Михаил Делягин - Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки»
Это не значит, конечно, что есть какая-то «мировая закулиса», где сидят проклятые враги, всем портящие жизнь и всеми манипулирующие. Это не так.
Финансовый интернационал – это сеть, в нем тоже есть столкновение интересов, ими тоже можно манипулировать. У его представителей тоже далеко не все получается, они тоже не всесильны. Мне нравится ответ Черчилля на вопрос, почему англичане не антисемиты: «Потому что мы не считаем себя хуже семитов».
К слову сказать, попытка Ротшильда войти в Россию через совет директоров «Норильского никеля» в итоге не удалась.
Но попытка эта была весьма знаменательной. Когда представитель глобальной финансовой сети официально входит в совет директоров компании, он как бы «метит территорию». Это символический жест, схожий с поднятием над кораблем флага той или иной страны. Корабль может принадлежать кому угодно, но он ходит под определенным флагом – и это символ. И вхождение Ротшильда в совет директоров «Норильского никеля» стало бы, с моей точки зрения, символом того, что эта корпорация, глобальный монополист находится под юрисдикцией Российской Федерации чисто формально, а реально он входит в орбиту империи Ротшильда.
Попытка осуществить символическое действие не удалась. Но вопрос о том, какое отношение имеет «Норильский никель» к России, по самому факту совершения этой попытки перестает быть тривиальным, перестает быть глупым. Потому что правильный ответ звучит так: «А мы не знаем». Потому что мы действительно не знаем, какие и у кого с кем там отношения. Вчера у них вроде бы не получилось, а может быть, получится завтра? Или получилось уже сегодня днем, просто в неявной форме?
Попытка обозначила вектор интересов, а для такой всесокрушающей силы, как империя Ротшильдов, осознание своего желания есть уже значимое продвижение к его реализации.
Стоит напомнить: в 2007 году отец Натаниэля Ротшильда лорд Джекоб Ротшильд вместе со своим сыном вошли в консультационный совет компании «Русал». Сын Натаниэль Ротшильд входит в совет директоров компании Дерипаски «En+», которой принадлежит 47,4 % самой компании «Русал». В самый тяжелый для Дерипаски период, в критический момент кризиса 20082009 годов, когда «Русал» пытался договориться более чем с семьюдесятью банками о реструктуризации долга в 17 млрд долларов, компания «Русал» взяла своим консультантом именно Инвестиционный банк Ротшильдов. То есть Ротшильды помогали им урегулировать вопрос о долге в 17 млрд долларов.
Но такие услуги даром не оказываются – и оплачиваются отнюдь не деньгами, а влиянием.
В самом деле: если вы спасли кому-то шкаф, – вы оказали услугу на стоимость этого шкафа. Если же вы спасли кому-то жизнь – эта услуга не имеет оценки: человек обязан вам жизнью. Вполне вероятно, что Дерипаска оказался в таком же положении по отношению к империи Ротшильдов. Он им не должен какую-то сумму денег – он им просто обязан. Это может быть оформлено, а может и нет. Но такое предположение представляется практически правомерным.
То, что фонд «Натаниэль Ротшильд Инвестман» участвовал в размещении акций «Русала» и купил полпроцента акций за скромные 100 млн долларов, – это деталь, которая лишь подтверждает: действительно, Ротшильды территорию пометили. Но вообще-то это территория России. И она России очень важна. Ведь у нас нет других монополистов в глобальном масштабе. Не хочу произносить пышные слова вроде «распродажа Родины», но подобрать другие для описания происходящего сложно.
А когда речь идет о распродаже Родины, бессмысленно говорить о том, хорошую или плохую цену за нее заплатили. Как говорится в рекламе одной из систем пластиковых карт, есть вещи, которые нельзя купить за деньги. Продавая то, что нельзя купить за деньги, вы нарушаете некоторые нормы. И, похоже, российское государство к нарушению этих норм уже готово.
* * *Претензий к Дерипаске в связи с изложенным нет: он бизнесмен и живет в другой системе координат. Бизнес – это организм, который функционирует ради извлечения прибыли. Задача государства – поставить его в такие рамки, чтобы это его стремление не просто оказывалось совместимо с жизнью общества, но и приносило обществу пользу. Поэтому здесь вопросы к государству, к регулирующим органам, к людям, которые говорят, что любые иностранные инвестиции – это всегда хорошо.
