, чем о нем рассказывали в муниципалитете. Он, без сомнения, привязан к поселку и считает его своим домом. В самом деле, он живет там уже довольно долго, карьеру свою он сделал на сахарном заводе, а его жена местная уроженка. В разговоре он старался скрыть свои чувства, но они все равно были видны.
«– Вы уже считаете это родным селом?
– Ну да, конечно, а как же, где живешь…»
С другой стороны, что касается помощи муниципалитету, то здесь у него связаны руки, так как за непомерные траты придется отчитываться перед руководством (завод – член холдинга, где, по-видимому, довольно жесткая дисциплина). Отсюда его жалобы, что лично ему хотелось бы помогать больше, да никак. И тут же, как водится, он «переводит стрелки» на государство (он хочет налоговых послаблений).
«– Жители – половина наших работников, во-вторых, мы живем тут в селе, какая помощь? Хотелось бы побольше.
– Обращается администрация?
– Нет, как, обращается, конечно, администрация, куда ей обращаться еще? Не в полном объеме, вы же видите, вы же ехали, видели, как кругом все запущено.
– Была бы возможность, вы бы больше помогали, да?
– Конечно».
Даже при наиболее неблагоприятном для сельского сообщества случае – приходе чужого собственника и чужого директора – возможности для социального партнерства все равно остаются. Наши данные подтверждают утверждение Никулина, что зарождающимся агрохолдингам (олигархозам) волей-неволей приходится иметь дело с сельской социалкой. Иначе им будет трудно добиваться экономических результатов.
Случай 4. Фермеры: пределы личных интересов. Четвертый пример касается семейных фермеров. Мы провели групповую дискуссию с фермерами по теме, не связанной с взаимоотношениями предприятий и местных сообществ. Поскольку были затронуты вопросы государственной политики в сельском хозяйстве, фермеры стали раздражительными (это всегда случается, когда разговор заходит о государственной политике) и резко критиковали российское правительство. Тем не менее вопросы взаимоотношений фермеров и сообществ мы не обошли стороной, так как они возникли сами собой. Оказалось, что фермеры также оказывают помощь муниципалитетам и простым жителям.
Российские фермеры обычно считаются крайне индивидуалистичными, эгоистичными и не склонными к сотрудничеству. Глава одного сельхозпредприятия на Алтае сказал, что если у одного фермера будет плуг, а у другого трактор, то поле не будет вспахано ни у одного из них (они просто не смогут договориться). Кроме того, у фермеров меньше ресурсов и они менее устойчивы, чем крупные хозяйства. Выше мы описали ситуацию, когда распад бывшего коллективного хозяйства на несколько фермерских хозяйств привел к разрушению социальной инфраструктуры села. Так что от фермеров не особенно ждут, что они будут нести на себе социальные обязательства. Но на самом деле они это делают.
