'Одиссей' Журнал - Одиссей за 1996 год
В этом месте повествования оба агиографических текста меняют тон, перестают проповедовать мораль и говорят о праве. О новом праве, которое в конце XI в. церковь активно стремилась навязать гражданскому
Ж. Люби. Почтенная матрона и плохо выданная^амуЛ 247
обществу. Та и другая версии (вторая - с большей запальчивостью) провозглашают исключительную компетенцию епископского суда во всех вопросах, касающихся брака. Мне не известны тексты, происходящие из Северной Франции и более ранние, чем этот дублированный манифест, надстраивающийся над историей супруги, с которой дурно обошлись, где бы данное требование было сформулировано с такой определенностью. Монах Дрогон ловко вкладывает в уста самого графа, графа того времени, речь, в сущности, адресованную графу Роберту Фрисландскому и призванную побудить последнего повести себя правильно и урезать свои прерогативы, как, предполагается, поступил его предшественник. То есть подразумевается: хороший государь провозгласит, что он отказывается чинить суд в делах такого рода и возвращает их на рассмотрение епископа диоцеза. Потому как есть они "христианские", говорит Дрогон *. "Отклонившихся от святого порядка" прелат должен наставить на путь истинный ("принуждая их к тому" посредством discretio ecclesiastica анафемой, уточняет последняя редакция, более ясно указывающая, что эти дела должны решаться и улаживаться "единственно" перед лицом церковного суда). "Я всего лишь помощник, adjutor", - признается граф (vindex, сказано во второй редакции, как это говорили о короле Франции, поражающем мечом светской власти то, что Бог осудил через свою церковь). Auctoritas, с одной стороны, potestas - с другой (ауденбургский монах со знание дела соотносит два эти понятия), - такое разделение, вполне григорианское, утверждает превосходство духовной власти над светской и делает судебную власть епископов продолжением постановлений Божьего мира, принятых в этих краях поколением раньше.
Епископ Турне посчитал, что Бертольф должен принять обратно свою супругу. Действительно, не было никакой супружеской неверности, никакого намека на бессилие мужа, никаких сомнений в состоятельности брака. Следуя нормам, изложенным в сборниках канонов, нельзя было объявить о разводе. В подобной ситуации приходилось мирить супругов. Бертольф подчинился - согласно исправленному варианту - главным образом из страха перед светскими санкциями, но против воли, с ненавистью и отвращением, видя отныне для себя лишь один выход - пойти на преступление. Тут начинаются страсти Годеливы. Страдание, терпение, медленное духовное восхождение. Супруг не изводил ее телесно. Но она оставалась брошенной, даже своим отцом. Лишенной мужчины, что выглядело весьма скандально. "Друзья", родня мужа, были тем шокированы. Они его осуждали. Годелива - идеальный партнер для жизни в браке- "запрещала злословить о своем мужчине". Они ее жалели, особенно за то, что она лишена "плотских удовольствий". Та отвечала: "Мне дела нет до того, что радует плоть". Отрадное постоянство, иследующий шаг- мало-помалу примерная супруга начинает исповедовать презрение к миру, приобретает черты, образ действий, которыми наделяют Деву Марию. Слова "Magnificat" вкрадываются в ее уста, особенно, когда она держит речь перед монахами из Сен-Винок, взявшихся
248 Картина мира в обыденном сознании
тогда ее навестить, кого она наставляет, демонстрируя им - она, слабая женщина- пример воздержания и покорности. В таких вот отзвуках литургических песнопений и евангельских реминисценциях речь заходит о мученичестве.
Бертольф приготовился сделать свой ход. Он связался с двумя своими сервами, послушав совета этих мерзавцев, что снова противно всякому порядку. Однажды вечером, перед заходом солнца, Годелива видит, что он к ней возвращается. Она ошеломлена. Он улыбается, заключает ее в свои объятья, одаривает поцелуем, усаживает рядом с собой на одну подушку (в такой позе, какую в XIV в. парижские мастера станут придавать фигуркам куртуазных любовников на слоновой кости крышечек для зеркал и коробочек для благовоний). Мужчина привлекает к себе свою жену. Та сначала робко отстраняется, затем предается ему, покорная и готовая исполнить супружеский долг, когда муж того потребует. Такой близкий, Бертольф завлекает ее: "Ты не привыкла к моему обществу, ни к тому, чтобы забавляться сладкими речами и разделять плотские наслаждения". (Слова, удовольствие- имеются в виду две последовательные фазы соблазнения, любовная игра, такая, какую должно вести по определенному ритуалу.) Ему невдомек, как его дух отстранился от нее. Думается, лукавый попутал. "Я положу истинный конец духовному разводу, стану обращаться с тобой как с дражайшей супругой, возвращу единство нашим душам и телам... Я нашел женщину, которая ручается соединить нас крепкой любовью, заставить любить непрерывно и больше, чем когда-либо на земле супруги нежно любили друг друга". Два серва проводят ее к ворожее. На что Годелива: "Я служанка Господа. Я вверяю себя ему. Если это может совершиться без греха, я согласна". И агиографу остается лишь воскликнуть: что за добродетель! Господу сначала поручила она себя из страха через магию отделиться от него. Однако с той же мыслью, "дабы не отделиться от Господа, кто соединил супругов, она избрала супружество".
