Николай Буссе - Русские и японцы на Сахалине
Въ сумерки возвратился Дьячковъ съ Лютоги, не доставъ травъ. Я его послалъ къ японцамъ сказать Сумеди-Самѣ, что хочу на другой день придти къ нимъ, но я желаю, чтобъ меня приняли только тѣ офицеры, которые были у меня съ визитомъ. Дьячковъ воротился, пробывъ болѣе часа у японцевъ. Онъ передалъ мнѣ, что Сумеди-Сами, принявъ дружески его, сказалъ ему, что они такъ и хотѣли сдѣлать, какъ я желаю. Во время ихъ разговора собралось много аиновъ. Старшины ихъ сѣли на возвышенномъ полу въ ряды, остальные на земляномъ полу. Сумеди сѣлъ на табуретъ лицомъ къ аинамъ, посадивъ на другой табуретъ Дьячкова. Усѣвшись и поклонившись аинамъ, Сухеди началъ говорить рѣчь, время отъ времени будучи прерываемъ стукомъ палочекъ, по которому онъ тотчасъ уходилъ въ комнату старика для полученія приказанія. Вотъ содержаніе его рѣчи.
«Прошедшую осень русское судно пришло къ здѣшней землѣ и высадило на берегъ офицеровъ, солдатъ и пушки. Русскіе начали строить дома. Японцы изъ боязни разбѣжались, половина ушла на Мацмай объявить о происшедшемъ и оплакивать оставшихся японцевъ, которые разбѣжались по разныхъ японскимъ селеніямъ на Сахалинѣ; въ это время аины себя худо вели, воровали изъ амбаровъ крупу и пьянствовали. Но это еще простительно, а худо то, что и зимою аины вели себя дурно. Японцы убѣжавшіе, по счастію своему встрѣтили русскихъ, шедшихъ изъ земли гиляковъ. Эти русскіе успокоили ихъ, сказавъ имъ, что русскіе хотятъ дружно жить съ ними и просятъ воротиться въ Томари. Японцы возвратились, были ласково приняты русскимъ начальникомъ и его солдатами. Стали они дружно жить, но тутъ-то аины и начали стараться поссорить ихъ. Къ русскимъ вы приходили говорить, что японцы хотятъ перерѣзать русскихъ, когда тѣ будутъ спать. Японцамъ вы говорили, что русскіе хотятъ японцевъ убить. Несмотря на это русскіе жили съ японцами дружно и теперь они также будутъ жить дружно. Останутся ли русскіе жить здѣсь или уйдутъ, я не могу вамъ сказать, потому что не знаю. Отъ ихъ большого начальника, бывшаго въ Нангасаки, будетъ бумага, и тогда будетъ извѣстно объ этомъ. Пока же вы работайте, какъ работали прежде, за что попрежнему получите плату. Прошедшіе года пріѣзжало мало солдатъ сюда, этотъ годъ ихъ пріѣхало много, — но не думайте чтобы для сраженія съ русскими, это только для охраненія нашихъ офицеровъ». Кончивъ рѣчь, онъ поклонился, аины преклонили головы, подняли руки ему, а потомъ и Дьячкову. Прощаясь съ Сумеди-Сами, Дьячковъ спросилъ, сколько офицеровъ пріѣхало. Сумеди-Сама отвѣчалъ — 6 старшихъ и 4 младшихъ, и въ Тіатомари осталось еще 12. Дьячковъ высказалъ удивленіе, почему много пріѣхало офицеровъ съ Мацмая. Сумеди отвѣчалъ, что такъ приказалъ мацмайскій губернаторъ.
