Газета Дуэль - 2008_1-2 (551)
— Казалось бы, для венчурного фонда выбор проектов — самая что ни на есть стратегическая задача…
— Да. Но я президент нашей компании, член инвестиционного комитета. У нас есть генеральный директор — это техническая фигура, в ближайшее время он будет заменен на кандидата, который сейчас будет утвержден Европейским банком реконструкции и развития. Пока я не могу назвать фамилии — рассматриваются несколько людей, которые работали в «Дельта-капитале», в «Ренессансе», с европейским бэкграундом, с американским. Но это опять-таки компетенция моих израильских коллег, у них свои критерии оценки специалистов.
— Частные деньги для венчурного фонда «Финанс-траста» собирали только израильтяне?
— Да, это было изначально так. При этом русских денег там просто нет, все деньги европейские, израильские, американские.
— А каковы функции «Финанс-траста»? Как вы разделите их с «Тамир Фишман»?
— Наши функции должны были обеспечить победу в конкурсе, сформировать на стартовом этапе операционную команду, которая, как только пойдут деньги, будет частично заменена. То есть сформировать оболочку, которая, как первая ступень, вынесет ракету на околокосмическую орбиту, а дальше технические функции заменяются профессиональными менеджерами, а на нас остается стратегия.
— То есть во время конкурса МЭРТу показывали не ту команду, которая будет реально работать?
— Нет, почему. Ту команду. Прилетал и директор «Тамир Фишман» Эльдад Тамир, прилетали потенциальные менеджеры, которые будут участвовать. Естественно, Эльдад не будет гендиректором «Финанс-траста», это было понятно с самого начала, он все-таки управляет гораздо большими историями. Собственно говоря, мы запустили «Финанс-траст» как проектную компанию, в ней, безусловно, произойдут еще изменения в штатном расписании, но уже такие, незначительные.
— Финансово-промышленная группа «Финансгрупп» не очень известна. Когда стали известны результаты конкурса РВК, мы в «Ъ» не так много про вас поняли. Удивились, например, обнаружив следы политической активности. Кто ее контролирует, какие финансовые параметры деятельности вы готовы раскрыть?
— «Финанс-траст» — это наша дочка, но венчурные инвестиции далеко не основное направление нашей деятельности. Я совладелец и президент финансово-промышленной группы «Финансгрупп», то, чем мы владеем и управляем, оценивается примерно в $3,2 млрд. Но я сам никогда в операционный менеджмент не вхожу. Я занимаюсь стратегией, политикой, социальными проектами.
— Внушительно для малоизвестной компании. Так владеете или управляете?
— И то и другое. Но это очень переплетенная история, мы очень тесно аффилированы с некоторыми политическими фигурами и управляем их активами. Имеем отношения и с администрацией президента, и с ее силовым блоком. У нас есть и очень серьезные нефтяные активы — Русская нефтяная группа, я ее совладелец и президент, и другие, например Русская алмазная группа, «Русские инструментальные технологии». И вообще, холдинг «Русская бизнес-группа» — очень серьезная структура.
— Структура реальных собственников не раскрывается?
— Там разные офшоры, кипрские и другие компании. Это не руководство администрации президента, это члены их семей, высокопоставленные люди. Есть и «физики» — физические лица, все близкие, фээсбэшники или эсвээровцы.
— А о каких еще политических связях идет речь?
— У нас есть политическая организация, которая называется «Союз социальной справедливости России», я в ней всегда отвечал за экономику и финансы и финансировал организацию. Эта структура была создана в 2004 году, после того как президент Путин сказал, что большой бизнес должен иметь социальную ответственность перед государством. Тогда наши коллеги из ФСБ решили, что должна возникнуть организация, которая будет ходорковских всяких наклонять, нагибать, мучить, выводить на социальную активность…
— Такой «коллективный вымогатель»?
— Да. В попечителях там все силовые министерства: и Минобороны, и МЧС, и МВД, разумеется. Но исполнители и директора менялись, потому что были конфликты, междоусобицы. Например, кто-то прижал крупного бизнесмена, он звонит — все говорят: «Стоп-стоп-стоп, подожди». Стало понятно, что не работает инструмент, потому что у каждого олигарха есть свои отношения с теми же самыми силовыми структурами. Поэтому концепция немного изменилась, никто не захотел ссориться, нам предложили найти ей новое применение.
