Отар Кушанашвили - Не один
И мы поехали в Метехи – место, куда любой грузин едет прочистить голову, там оживают густонаселенные фрески, на фресках люди мечтают о Свободе и бьются за Землю.
Двадцать минут езды от центра – и вот вам слияние неба, долины, гор; «единенье такое лишь небом хранимо». Здесь пьют только «Саперави», оно, что ли, более «утешительное», старые хитрецы говорили мне, что «Саперави», ежели его употребить с умом, приближает к разгадке Божьего замысла.
Как же мы, например, захмелев, оседлали коней и помчали в сакральную Алазанскую долину.
Это, если хотите, субстрат грузинского миропонимания, средство от коловорота, в будни самым будничным образом насилующего твой мозг, глазные яблоки, барабанные перепонки.
Вот тут, в долине, под алазанское же винцо («винцо в бутылочке, мясцо на вилочке»), до вас дойдет «евтушенковское», писанное в Грузии, «возмездье отпуска за годовую муку».
Самое время для серной бани, вот где вам выпишут индульгенцию на год вперед, аж завидки берут.
Таких бань нет нигде, стамбульские, которые мне рекомендовали, не бани, а неловкость.
Баня должна быть такой, чтобы ты убедился, что в мире еще полно гармонии, что мозговое переутомление – это тьфу, если есть грузинское вино и боевые товарищи рядком, если ты знаешь, что можешь успеть все, обнять весь мир и даже не опоздать на футбол.
Юбилей с удавкой в руках
Покажите мне сердце, не обремененное дерзкими мечтами, – и я покажу вам счастливого человека!
Вот я – Е.Ю. Додолев подтвердит – изолированный случай, все более редкий для человеческой расы: догадал меня черт народиться с сокровищем – Даром.
Через четыре дня мне 445 лет, я слыву грузинским Бенисио Дель Торо, и нечистый токмо знает, отчего я еще не на вершине, коли до сих парализую уличное движение в любой точке земшара, что твой ранний Евтушенко.
Если не знать меня коротко, то создается ощущение, что карьера моя замешана на «лихорадке горя», как стихи Бродского.
Мне 445, но я, как пиит Кублановский, тоже растерян:
«Так и нету внятного ответа,
Что такое стынь тоски вселенской»,
хотя я умею делать свою работу так, что преображаю пространство.
Однако ж ни Спилберг, ни Эрнст, ни даже Миша Галустян мне не звонят, и лекарство от отчаяния я нахожу только в том, что расширяю фронт работ – чтобы в нужный момент оказаться в форме Энди Гарсиа.
Но сколько ни умничай и ни изображай Клинта Иствуда вперемешку с Джоном Траволтой от журналистики, Эрнст новые проекты отдает на откуп амбивалентному Пивоварову и Башарову, воплощению авантюрного духа эпохи отрицательного обаяния и харизмы и без харизмы.
Но Пивоваров хотя бы энциклопедически образован, тогда как второй, перманентный женишок, поколачивающий зазноб с пьяных глаз, – ни аза не смыслит в тививедении, но на короткой с кем надо ноге.
Не понимаю.
Но работать-то надо.
Как говорила моя мама: «Как ты умудряешься в первой десятке столько лет торчать? Не сосешь ни у кого, сзади парней не подпускаешь».
Умудряюсь, мам: я сам сзади подхожу.
Только не с членом, как у ЭТИХ принято, а с ножом и удавкой.
Через четыре дня мне 445.
Сказать спасибо 445 раз
Сегодня мне 445 лет. Вы вольны полагать меня концентрированным воплощением всего самого худшего в человечестве, полагайте сколько угодно, на мой сердечный жар это никоим образом не влияет, и повлиять никак не может; другие, глобальные вещи влияют.
Например, кончина Фреске и юбилей превосходной Натальи Селезневой. Вчера я оплакивал Жанну, сегодня я восхищаюсь народной артисткой, выглядящей моложе, чем самые молодые коллеги Фриске.
Нравится нам это или нет, но трагедия и триумф – в несомненном родстве. За неполные полгода я похоронил шесть человек, и эта статистика скорби нанесла сокрушительный удар по моей картине мира, немилосердного и восхитительного разом. И смерть Жанны, и юбилей Селезневой и даже, простите, мой мужланский юбилейчик – это не просто иллюстрации к моим утренним думам, это уроки. Тут возможно несколько объяснений, но я остановлюсь только на одном. «Жизнь стоит того, чтобы жить» и напевать: «Это наш день, мы узнали его по расположению звезд».
Цой, допрежь уйти, пропел главное. Я не верю, что время лечит, мне теперь жить до края дней с этой болью, и не верю я, как верил Маркес, что физическая боль сильнее душевной; я, как Селезнева, верю, что надо учиться быть счастливыми здесь и сейчас, а ушедшим, кроме «прости-прощай», шептать «спасибо, спасибо, спасибо». Мне 445, и я какое-то время побуду с вами, можно?