Выслушавъ этотъ разсказъ, я приказалъ Дьячкову сходить на другой день къ Сумеди-Сама и попросить его придти ко мнѣ. Я намѣренъ былъ съ нимъ поговорить на счетъ наѣзда офицеровъ и солдатъ на Сахалинъ. Наѣздъ этотъ можетъ имѣть одну изъ изъ цѣлей. Первое — если мацмайскому губернатору дано знать, что русскій посланникъ Путятинъ пріѣдетъ на Сахалинъ по поводу занятія нами селенія Томари, и тогда мацмайскій губернаторъ почелъ нужнымъ устроить обычный церемоніалъ пріема, к котораго и понадобилось собрать на Сахалинѣ большое число офицеровъ. Второе — что японцы, просто труся русскихъ, не рѣшались жить безъ прикрытія солдатъ, но тогда странно, зачѣмъ пріѣхало такъ много офицеровъ — развѣ только для того, чтобы подъ видомъ свиты ихъ собрать большое число солдатъ, не давая подозрѣнія намъ. Наконецъ — дѣйствительно японцы, можетъ быть по случаю льдовъ не имѣя достаточнаго количества судовъ въ Соѣ для перевозки, рѣшились мало-по-малу собрать столько войска на Сахалинѣ, чтобы поддержать въ случаѣ нужды свои требованія силою. Но правду сказать послѣднее предположеніе очень невѣроятно. Какъ бы они рѣшились, придя съ мыслью воевать, жить подъ нашими выстрѣлами въ такомъ маломъ числѣ? Надо постараться разъяснить это дѣло.
На другой день, 20-го апрѣля, во 2-мъ часу я послалъ казака Березкина сказать, что иду съ визитомъ въ Мивѣ-Самѣ. Онъ отвѣчалъ, что меня ожидаютъ. Я и Рудановскій одѣли новые сюртуки безъ шпагъ. Людямъ, назначеннымъ нести гостинцы, я приказалъ надѣть мундиры: ихъ было пять. Войдя въ японскій домъ, мы увидѣли, что насъ примутъ въ входной же залѣ, потому что возвышенное мѣсто съ очагомъ, находившееся у оконъ, было застановлено раскрашенными ширмами. Отдѣльныя же комнаты были всѣ закрыты. Насъ встрѣтили Сумеди-Сама и Яма-Мадо. Снявъ шинели и галоши, мы вошли въ огороженное ширмами мѣсто. Посереди его стоялъ столъ покрытый краснымъ [12] войлокомъ. Около этого стола стояли два складныхъ стула и скамья, покрытая краснымъ войлокомъ; съ лѣвой стороны сидѣло 5 на солдатъ на полу на матахъ. У ширмъ, по лѣвую руку отъ входа, что приходилось прямо противъ стола и стульевъ, поставлена была скамья ничѣмъ непокрытая. На столѣ стояла свѣча въ высокомъ мѣдномъ подсвѣчникѣ [13]. Я сказалъ, что при входѣ нашемъ стулья были не заняты, вѣроятно, по японскому этикету хозяинъ долженъ выходить къ мѣсту пріема позже гостей. Солдаты, уже знакомые намъ, вѣжливо поклонились, а Сумеди провелъ насъ къ покрытой скамьѣ и посадилъ на нее. Тотчасъ же вошли и Мива-Сама и Уди-Сама, и раскланявшись съ нами сѣли на стулья. Сумеди помѣстился ниже васъ на ставчикѣ. На непокрытой скамьѣ усадили нашихъ матросовъ и казаковъ. У входа на полу помѣстились два аина — Испонку и другой старикъ — оба въ пестрыхъ шелковыхъ халатахъ. Аины эти, въ особенности Испонку, невольно возбуждали презрѣніе къ себѣ униженностью своихъ движеній и раболѣпнымъ выраженіемъ глазъ. Я замѣтилъ, что во всѣхъ церемоніальныхъ визитахъ японцы помѣщали двухъ аиновъ — почти всегда Испонку и Пенкунари. Началось угощеніе. Японцы внесли чай и разныя печенья. Наши люди — самоваръ съ готовымъ кофеемъ, мелкій сахаръ на блюдѣ, черносливъ и