Сергей Баландин - Еврейский вопрос – Взгляд очевидца изнутри
Впрочем, не только антисемиты относят евреев к особой расе, о евреях как о расе говорил Теодор Герцль, неоднократно этот термин упоминал в своих статьях Владимир Жаботинский и др. Но в те времена под «еврейской расой» подразумевалась определенная группа людей, в принципе, сродная основному населению, хотя и отличающаяся своим образом жизни, традициями, культурой, вероисповеданием, чисто по своей прихоти, как думали евреи, или по своему заблуждению, как думали христиане, и конечно, никто тогда, вплоть до Гитлера, не заикался, что это генетически какой-то особый вид человека или даже отдельный народ. Однако у Гитлера нашлись достойные ученики и единомышленники в лице некоторых особо активных выскочек из еврейской среды, не побрезгавших взять свой корыстный тремп на националистической волне. Миф о еврейском человеке муссируется в работах первых сионистов (в частности Иосифа Хаима Бреннера, см. мою статью «Кривдоискатели»). Его же продолжают и современные иудонацисты. Так, Андре Неер утверждает, что «человечество разделено на виды, называющиеся народами, деление человечества на народы — один из основных принципов еврейского мировоззрения». В таком случае лучше было бы прямо назвать вещи своими именами и сказать, что расизм есть один из основных принципов еврейского мировоззрения. Отсюда также вытекает, что всякий еврей, в силу своего определения, должен придерживаться сего мировоззрения, а тот, кто его отвергает, тот, стало быть, антисемит. Но мне кажется, что это скорее принцип мировоззрения г-на Неера, нежели иудаизма, ибо ни в Танахе, ни в Талмуде мы не сталкиваемся ни с какими биологическими теориями, но под народом понимается чисто политическая или религиозная общность. Характерно, что в России, вплоть до революции «инородцев» определяли по подданству и по вероисповеданию.
Современные же иудонацисты рассматривают и религию не как личное мировоззрение верующего, а как неотъемлемый атрибут расы. Так, в Моисеевом Законе они видят «истины», ограниченные исключительно еврейским миром. Вот, например, интервью Александру Проханову рав Шмулевич говорит: «То, что русские отторгают Ветхий завет, — вещь очень симптоматичная и симпатичная. С моей точки зрения, Ветхий завет принадлежит только евреям. То есть каждый народ должен как бы заниматься своим делом. У вас есть какая-то своя традиция, у нас своя. Естественно, эти традиции могут быть несовместимы. Если мы их совместим, то получим американский вариант религиозности, когда нет различий между католиком, православным, иудеем. Союз догматов, религиозных концепций невозможен. Понятно, с точки зрения поиска истины эти религии несовместимы». А вот другой пример, который приводит Александр Мень в своей статье «Что такое иудеохристианство»: «Однажды я спросил одного еврея, который с недавних пор стал считать себя религиозным, относится ли он к иудаизму как к истинной религии. Спросил я, возможно, несколько грубовато, но не без умысла. Он ответил, что считает иудаизм истиной для евреев. На что я возразил ему, что истина может быть только для всех или ни для кого. Или это истина, или это ложь. Если дважды два для китайца — это четыре, то это истина и для индуса. Следовательно, не может быть специальной еврейской религии, хотя могут быть национальные религиозные обычаи». Впрочем, тот же вопрос можно задать любому «религиозному» в Израиле, и его ответ вряд ли будет существенно отличаться от собеседника отца Александра.
Понятно, что при такой концепции все заповеди и этические императивы распространяются исключительно на евреев. Когда, например, кто-то напоминает заповедь: «Возлюби ближнего своего, как самого себя», иудонацисты не стесняясь, говорят: «Ближний — еврей». Однако если во времена Моисея такая позиция могла быть оправдана тем, что все евреи держались вместе, практически знали друг друга в лицо, и проникни в их лагерь чужой, он сразу же бросился бы в глаза. Но хотелось бы спросить современных евреев, на чем основывается сегодня ваше чувство близости? На единой вере? — Нет, ибо таковой в еврействе давно уже не существует. На культуре? Но много ли евреев имеют хотя бы отдаленное представление о еврейской культуре, не понимает ли каждый из них под «еврейской культурой» свою собственную культуру, основанную, в основном, на внешних влияниях? Может быть, близость связана с кровным родством? — Тоже сомнительно. Но, допустим, что таковое имеется, разве могут, к примеру, два разлученных в детстве брата через двадцать лет разлуки узнать друг друга, если им не скажут: это твой брат? Говорят, что кошка по запаху отличает своих котят от чужих и природный инстинкт заставляет проявлять заботу о первых. Но по какой воне вы отличаете «своего» в том же «марокканце», «бухарце» или «тайманце»? («И обоня воню риз его, и благослови его, и рече: се воня сына моего, яко воня нивы исполнены, юже благослови Господь» Быт. 27:27). Что заставляет еврея прилепляеться к своим соплеменникам, даже в том случае, если они для других отвратительны?