Не про это
Не про это лето можно написать: «Оно было красивым, как меандр»; нет, не про это.
Лето получилось значительным, но в драматическом смысле.
Пришлось много плакать; лето заставило.
Как до этого зима и весна, нещадно, а главное, обильно и часто отбиравшее у нас самых дорогих людей.
Я, если вы изволили заметить, человек донельзя сентиментальный (особенно не обольщайтесь: сентиментальность не мешает мне бить, если надо, и в бровь, и в глаз), и, может быть, это одно из немногих моих достоинств; иметь горячее сердце – есть в этом что-то высшее.
Эта же сентиментальность тебя и спасает, когда ты получаешь «дюжину ножей в спину», эта сентиментальность, которая, напоминаю, в моем случае – с кулаками, и спасла меня; я это лето пустулой (нечего, читатель: загляни в Википедию, расширяй кругозор) обозвал.
Но я ведь не эсхатологическую заметку пишу, я защитник Нормы перед лицом Хаоса, я, черт подери, оптимист, антипод Скверны.
Я к осени отношусь с замиранием сердца.
Выучите, наконец, слово «променад», сделайте приятное друзьям, начните по вечерам читать по страничке фолианты, не смотрите телевизор (разве только меня и Е.Ю. Додолева), учитесь принимать все, что вам посылается, – да под хорошую музыку, переводящую скепсис в область отрицательных величин.
Гром и молния
Я не знаю, каков ваш план на новый год, но, опытом горьким наученный, свой я стал осуществлять в 03:00 1 января.
Я играю на опережение, а план мой прост: все успеть, по пути изведя вас всех (хотя последний пункт самоцелью не является).
Прошлый год часто был гадким, редко хорошим, но мерзости, учиненные годиной-гадиной, не оправдывают моей растерянности перед лицом (мордой) бед (кончина БРАТА, смерть лучшей подруги Фриске); надо было лучше готовиться, не желторотый юнец.
А я из тех старозаветных уродцев, что убеждены: пусть знания и умножают печаль, только они и дают силу.
Год я начал с гантелей, витаминов и фильмов с брутальными пацанами, умеющими подчинять кулаки и нервы мозгам: с Бенисио дель Торо, Энди Гарсиа и Тома Харди.
Посмотрите «Легенду», «Убийцу», «Иррационального человека» с Хоакином Фениксом: эти парни, чуждые дистомии и абулии, шутковать не любят, дают сдачи не из благородства, а потому что давать сдачи – часть ДНК.
Как Ди Каприов «Выжившем», сверхубедительно показавший – дайте ему уже чертового «Оскара»! – человека, чья жизнь замешана на «лихорадке горя».
Он мстит – как сделали бы все означенные мои пацаны – за убиенного сына; ханжи возмущены, но с ханжами я умею разговаривать (послушайте меня утром на 93,2 FМ в будни, «СПОРТ FМ»); правда, они со мной не умеют, я, пардон, им не по зубам, поэтому их все меньше. Но вопрос сколь бездонный, столь и принципиальный, посему еще и еще раз приведу мнение Константина Леонтьева (нечего, читатель, сам наводи справки): «Все хорошо, если красиво и сильно, а будь то святость или разврат, реакционность или революционность – не имеет значения».
В этом высказывании вся полнота жизни, я об этом талдычу и вам, и на федеральных каналах, и на «СПОРТ FM».
Правда, с желанием взорвать тухлый мир надо поосторожнее: пусть это все-таки будет фигурой речи.
Вы, кстати, выясняли степень вашей износоустойчивости?
Я, конечно, не о застольях.
Вот только попробуйте отрицать, что это диво дивное: вскакивать С РАДОСТЬЮ в 3 пополуночи, чтобы в 6 быть на работе.
ЕЖЕДЕНЬ.
Я научился с помощью «СПОРТ FM» (соведущий – Роман Мазуров) избывать «неприятности мелкотравматического характера» и теперь учу этому аудиторию (не мутируя при этом в ментора с покровительственным конферансом).
Люди сразу чувствуют освежающую, как насыщенный озоном воздух, симпатию.
Умер от рака Дэвид Боуи, и это трагедия; он, как мало кто, умел делать суровой реальности инъекцию уже почти запретной своеобычности.
Самое время, помня о нем, выяснить, усвоили ли мы этот урок: сохранить свое «Я» – даже когда гром наивно пытается опередить молнию.
Сантименты-2016
Истый революционер-антифашист, а я первый среди этой вымирающей братии, должен сохранять пессимизм разума и оптимизм воли.
Такой мерзости, как соединение лени, зазнайства и эсхатологии, никакой талант не искупит.
Спросите хоть у Е.Ю. Додолева, успевшего уже в самом эмбрионе года взять интервью у преуспевающего Н.С. Михалкова.
