Андрей Платонов - Том 8. Фабрика литературы
«В родных долинах» П. Кучияка
Павлу Кучияку, современному ойротскому советскому писателю, сейчас сорок лет с небольшим. В свое время он учился в Коммунистическом университете трудящихся Востока и по окончании его уехал работать на родину — на Алтай.
Дед Павла Кучияка был знаменитый народный певец-сказитель Шонкор Шу-неков (дословно означающее — Пламенный Сокол). Этот старый народный поэт говорил сказы по многу ночей (по семь и более), и слушатели его не теряли интереса к словам поэта и не покидали его, пока он не заканчивал своего рассказа.
Среди слушателей Шонкора Шунекова находился и его внук, мальчик Павел Кучияк, которому суждено было стать в будущем первым алтайским поэтом, прозаиком и драматургом, — первым не в том смысле, что внук превзошел деда (об этом мы не беремся судить), а в том, что Павел Кучияк стал пишущим писателем, тогда как его предки — и дед, и бабушка Баргаа (тоже сказительница), и более ранние певцы — были изустно творящими поэтами, единственными книгами которых были их собственная память и память их слушателей. Это обстоятельство — необходимость хранить, содержать все свое собственное и унаследованное творчество в памяти поэта и в памяти слушающего народа — отчасти помогало воспитанию точной памяти, но, с другой стороны — такой способ сбережения поэтических произведений не гарантировал от искажения их в, памяти потомков или даже полной и невозвратимой утраты их, окончательного забвения. Немало, вероятно, погибло шедевров народного творчества в рассеянной памяти поколений.
Внимательный внук Пламенного Сокола начал впоследствии записывать сказки своего деда и опубликовывать их. Этим самым Павел Кучияк совершил культурное дело неоценимой важности — он закрепил на бумаге поэтическое творчество целого алтайского народа, дотоле малоизвестное, устное, непрочно и неточно хранимое, и приобщил это творчество к творчеству других советских народов, умножив их духовное богатство.
Но дед Павла Кучияка, передав внуку из своих уст великое наследство, дополнительно и безрасчетно сделал и другое доброе дело: он воспитал во внуке будущего поэта, воодушевил в нем способность к самостоятельному литературному творчеству, и не только литературному — Павел Кучияк также и певец и актер, он крупный работник культуры Ойротии.
Мы здесь не ставим себе задачей — дать очерк о всей культурной деятельности Павла Кучияка как зачинателе алтайской письменной литературы: поэзии, прозы и драматургии. Мы здесь ограничиваем свою задачу суждением о последней книге Павла Кучияка — «В родных долинах».
Книга открывается ойротской легендой «Зажглась золотая заря». Эта легенда уже была в свое время напечатана в книге «Творчество народов СССР», изданной «Правдой». В нашем журнале, в частности, это произведение уже подвергалось обсуждению, мы уже отмечали его высокое идейно-художественное значение. Из других поэтических произведений, помещенных в рассматриваемой нами книге, наиболее значительны в художественном отношении две поэмы — «Арбачи» и «Смерть Янар».
Арбачи — девушка, дочь бедных родителей; судьба ее предназначила к рабству и гибели, и гибель ее уже почти готова была свершиться, но русский рабочий класс переменил судьбу алтайской женщины.
Девушку Арбачи сватают за шестилетнего сына бая. Родители Арбачи вынуждены пойти на эту сделку с баем, потому что им трудно было вскормить свою дочь. А бай —
Он так рассуждает, —
Будет работать бесплатно она,
А сын возмужает, пусть сам решает,
Какая нужна ему будет жена.
Все просто и хозяйски расчетливо, но губительно для жизни Арбачи:
Навсегда распростись со свободой девичьей,
Не видать тебе радостной светлой судьбы. —
Тварь несчастная! Падаль! — Кричит тебе грубо
Пьяный свекор, заплывший Дябы.
— Ты в аил наш явилась без шапки и шубы,
Ты должна мне по гроб благодарной быть,
Заседлай мне коня вороного скорее!..
Как змея, тебя жалит седая свекровь:
— Что ты вовремя чай никогда не согреешь?
Ну-ка, глину меси да толкан приготовь!
Одним словом делай сразу три дела, как в одной русской сказке кузнец приказывал своему подручному: «Дуй, бей, воды, песку, углей!» И жизнь Арбачи пошла на убыль, к могиле:
…От очажного дыма и сажи
Потускнели твои золотые глаза.