Если верить П. Коэнсу, издателю древнейшей версии памятника, эта сцена происходила 30 июля 1070 г. Семнадцатого же умер граф Бодуэн, и мнения его подданных разделились. Люди Приморской Фландрии (откуда и Бертольф) взяли сторону Роберта Фрисландского, люди Булоннэ (откуда родом Годелива) высказались в пользу вдовы. Всеобщее смятение. Прекрасный случай, надо действовать. Спустилась ночь - время несчастья, время зла, и двое слуг приходят за дамой. Они ее эскорт. Пародия на свадебный поезд, обратившийся в пагубу, в тишине, в непроглядной тьме ночи (в какую мир воображения народных сказок помещает самые черные злодеяния) движущийся в обратном направлении - от ложа к дверям, никак не к мужу - к женщине, даже не к свекрови, того хуже- к настоящей колдунье. Годелива захлебнулась, погруженная в воду, как для нового крещения, освящая ее и делая чудотворной. Наконец, принесена в свою постель, переодета. Наутро люди нашли госпожу мертвой, без видимых признаков насильственной смерти. Однако тотчас
________________Ж. Люби. Почтенная матрона и плохо выданная уамуЛ____________249
возникли первые сомнения. Глухой ропот и только, ведь подозрение зародилось в среде самых бедных. И тотчас чудо- умножение хлебов, приготовленных для поминальной трапезы, чудо в пользу бедных. И тотчас культ - вода, исцеляющая все тех же бедных, и камни, превращающиеся в драгоценные.
Как в насмешку над обеими властями. Над властью епископастранное могущество замученной жены делало неэффективными его интердикты, все меры, которые он принимал. Над властью графа - палач, воплощение зла во всей этой истории, со своими сержантами, этими сеидами, не служил ли он графу, собирая подати? В примитивных формах подобного благочестия, в первоначальной структуре легенды - не следуя до конца за Жаком Ле Гоффом в его гипотезах - можно усмотреть протест против угнетения в защиту всех невинных жертв. Героиня, конечно, принадлежит к классу тех, кто пользуется плодами сеньориальной системы. Службы, которыми ей обязаны, зиждятся на ее сословной чести, на уважении, подобающем ее положению. Однако она женщина, существо подвластное, и муж морит ее голодом, как по службе обрекает на голод людей, подчиненных сеньориальной власти. Этот культ, этот рассказ исходят, очевидно, из народной среды - и в это понятие заложена идея социального конфликта. В них следует видеть одну из форм, какие приобрела классовая борьба среди свободных и непокорных крестьян Приморской Фландрии в критический момент истории сеньориального общества. Некоторое время спустя, после примирения фландрских баронов усилиями фламандца св. Арнульфа ", граф, проводивший тогда расследование случаев убийства в области Брюгге, и епископ, основавший тогда же Ауденбургское аббатство, договорились нейтрализовать это поклонение и использовать его для укрепления существующего порядка. Так житие святой заместило трогательную историю о плохо выданной замуж '".
Для поддержания существующего порядка было недостаточно привести в соответствие девиантные культы. Порядок требовал, чтобы при формировании супружеских пар соблюдались предписанные правила. Налагать нормы - в том две власти находят общий язык. Рассказ о несчастиях Годеливы призван, таким образом, подкрепить наставление, как правильно вступить в брак. Распространяемое в подобной форме увещевание предвосхищает собой другое, пятьюдесятью годами позже транслированное в житие графини Иды. Напоминая, что узы брака - то, что соединено Богом - не могут быть расторгнуты. Заключение брачного контракта- дело родителей, не детей, однако им следует принимать во внимание нравы более, чем богатство, опасаясь invidia, этой зависти, разрушающей брачные союзы. Едва ли есть нужда- настолько это в порядке вещей - представлять образ послушной жены, какой была
