Журнал Русская жизнь - Лень (май 2009)
В 1912 году я женился, пришлось обзаводиться хозяйством: купил корову, да и мать была уже 62 годов и совершенно ничего не могла делать. В 1916 году был взят по мобилизации на военную службу, где работал в столярной мастерской 2-го пулеметного полка в Петрограде. Во время революции был в Петрограде - местечко Стрельна, недалеко от Петергофа. В 1919 году вернулся домой к окончательно разоренному хозяйству, потому что никакого солдатского пособия или пайка семейству не выдавали, а доход от церкви поступал заместителю, а по закону следовало бы моему семейству. В 1919 году отошла земля от церкви, и был я нанят прихожанами по 1/2 фунта с души хлебом и 60 руб. в год деньгами при своей квартире, так как дом приходский занят под 1-й класс школы. При такой обеспеченности приходилось убежать со службы. Но так как убежать было некуда и не к чему - нет нигде ни земли, ни своей избы-угла, то приходилось терпеть. Питание тогда было с усадебного огорода в количестве 55 кв. сажен, который давал ежегодно 20 пудов моркови и кроме того порядочно других корнеплодов и огурцов, так как в бытность на военной службе в Петрограде я работал у чухни на огородах, которые приносили огромный доход овощами и в особенности клубникой, где я присмотрелся к уходу за овощами, каковой уход и применяю дома в настоящее время и вижу превосходные результаты на своем маленьком огороде, что, я думаю, видят мои соседи. Брат мой, Василий Степанович Карпов, служил в Черевковском РИК счетоводом, тоже не имея своей избы-квартиры, так как дом наш был в Ляхове разломан и сложен в штабель, чтобы не догнил без крыши окончательно. И вот мы сообща с братом решили строить избу из развалин старого с условием: на средства брата срубить и отделать, а мне в 1928 году войти жить, предварительно сделав рамы, двери, печь и помещение для пчел. Служба не давала почти никаких средств да и не стала удовлетворять, так как приходилось сталкиваться частенько с такими противоречивыми вопросами, которых разрешить не могу ни сам, ни другие с богословским образованием люди.
Встретился однажды в Красноборске с одним пчеловодом с Падзер, около Сольвычегодска, с которым познакомился, и рассказал о своем положении. «Брось-ка ты, парень, эту бесполезную службу и займись пчеловодством, которое даст тебе кусок хлеба», - дал он мне совет. - «Да вдобавок, ты еще и столяр, так тебе только пчел и водить». Вот где я услышал драгоценные слова. В 1920 году у меня было четверо детей и старуха-мать. Подал заявление на родину в Звягинскую - не принимают, семья велика, земли много надо, а вот у них псаломщика нет, то, пожалуйста, поступай. Но такая служба мне уже слишком надоела в кабале у попа. Между тем время шло. Брат срубил избу и почему-то бросил службу в Черевковском РИК, уехал в Кемь, где и сейчас служит. А в Красноборском районе в 1924 году провели землеустройство, и земельный суд наделил меня землей, так как я осуществил право на землю, прожив 15 лет, но никак не приняли в сенокосное общество будто бы от желания всего общества, а не от закона. Корову, конечно, кормить было нечем, и вот тут-то я окончательно решил заняться пчеловодством. Но как? Не имея ни знаний, ни средств, ни практики, - никак не мыслимо начать. Решено было купить два улья с условием поработать на той же пасеке летний сезон с выставки до выставки - до окончания сезона. Удалось купить на Комарице (Забелино, дер. Богородская Кулига) у Прокопия Васильевича Подсекина, где и начал учиться. Цена ульям 30 пудов хлеба за улей. Пришлось поставить на карту все: продал пальто, мебель своей работы и у жены все, что можно продать из вещей. И вот из этих двух ульев выросла имеющаяся в настоящее время пасека, и выработался у меня опыт по пчеловодству на самых грубых ошибках в практике, описывать которые за неимением здесь места невозможно. На Лябле нанимал квартиру за 5 руб. в месяц, одна изба, где зимой день и ночь работал ульи, в подполье зимовали пчелы. Пришлось окончательно проситься на родину в Ляхово с пасекой и всем семейством. Не помню, которого числа мая месяца 1924 года было собрание, созванное мной к соседу Афанасию Ивановичу Карпову, на котором мне было отказано в приезде, кроме нескольких лиц, которые ничего не имели против, остальные долго шумели, подозревая в моем приезде вред от пчел и боясь моего наделения землей, так я и приехал против желания соседей.
24 мая 1928 года я отказался от должности псаломщика Лябельской церкви, навсегда бросив эту службу. 2 июня я приехал на родину и поместился в доме соседа Афанасия Ивановича Карпова, так как своя изба братом была не достроена. Средств существования у меня не было. Вся надежда была на пчел, а нужно было войти в свое помещение и сохранить зимой пчел. Лето 1928 года выпало самое плохое: дожди уничтожили весь взяток пчел, которые собрали 13 пудов меду, а на зиму себя не обеспечили и вдобавок заболели самой опасной болезнью - гнилец. Ну, кажется, дело мое совсем погибло! Было подано прошение в Черевковский РИК, который послал для обследования губернского инструктора А. Верещагина, и был 4 августа составлен т. Верещагиным и райагрономом акт обследования моего хозяйства и болезни пчел, и согласно постановления РИК была оказана помощь через Ляховское кредитное т-во в сумме 50 руб. ссуды и 28 полос стекла. Мед весь сдан в Черевковское ЕПО на обмен товаров. Для лечения пчел дана сумма в 25 руб. на формалин и денатурированный спирт, которого не оказалось нигде, а потому даннные средства пришлось израсходовать на сахар для осенней подкормки пчел, не обеспечивших себя.