Ты кому про обиды и горе расскажешь?
Синяки свои сможешь кому показать?
На работе тяжелой растрачены силы, Юность, радость, веселость сгорели дотла. Ты собакой побитой к родному аилу Со слезами из байских владений пришла. Только дома судьба твоя будет похуже. Плачет мать…
И мать говорит дочери необыкновенные — по крайнему человеческому отчаянию — слова:
Пучка там засыхает,
Где выросла.
Девушка там живет до конца,
Куда выдана.
Дерево там сгнивает,
Где выросло.
Девушка там умирает,
Куда выдана.
Арбачи внешне находится в другом положении, чем, скажем, ее русская сестра Татьяна Ларина, — в гораздо более худшем, — и все же слова матери Арбачи имеют родственное значение со словами: «Но я другому отдана, я буду век ему верна».
Но время — за человека:
Много лет отцвело, много зим отплыло.
Грянул громом восстанья
Семнадцатый год, И когда —
Прошли, отшумели военные годы…
В Улалу едут люди из разных мест.
Там съезд победителей, съезд свободных
Беднейших алтайцев съезд…
Туда, через буйные реки,
Через горы, леса, ключи,
В лучшей шапке, в лучшем чегедеке,
Как на праздник, приехала Арбачи.
В поэме «Смерть Янар» изображается жизнь и гибель байской батрачки Янар в далеком прошлом.
Вот Янар — после долгого дня, наполненного жестоким трудом, — ложится спать:
Под голову, вместо подушки, себе
Древесной коры подложила она.
И она видит сновидение:
Ей снятся подруги и игры их…
Ей снится — играет она сама,
Как птичка, порхает среди подруг,
Умершие снятся отец и мать,
А бай и стадо забылись вдруг.
Бай делает попытку изнасиловать Янар, но девушка спасается от хозяина бегством на берег озера Тюрген-Суу.
Укрылася тут сиротинка Янар,
От плетки хозяина злого уйдя.
Печальную песню запела она…
И в этой песне странным, но естественным образом соединилась окружающая опечаленная природа с печальным сердцем девушки-батрачки.
Бесхитростно-нежных цветов поля,
Цветов прозрачных, словно стекло,
Всегда молчаливая скала,
Поросший березами горный склон —
Все так же печальны, как я, как я…
Из сердца больного не вычерпать яд.
Из сердца больного не вычерпать яд,
Как звезд на небе не сосчитать!
Когда же, когда ж, наконец, для нас
Солнце счастья взойдет?
Янар не дождалась времени своего и всеобщего счастья. Бай и его слуги пытаются окружить и захватить Янар, но она решает свою судьбу иначе — кончает жизнь самоубийством.
— Нет, ни за что я не дамся им!
Лови меня, озеро Тюрген-Суу!
И воды, мгновенный прыжок отразив,
Пред ней распахнули пучину свою.
Мы догадываемся, что переводчик поэмы «Смерть Янар» далеко не достиг в русском тексте той художественной силы поэмы, которую она имеет на ойротском языке, но большому поэту всегда трудно найти себе переводчика одинакового с собой поэтического таланта и одинакового проникновения в действительность.
Пьеса «Чейнеш» написана прозой. В ней излагается история взаимной любви дочери бедняка Чейнеш к батраку Кара. Все силы старого мира действуют против этой обычной, естественной человеческой любви, против того, чтобы руки влюбленных соединились. Однако Октябрьская революция, решая основную задачу переустройства человеческого общества, решила и эту частную задачу — свободу любить людям друг друга по влечению.
В пьесе недостаточно хорошо, недостаточно резко и индивидуально написаны характеры действующих лиц. Возможно, что в этом сказались потери при переводе с одного языка на другой, — это доказывается, в частности, некоторым однообразием диалога. Относительно лучше изображены бедняки и батраки. Например, Содон, отец Чейнеш, отвечает своей жене Баланке таким образом. Жена говорит Содону: «Рассказывали, что Кара-Корум (контрреволюционная организация. — А. П.) всем счастье даст…» Содон: «Умереть — вот наше счастье!» — Одной этой репликой автор дает резкую, отчетливую характеристику старому бедняку Содону. В этой фразе — и отрицание Кара-Корума, то есть понимание истинной сути враждебной силы, и непонимание своего прогрессивного значения как бедняка-крестьянина, счастье которого, по мнению Содона, заключается лишь в смерти: так велика еще драма отсталого, темного, забитого человека, пробуждаемого революцией.
