Роджер Бутл - Траблы с Европой. Почему Евросоюз не работает, как его реформировать и чем его заменить
Европейские представления о благах интеграции находили отклик и по ту сторону Атлантики. Среди определенной части американского истеблишмента всегда бытовало мнение, что объединенная Европа таит потенциальную угрозу для гегемонии США. И все же в США с самого начала преобладало положительное отношение к идее европейской интеграции. И опять же, тому имелись основания как политические, так и экономические. Что касается политики, то в первые послевоенные десятилетия главным вопросом на повестке дня Америки стояла коммунистическая угроза, и потому Европа более интегрированная рассматривалась руководством США как бастион против коммунизма.
В этом политическом уравнении отводилось место и экономической составляющей. Чем больше Европа преуспевала в экономическом плане, тем меньше становилась вероятность распространения коммунизма. Если оставить в стороне эти соображения, то экономический рост Европы стал бы неплохим подспорьем и для США, за счет укрепления связей в области торговли и инвестиций, а кроме того, это позволило бы Америке сократить объем средств, выделяемых на глобальную оборону, помощь другим странам и на международные органы.
Ответ на вопрос, за счет чего можно повысить экономическое благополучие Европы, большинству в американском истеблишменте представлялся очевидным: устранить торговые барьеры и стимулировать интеграцию, вот и весь сказ. По большому счету, сама Америка сделала для благополучия Европы еще больше. Начиная с 1947 г., в рамках «плана Маршалла», США на протяжении четырех лет направляли более 1 % своего ВВП для помощи пострадавшим от войны государствам Европы.
И все же, когда создавался ЕС, не наблюдалось даже малейших признаков того, что кто-то из высокопоставленных государственных деятелей или дипломатов США обратил внимание на непродуманность структур общеевропейских институтов. В условиях господства экономической идеологии, которая опирается на этатизм и вмешательство государства в экономику (интервенционизм), более тесная интеграция способна повредить экономическому росту европейских государств. Впрочем, будем справедливы к американским политикам и дипломатам: в те времена их первостепенной задачей было просто восстановить экономический рост Европы. Более того, в то время мало кто из экономистов осознавал все значение институтов как категории, отдельной от «обычных экономических сил», необходимой для достижения экономического благополучия. Чтобы открылись глаза, потребовались такие масштабные события, как крушение коммунизма и подъем развивающихся рынков. Но, пожалуй, еще удивительнее, что США, страна такой великой демократии, по каким-то неведомым причинам не сумели разглядеть пугающий дефицит демократии в самом сердце Евросоюза.
Угроза с ВостокаВ последние годы, после того как развалился Советский Союз, а на горизонте замаячила перспектива окончания гегемонии США в мире, дает о себе знать четвертый фактор, подталкивающий Европу к интеграции: страх перед Востоком. По общему мнению, доминирующее положение в мире займут Китай и Индия, и не исключено, что, дыша им в затылок, будут наступать азиатские державы поменьше, например Индонезия. Если Европа не объединится, то хватит ли у нее сил возвысить свой голос так, чтобы мир услышал его? Выдержит ли она конкуренцию? И вообще, сумеет ли выжить?
Горячие защитники Евросоюза обычно выдвигают такой аргумент, что если не будет ЕС, то лет через 20 ни одну из европейских стран, включая и Германию, не допустят за стол, где ведущие державы будут решать судьбы мира. Зато Китай сможет применять старый испытанный принцип «разделяй и властвуй», ведя переговоры по отдельности с каждым европейским государством. Эта мысль прозвучала из уст премьер-министра Италии Энрико Летта в ходе его совместного с Дэвидом Кэмероном выступления перед Королевским институтом международных отношений в Чатем-Хаус, в июле 2013 г.:
Сегодня размер снова приобрел значение. Государства-члены нуждаются в коллективной мощи Европейского союза, чтобы иметь рычаг воздействия, в противном случае у них не будет ни силы, ни богатства, которые требуются, чтобы что-то значить в мировой политике. Либо Европа становится глобальным игроком в области экономики, а также во внешней и оборонной политике, либо каждое государство из числа участников ЕС обречено выбиваться из последних сил в попытке сохранить за собой ту роль, какую оно играло в прошлом столетии.