изюмъ. Все это было внесено завернутымъ въ шелковые платки, фрукты на тарелкахъ, сахаръ на блюдѣ, для кофе нашихъ 6-ть чашекъ съ блюдцами. Я хотѣлъ вещи принесенныя нами оставить въ подарокъ Мивѣ-Саму разсчитывая на то, что если онъ и не приметъ ихъ, то это не будетъ имѣть значенія, потому что когда онъ приходилъ ко мнѣ съ визитомъ, то тоже унесъ обратно всю посуду, служившую для угощенія, оставивъ только въ подарокъ сласти. Всего болѣе непріятно въ этомъ визитѣ было невольное сравненіе, которое пришлось сдѣлать, чистоты и богатства одежды и ловкости и благородства пріемовъ у японскихъ солдатъ, съ грубыми мундирами нашихъ матросовъ и неловкостью пріемовъ ихъ, еще болѣе увеличившейся отъ непривычки сидѣть при офицерахъ. Они не звали куда дѣть свои руки и ноги, несмотря на частыя повторенія отъ меня, чтобы были свободнѣе и не думали о томъ, что сидятъ въ моемъ присутствіи. Японцы очень охотно пили кофе. Разговоръ не могъ быть живъ, потому что проводился черезъ переводчиковъ. Просидя около часу времени, поднялся съ своего мѣста, чтобы дать тѣмъ знакъ концу засѣданія. Я просилъ Сумеди предложить отъ меня Мивѣ-Самѣ подарокъ всѣ вещи, принесенныя нами. Мива-Сама отказался съ большимъ смущеніемъ; видно было, что онъ боялся обидѣть меня. Замѣтивъ это, я сказалъ съ веселымъ видомъ, что нисколько не обижаюсь отказомъ, который вовсе не измѣнитъ нашихъ дружескихъ отношеній, а потому и не настаиваю. Я велѣлъ высыпать сахаръ, черносливъ и изюмъ на японскіе подносы и, уложивъ нашу посуду, взять ее обратно домой. Японцы очень обрадовались, что обстоятельство, казавшееся имъ чрезвычайно щекотливымъ, кончилось благополучно. Когда все было уложено, я всталъ и простившись съ японцами возвратился съ Рудановскимъ домой. Около этого времени мои отношенія къ Рудановскому совершенно измѣнились, послѣ бывшаго между нами объясненія за нѣсколько дней передъ приходомъ японскихъ судовъ. Принимая еще зимою всѣ мѣры на случай осады нашей крѣпостцы и не нуждаясь для этого въ помощи Рудановскаго, я ограничивалъ по прежнему [14] наши сношенія вѣжливыми поклонами при встрѣчахъ и разспросами о его картографическихъ работахъ. Въ концѣ марта я уже замѣтилъ, что Рудановскій сводилъ иногда разговоръ на тему о нашемъ положеніи на островѣ, на поздній вѣроятно приходъ судовъ нашихъ и на другія распоряженія, сдѣланныя Невельскимъ, и которыя по моему мнѣнію были неудобны. Помня очень хорошо, что Рудановскій былъ одинъ изъ тѣхъ, который поддерживалъ Невельсвого, когда дѣло шло о занятіи Томари, и что когда зимою я строилъ башню, то онъ говорилъ, что вѣроятно намъ придется защищаться противъ какихъ-нибудь духовъ; я по прежнему предполагалъ, что Рудановскій продолжаетъ одобрять все, что Невельской говорилъ и дѣлалъ, и потому оставлялъ его намеки безъ вниманія, отвѣчая коротко, что безъ сомнѣнія Невельской дѣлалъ такія распоряженія, которыя совершенно обезпечатъ насъ. Между тѣмъ Рудановскій все чаще и чаще сходился со мною на прогулкахъ и постоянно сводилъ разговоръ на японцевъ. Разъ случилось ему проводить меня; мнѣ неловко было не пригласить его войти, и онъ остался у меня пить чай. Ему было извѣстно, что я