Весной 1929 года вся пасека была накануне гибели, но Черевковское кредитное товарищество дало для пчеловодов сахар в количестве 5 фунтов на улей, и я из положения вышел, год был немного лучше 1928 года, но собранный мед пошел частью для уплаты ссуды Кредитному товариществу и 7 пудов сдано Черевковскому РПО из-за 7 рублей 90 копеек за пуд. В 1929 году я сам не пахал на Лябле и снял так мало хлеба для семьи в 8 человек, что не хватило хлеба до урожая на 3 месяца, пришлось просить в счет будущего урожая меда у тех, кто имеет хоть немного хлеба, и благодаря помощи кой-как пробились, а 2-х из детей отдал в няни в Архангельск, да двое - Борис и Николай - 2 месяца ходили по Черевковскому району, прося хлебца на пропитание. Какие кусочки они приносили - маленькие засохшие корочки. Такой хлеб есть было не очень приятно, но что же я мог поделать? В 1930 году Красноборский земотдел лишил меня на Лябле земли, разрешив мне снять озимовой корень, но беда в том, что более половины хлеба съели мыши, потому что молотить пришлось в конце зимы за неполучением из Ляховского сельсовета увольнения на молотьбу, пришлось послать сына, мальчика 13 лет, и заплатить за молотьбу чудовищную цену. 1930 год для пчеловодства был средний, но пасека серьезно пострадала от воров, которыми оказались соседние ребята своей деревни, которых я поймал 13 июля в час ночи, о чем я не буду писать, но только скажу, что результаты весеннего воровства очень губительны: не закрыв как следует 6 ульев, 35 рамок детки, которая погибла, и текущий год ушел на поправку этих ульев, не давших в этом году дохода.
48 килограммов меда сдано Черевковскому РПО. Хотелось сдать больше, но у них не было установки в снабжении: нет вощины, нет сахару, а заготовительная цена на мед была 98 коп. кило. В конце 1930-й год прошел неблагополучно, пчелы осенью были брошены без всякого ухода, так как никакие мои просьбы предсельсоветом не удовлетворены. Несмотря на то, что в ульях 30 пудов меду, караула не было, один улей № 35 задохся в снегу, шесть ульев во время осенней метели замело снегом, и я во время сильной метели прибежал с биржи Коптелово и откопал шесть ульев из-под снега, пчел больше половины задохлось. На состановку в омшаник пчел дано 1 сутки, снегу в ульях до отказа. Третья часть рамок заплесневела от сырости, но все-таки удалось спасти пчел благодаря своевременному зимнему уходу, добыванием подмора и вытиранием плесени. В настоящем 1931 году я занимаюсь пчеловодством на старой черной вощине, которой кооперация не могла достать даже на предложенный ей взамен вощины мед, а потому пчелы, чувствуя духоту и запах старой вощины, неудержимо роились и не дали полного дохода по случаю плохого осеннего дохода и порчи вощин от плесени. Я говорю всегда в защиту пчеловодства, потому что это для меня есть самый больной вопрос, и я всегда обращался в серьезных случаях к органам Советской власти за помощью и согласно Декрета об охране пчеловодства получал содействие и помощь, без чего пчеловодство в нашей несознательной крестьянской среде едва ли возможно. Да еще больной вопрос в том, что несознательная часть деревни считает это не работой, а получением меду даром, а пчеловод торгует медом и ничего более не делает. Такое современное отношение деревни очень вредно отражается на развитии пчеловодства и убивает весь интерес пчеловода, потому что его могут лишить избирательных прав за то, что он пчеловод. Но пчеловод должен быть вполне уверен, что он никоим образом не относится к кулачеству и что широкие массы того взгляда, что пчеловодство не пустая прихоть, а важнейшая отрасль сельского хозяйства, но требующая громадных усилий, труда и заботы со стороны лица им занятого. Высказанное я испытал на себе, когда не знаю, к какой части населения я причислен, когда при обложении сеном или хлебом всегда ставили вопрос так: отобрать у меня с полудуши 5 пудов хлеба, ведь у него меду много. Или: взять у него весь урожай сена, ведь он корову медом кормить может; да он ничего не работает, все с пчелами. Так проводились собрания в прошлую осень 1930 года. В результате оставили меня без хлеба и без сена взамен того, что я сложил все силы и здоровье в пчеловодство с семьей в 8 человек, всех нетрудоспособных, от своих нищенских средств. Я слышу, что меня надо убрать, что я не всех снабжаю медом. В настоящее время хозяйство мое в таком виде: 1/2 души земли на 8 человек, трудоспособных 2 человека, ульев 30, хлеба не сеяно, дом-изба пополам с братом, которому должен уплатить 200 рублей за произведенные работы по постройке дома. Корова одна.