— И когда получилось, что эта схема не работает, что есть сопротивление, что вы стали делать, когда эту структуру отдали вам?
— Когда мне сказали, что нужно искать иные формы финансирования, мы заявили $80 млн. на 2005 год на реализацию соцпроектов. 70 % нашей социальной активности приходится на силовые министерства — поддержку вдов, сирот. Это общественная организация, но мы тратим деньги на социалку внутри силовых министерств. У нас же плечи все силовые…
— И откуда в результате стали привлекаться средства?
— Мы разработали концепцию, которая подразумевает создание партнерства с теми объектами, которые ранее предполагалось нагибать и наклонять. Мы стали приезжать к ним с разными предложениями, их результатом стала совместная деятельность. Например, Русская нефтяная группа — это результат альянсов с «Роснефтью», ТНК и ЛУКОЙЛом: сначала в трейдинге, потом мы стали покупать малые и средние нефтедобывающие предприятия. Иными словами, эти компании отдали Русской нефтяной группе часть сбыта.
— Какая там была маржа относительно рыночной цены?
— Не очень, всего 7-10 %. Но этого было достаточно, чтобы заработать денег, а потом мы эти деньги стали тратить на развитие.
Кроме того, с нами работают госбанки, в том числе по политическим мотивам.
— В каком направлении планируете развиваться?
— Мы сейчас развиваем структуру, которая в скором времени трансформируется в госкорпорацию и будет называться «Социальные инвестиции». Она основана на разработанной нами совместно с РАГС (Российская академия госслужбы) и Академией народного хозяйства (АНХ) концепции «бархатной реприватизации». Мы это делаем в том числе и в интересах «Рособоронэкспорта». Это рыночная форма поглощения стратегических активов в дотационных регионах. Речь идет о бюджетообразующих или градообразующих активах, которые находятся в неправильных налоговых режимах.
— «Неправильных» — это что значит?
— Или прибыль выводится, не остается в регионе, или менеджмент неправильный, или конфликт есть на предприятии. Это предприятия, прибыль которых оседает где-либо — за рубежом или не за рубежом, — использующие разные схемы налоговой оптимизации. Государство в настоящий момент считает это неправильным, тем более что у нас много дотационных регионов. Одна из наших задач — увеличить в таких регионах налогооблагаемую базу, чтобы вовремя выплачивались пенсии, зарплаты бюджетникам.
— И как это выглядит?
— Как пылесос. Который собирает эти активы на баланс структуры, которая затем станет госкорпорацией. Потом они официально, методом тендеров будут передаваться в управление управляющим компаниям, профессиональным командам, которые будут генерировать прибыль.
— То есть речь идет о том, что вы получили нечто вроде мандата на рейдерство с использованием силового фактора?
— Это не рейдерство. Мы не забираем предприятия, мы минимизируем рыночную стоимость разными инструментами. Как правило, это добровольно-принудительные инструменты. Есть рыночная стоимость, есть механика блокировки ее роста, конечно же, всякими административными вещами. Но, как правило, люди же понимают, откуда мы приходим… Хотя, как правило, это конфликты тлеющие, уже находящиеся в центре внимания существующих ФПГ. Тогда приходится договариваться нашим старшим товарищам и приходить к какому-то консенсусу. Как правило, это нижняя планка рыночной стоимости. Но это не отбор ЮКОСа — вполне нормальные деньги люди получают.
— Люди довольны… или возражают?
— Нет, зачем. Мы все без охраны живем. По сути дела, у нас же это госзадача — все понимают, что нам поручили это делать. Если не мы, то придут другие, которые точно так же будут выполнять функцию консолидации активов в руках государства, потому что это государственная политика сейчас.
— Кто, например, «не возражал» в последнее время?
— На данный момент мы заняты поглощением предприятия, производящего хром в Оренбургской области. Это один из лучших производителей российского хрома, первый по EBITDA, второй по объему производства в мире. Таких активов в России осталось еще некоторое количество, они интересны, например, «Рособоронэкспорту» (как правило, промышленного толка), ну и другим компаниям, которые считаются аффилированными с государством, таким, как АЛРОСА.