послалъ четырехъ человѣкъ въ Сирануси и Сиретоку для развѣдыванія о японцахъ, и что со стороны Странуси получено извѣстіе отъ казака Березкина, что пять японскихъ судовъ пришло въ Сирануси. Онъ спросилъ меня, что я думаю объ этихъ судахъ. Я сказалъ, что ихъ такъ мало еще, что опасаться пока нечего. — «Однако надо быть готовымъ на все», замѣтилъ онъ мнѣ. Я этого и ждалъ и тотчасъ спросилъ его развѣ онъ перемѣнилъ свое мнѣніе о томъ, что занятіе русскими Томари не можетъ имѣть никакого вліянія на японцевъ и что они попрежнему мирно придутъ работать на Сахалинѣ. Онъ отвѣчалъ мнѣ, что онъ дѣйствительно прежде такъ думали, вполнѣ полагаясь на то, что если Невельской былъ такъ увѣренъ въ своихъ планахъ, значитъ они были на чемъ-нибудь основаны. Я замѣтилъ ему, что въ такомъ случаѣ не слѣдовало, такъ настойчиво поддерживать мнѣніе Невельского. Съ этого мы перешли вообще на всѣ дѣйствія какъ мои, такъ его на Сахалинѣ. Рудановскій хотя и упрекалъ себя, но упрекалъ и меня въ томъ, что я вообще обращался съ нимъ какъ съ человѣкомъ, котораго не любятъ и потому безъ церемоніи устраняютъ отъ общества и дѣла. Я старался ему доказать, что принявъ роту въ непосредственную свою команду, я не могъ терпѣть, чтобы онъ, не стѣсняясь моимъ присутствіемъ, хозяйничалъ, а во время первыхъ построекъ это случалось не разъ, а потому, выведенный изъ терпѣнія, я рѣшился устранить его совершенно отъ внутренней жизни въ посту, предоставивъ ему исключительно заниматься съемкой страны. Къ сожалѣнію моему я не могъ его убѣдить въ томъ, что для него нѣтъ ничего унизительнаго служить младшимъ въ ротѣ, которою онъ командовалъ въ Камчаткѣ. Кончивъ этотъ споръ, онъ все-таки призналъ себя отчасти неправымъ и опять возвратился къ вопросу, что я думаю на счетъ нашего положенія. Видно было, что онъ опасался, чтобы наша экспедиція не кончилась катастрофой, такъ какъ увѣренія Невельского на счетъ ранняго прихода нашихъ судовъ не сбились. Онъ спрашивалъ меня, что мы будемъ дѣлать, если японцы вздумаютъ осадить насъ, между тѣмъ какъ въ крѣпости нѣтъ даже воды, и перенесенъ ли провіантъ? Я съ усмѣшкою замѣтилъ, что хотя онъ полагалъ, что надо ледникъ устраивать подъ горою и набить его льдомъ съ моря, а работа, которую я назначилъ, очень трудна и ни къ чему не служитъ, — я все-таки устроилъ ледникъ въ крѣпости и набилъ его прѣснымъ льдомъ; слѣдовательно, вода у насъ есть. Муки и соли запасено на мѣсяцъ; сухарей на 20 сутокъ. Орудія стоятъ наготовѣ, люди разсчитаны на случай боя. Рудановскій видимо былъ доволенъ, что все было мною предусмотрѣно, такъ какъ былъ увѣренъ, что японцы затѣваютъ что нибудь худое противъ насъ. Онъ просилъ меня, чтобы я назначилъ ему мѣсто на случай тревоги. Я ему сказалъ, что когда будетъ нужно принять послѣднія уже мѣры, то я самъ скажу кому что дѣлать. Дѣйствительно, когда отъ Березкина прекратились извѣстія, и я считалъ его въ плѣну, то Рудановскому я поручилъ наблюдать за нижнею башнею и пріучить людей въ дѣйствію орудіями. Послѣ того скоро я усилилъ караулъ и назначилъ очередное ночное дежурство себѣ съ Рудановскимъ. Съ того времени мы стали ежедневно видѣться и ходить другъ къ другу.