Могу привести конкретные примеры. В 1989 году западноевропейские инвесторы скупили сахарную промышленность Венгрии – и сейчас у Венгрии нет своего сахара. Потому что конкурирующую отрасль просто закрыли и забыли о ней навсегда.
Когда сейчас говорят, что у Венгрии безумный дефицит бюджета и страна не может бороться с этим дефицитом, потому что тогда у них будет безумная безработица, – нужно вспоминать, как иностранные инвесторы, скупив, просто закрыли значительную часть венгерской промышленности, чтобы избавиться от конкуренции с ее стороны.
Аналогичная ситуации сложилась в Латвии. Диктатор К. И. Ульманис, доведший свою страну до бурной радости по поводу введения в нее советских войск, демонстративно пил чай с тремя ложечками сахара: потому, что в стране было три сахарных завода, и он помнил о каждом из них. Это деньги, это рабочие места, это независимость.
Эти заводы успешно работали – и даже развивались – и при советской власти. Но, когда в Латвию пришли иностранные инвесторы, заводы были закрыты, а производство сахарной свеклы резко сокращено: никакому бизнесу, даже иностранному, не нужна конкуренция.
Таким образом, иностранные инвестиции – явление неоднозначное.
И здесь, как и везде в экономике, весь вопрос в регулировании. Поэтому, когда наши реформаторы приветствуют любые иностранные инвестиции как символ счастья, цивилизации и будущего прогресса, они, как минимум, подтасовывают факты. Исторически иностранные инвестиции приветствовались в нашей стране, чтобы получить лишнюю гарантию необратимости реформ. Грубо говоря, либеральные реформаторы затаскивали в Россию глобальных инвесторов, которые обладали огромным влиянием, чтобы сделать их своими политическими заложниками и превратить их в своих защитников как в мире, так и внутри России. Чтобы любые проблемы либеральных реформаторов означали для глобальных инвесторов прямые убытки. Это был стратегический и политический замысел: к экономике он имел небольшое отношение.
Теперь к распространенному мифу о том, что иностранные инвестиции обеспечивают-де передачу сверхсовременных, передовых технологий.
В 1990 году был проведен тщательный международный аудит такого замечательного предприятия, как «ЗиЛ». Это была заря новой эры, все пылали энтузиазмом, все верили в лучшее. И вот западные консультанты, тщательно исследовав этот завод, о котором мы привыкли говорить исключительно в нецензурных терминах, пришли к выводу, что там стоит хорошее оборудование, он намного превышает западные фирмы по качеству персонала, а единственная проблема – это плохое управление. Это естественно, потому что маркетингу никто не учил, управление было ориентировано под централизованно планируемую экономику.
Иностранные инвестиции, хоть и не в обещанных масштабах, но пришли, – и сегодня ситуация иная. Найти у нас квалифицированного рабочего крайне тяжело. Найти приемлемое оборудование тоже – и иностранные инвестиции мало помогли этому процессу. Мы видим, что едва ли не единственная технология, которая была передана в полном масштабе и повсеместно, – это технология завязывания галстуков менеджерами среднего звена. Где-то передача технологий была, где-то нет, но обычно передача технологий осуществлялась в лучшем случае путем продажи готового оборудования с уничтожением соответствующих российских производств.
Так что, к сожалению, в отношении иностранных инвестиций у нас очень много необоснованного оптимизма и очень мало понимания того, что глобальные инвестиции, вообще говоря, являются элементом глобальной конкуренции. Если глобальный инвестор покупает у вас завод, даже иностранный, то этот завод больше не ваш. И он, может быть, при определенной ситуации даже перестанет платить вам налоги. Потому что есть система вывода собственности в офшоры, при которой минимизируются налоги, выплачиваемые на данной территории. То есть вместо полноценного завода, который дает вам рабочие места, налоги и прибыль, вам остаются только рабочие места.
Если у вас состояние социальной катастрофы, вам выбирать не приходится. То есть я допускаю, что в начале 1990-х годов действительно выбирать не приходилось: придите хоть кто-нибудь, дайте хоть что-нибудь, мы отдадим все. Эта логика неправомерна, но она была понятна в состоянии катастрофы.
Но что за катастрофа происходила у нас на протяжении всех 2000-х годов, которые называются тучными, щедрыми и богатыми, что официально воспроизводилась и воспроизводится логика, будто иностранный инвестор – наше все?