Ну как же не быть антисемитизму, когда антисемит говорит: «еврей не такой, как я, он сделан из другой материи, поэтому у нас нет и не может быть с ними ничего общего». Демократ ему возражает: «Нет, что ты, евреи — такие же люби, как и мы, и вообще все люди братья». Но тут появляется еврей-расист и говорит: «Нет, господин демократ, евреи — это особый вид человека, поэтому у нас не будет ничего общего ни с тобой, ни с антисемитом».
Итак, кто же такой еврей? Я думаю, еще не родился такой человек, который мог бы дать полный ответ на этот вопрос. Александр Бураковский в своей статье «Антисемитизм, асемитизм и евреи» насчитывает пять формулировок определения еврейства, и потом дает еще шестую, правда, несколько идеалистическую и оторванную от реальности: «…Талмуд считает милосердие, стыдливость и взаимопомощь отличительными признаками евреев, и тот, кто лишен этих признаков, не может называться евреем. Вот и шестое определение еврейства». Я же могу дать седьмое определение, и оно, пожалуй, единственное, которое имеет значение в контексте еврейского вопроса: «Еврей есть тот, кто называет себя евреем и для кого вопрос «Кто есть еврей?» имеет жизненно важное значение».
Конфликт на культурной почве
Расцвет национальной идеи (народничество, славянофильство, европейский романтизм) приходится примерно на конец XIX-го века. Это было своего рода реакция на крушение идеалов Просвещения и последовавших за ним революционных процессов. В противовес трезвому реализму, дискредитированному антигуманной сущностью капиталистических и бюрократических отношений, стали создаваться мифы о народной душе, якобы чистой и бескорыстной, о древних корнях национальной культуры, якобы имевшей когда-то свой «золотой век», о якобы не знавших современных пороков патриархальных устоях и их полной гармонии с природой. Однако если мы объективно посмотрим на историю, обратимся к подлинным документам тех золотых национальных веков, мы нигде не найдем ни одного подтверждения об этих будто бы существовавших идиллиях. Наоборот, мы услышим вопль от беззаконий, алчности и жестокости власть предержащих, погрязших в разврате и пошлости, их постоянных междоусобных войн, плач избиваемых младенцев и стариков, вой звериного варварства так называемого «простого народа». Где мы видим в Библии хоть одно свидетельство о культуре? Там даже и слова такого нет. Впрочем, пардон, один раз оно все-таки там употребляется. В книге Бемидбар (Числа 32:14), на иврите написано «…тарбут анашим хатаим» — переводится как «отродье грешников, восставших вместо отцов своих». В современном иврите «тарбут» означает культура, и где-то в высшем смысле Библия права, настоящая культура — это и есть не что иное, как бунт, и уж никак не совокупность красивых манер «правильного» поведения, как думает современный обыватель.
Короче говоря, тогда у народа «болела голова» о чем угодно, только не о культуре и не о самобытности своей национальной идеи. Особенно денационализированы были евреи. Их диаспора полностью устранила необходимость не только своих этнических особенностей, но даже и языка. Это воистину был народ-класс, чьи многочисленные общины сплачивал классовый интерес — обогащаться за счет других. Даже их религия (Талмуд) стала служить классовым целям и трактовалась по-ленински: «Галаха не догма, а руководство к действию». В конце концов, все заповеди свелись к одной — беспрекословному подчинению лидерам общин. Только под влиянием народнических утопий XIX-го века, наиболее просвещенные из евреев впервые стали задумываться о своей национальной культуре.
Как только евреи стали входить в культурную жизнь стран их проживания, еврейский вопрос приобрел еще большую остроту, усугубившись конфликтом культурным. Теодор Герцль писал по этому поводу: «Наш теперешний антисемитизм ни в коем случае не должно смешивать с ненавистью и враждой к еврейской религии, наблюдавшимися в прежние времена. <…> он (антисемитизм) является следствием эмансипации евреев <…> Не будучи по закону эмансипированы в тех странах, где мы жили, мы в наших «гетто» превратились странным образом в какой-то средний класс, явившись вместе с тем для всех остальных сильными конкурентами, внушающими ужас» [2].