На самом деле лет через 20–30 мир, скорее всего, станет многополярным и обзаведется институтами совсем иного рода, чем нынешние, и эту мысль я обосновываю в главе 10. И все же неизбывные страхи, что Европа окажется несостоятельной и бессильной, в случае если Европейский союз не сохранится, породили куда больше терпимости по отношению к ошибкам и промахам ЕС, чем они того заслуживают.
Неизбежность интеграцииПятое идейное воззрение, толкающее Европу в объятия интеграции, в сущности, соединяет в себе четыре предыдущих, поскольку постулирует, что европейская интеграция попросту неизбежна. Сама идея неизбежности приобретает странную власть над теми, кто ей привержен. Если вы верите, что некое событие или исход неизбежны, это может парализовать или ослабить всякое желание действовать, поскольку такое событие неотвратимо и наступит независимо от того, будете ли вы что-то предпринимать или сидеть сложа руки. На деле, однако, людей побуждает к действию вера, что то, что они делают, отвечает велению времени и созвучно поступи истории.
В романе «Война и мир» Толстой дает ответ на вопрос, почему сотни тысяч людей двинулись по просторам Европы, чтобы сойтись в кровопролитных сражениях наполеоновских войн. Он указывает на бесчисленное количество самых разнообразных причин, которые двигали массами, но с абсолютной ясностью дает понять, что все они с их побудительными мотивами – всего лишь шестеренки в колесе истории. Каждое действие их, говорит Толстой, «в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно». И «фатализм в истории неизбежен для объяснения» явлений, «разумность которых мы не понимаем».[8]
Не так много времени прошло с тех пор, как Л. Толстой написал свой великий роман, и идея неизбежности начала играть решающую роль в возвышении коммунизма. К. Маркс создал теорию эволюции экономики и общества, обосновавшую «неизбежность» коммунизма. Большинство революционеров, которые боролись за торжество идеалов коммунизма в России и где бы то ни было еще, глубоко верили в окончательный триумф этой идеи. Эта вера закаляла их волю и вдохновляла совершать все возможное и невозможное ради претворения идеалов в жизнь.
Идею европейской интеграции всегда окружала такая же аура неизбежности. Она рассматривалась в качестве способа подвести черту под прошлым, исцелить былые раны и проложить путь в будущее. Национальные государства доживали свои дни и уходили в прошлое. Объединенная Европа, как думалось многим, воплотила бы в себе лучшие из европейских традиций и стала бы залогом светлого будущего Европы в современном мире.
Под обаяние идеи об исторической неизбежности интеграции попали даже ее противники – слишком часто они ощущали себя так, словно пытаются остановить неотвратимо надвигающийся на них паровой каток, и, что бы они ни делали, он все равно прокатится по ним и раздавит. В этом неудержимом движении к интеграции не принимались в расчет даже возражения большинства. Так, когда референдумы по Общеевропейской Конституции бесславно провалились во Франции и Нидерландах, это не смутило евроэлиты, и ключевые положения документа, отвергнутого большинством на избирательных участках, все равно были введены в действие. Европолитики просто исключили из своего лексикона пресловутое слово на букву «к» – конституция.
Когда в 2008 г. ирландские избиратели проголосовали против Лиссабонского договора, впоследствии по этому вопросу им навязали второй референдум. На сей раз ирландцы проголосовали «за», но, по всей вероятности, если бы они одобрили Лиссабонский договор с первого раза, второго референдума не проводилось бы. Осталось впечатление, что ирландцев заставили бы голосовать до тех пор, пока они не сказали договору «да»; а как только это произошло, никто не удосужился бы спросить их снова.
Лишь в последние годы этот морок неизбежности начала понемногу рассеиваться в умах и сторонников, и противников интеграции. По правде говоря, дальнейшая интеграция Европы никогда и не была такой уж неизбежной, но сейчас вероятность ее на самом деле уменьшилась.
Итак, движение Европы в сторону интеграции сформировалось на основе пяти идейных воззрений, и они по-прежнему служат импульсом к продолжению этого процесса. Они вдохновляют и побуждают к действию своих сторонников, сообщают им чувство морального превосходства и внушают уверенность, что история на их стороне.
