Андрей Колганов - 10 мифов об СССР
Не демократическая, лишенная сколько-нибудь существенных элементов общественной самодеятельности трудящихся, не создававшая достаточно социально-экономических возможностей для превращения в перспективе труда в творческую деятельность, эта жесткая система в то же время хорошо соответствовала решению задач догоняющей индустриализации. Она обеспечивала возможность высокой концентрации и широкомасштабного перераспределения экономических ресурсов. То же самое касается и осуществления масштабных научно-технических и социальных проектов.
Социальный компромисс бюрократии с рабочим классом, предоставлявший последнему значительные социальные гарантии, обеспечивал заинтересованность рабочих в решении задач индустриализации и, будучи подкреплен активным использованием социалистических лозунгов и атрибутов, в определенный период времени даже порождал феномен массового энтузиазма в ходе «социалистического строительства». Со стороны бюрократии этот компромисс подкреплялся также активным, а подчас и самоотверженным участием партийных и хозяйственных руководителей в решении задач экономического развития страны. Однако столь же самоотверженное участие бюрократии в реализации, очевидно, ошибочных установок сталинской политики (головотяпское проведение коллективизации, обернувшееся колоссальными хозяйственными потерями; экономически бессмысленная, не давшая никаких позитивных результатов попытка форсирования темпов промышленного роста в первой пятилетке) показывало реальный статус этого слоя, как оторванных от масс и стоящих над массами чиновников.
И вот, с течением времени социальная основа советского строя стала неизбежно размываться. Бюрократия, укрепив свое господство и начав превращаться в замкнутую наследственную касту, все более обособляла свои интересы от интересов остального общества.
Общая для рабочего класса и бюрократии позиция защиты от буржуазной реставрации потеряла непосредственную актуальность и сохранилась лишь в функции защиты от внешней угрозы (которой было придано гипертрофированное значение). Сам рабочий класс из относительно привилегированного меньшинства с завершением индустриализации превратился в большинство населения (в 1940 году официальная статистика оценивала численность рабочего класса в 23,9 млн чел., или 38 % занятых, а в 1960 году – уже 55,1 %), и бюрократия уже не могла поддерживать для него прежний высокий социальный статус. Бюрократия, укрепив свое господство и начав превращаться в замкнутую наследственную касту, все более обособляла свои интересы от интересов остального общества.
В результате социальный компромисс, на котором держалось советское общество, стал размываться с двух сторон. С одной стороны, наемные работники (и особенно научно-техническая интеллигенция) испытывали все большее недовольство от выхолащивания социальных гарантий и потери привилегированного социального статуса, начиная приближаться к осознанию своей роли как эксплуатируемого социального слоя. С другой стороны, бюрократия стала не только претендовать на полную монополию на властно-хозяйственные функции, но и все возрастающая часть ее стремилась превратить каждого своего члена из условного распорядителя общественного богатства, ограниченного в своих функциях всей остальной бюрократической иерархией, в полноправного собственника.
Этапы социальной эволюции советского общества можно резюмировать следующим образом:
1. 1917 – конец 20-х. На этом этапе происходит переход от попыток рабочего класса непосредственно овладеть государственной машиной к постепенной уступке функций управления бюрократии, которая пока еще сохраняет тесную социальную и политическую (например, через выдвиженчество) связь с рабочим классом. Однако от политического контроля со стороны рабочего класса бюрократия к концу данного периода полностью эмансипируется, сохраняя за рабочими лишь некоторые социально-политические привилегии. Государство приобретает бонапартистский характер.
2. 30-е – середина 60-х годов. Период компромисса между рабочим классом и бюрократией. Сдвиг социальной опоры бюрократии в сторону «нового» рабочего класса, формирующегося в ходе индустриализации, обеспечивает укрепление социальной базы советсткого бонапартизма. Бюрократия продолжает поддержку социальных гарантий рабочему классу, создает условия для роста его численности и квалификационного уровня, оставляет некоторые каналы социальной мобильности (через массовое высшее образование), что не мешает ей прибегать и к жестким административным мерам против своего союзника (ограничения свободной мобильности рабочих, репрессии, запрет стачек и свободных профсоюзов). Поддерживается полная занятость. Политически этому соответствует переход от бонапартизма к превращению бюрократии в господствующее сословие.
3. Середина 60-х – конец 80-х годов. Размывание компромисса бюрократии и рабочего класса. Превращение бюрократии в замкнутую касту. Оформляется стремление бюрократии превратиться из господствующего сословия в класс. Отмирание рудиментов социальной ответственности верхушки бюрократии перед работниками. Расширение масштабов бюрократических привилегий, выхолащивание всеобщих социальных гарантий, торможение роста благосостояния. Конфликт бюрократии и технической интеллигенции.
От капитализма к посткапитализму
Однако даже такая, усеченная, внутренне неоднородная, деформированная альтернатива мировой капиталистической системе оказала на развитие последней колоссальное влияние. Одна лишь демонстрация возможности существования жизнеспособной альтернативы, создающей социальные преимущества для класса наемных работников, заставляла капитализм меняться. Тем более что эта осязаемая альтернатива подкреплялась давлением классовой борьбы внутри капиталистических стран.
Если символом альтернативы мировой капиталистической системе был СССР, то ее персонифицированным выражением стал Сталин. Именно этим объясняется его огромный авторитет в левом движении всего мира, даже среди социал-демократии, не питавшей симпатий ни к большевизму вообще, ни к репрессивным методам сталинской власти в особенности.
Буржуазия стала продвигаться все дальше и дальше по пути компромисса с пролетариатом. Впрочем, была испробована в широких масштабах и попытка бескомпромиссного решения – через фашизм. Но она оказалась чревата для буржуазии серьезным риском и дополнительными проблемами (такими, как уничтожение не только десятков миллионов «рядовых граждан», но значительной части собственной элиты, радикальное расширение мировой социалистической системы, угроза победы левых в ряде развитых капиталистических стран и др.).
Итак, буржуазное общество – в наиболее развитых странах, где противоречия капитализма более всего вызрели, – стало эволюционировать, принимая и интегрируя в свою социально-экономическую структуру некоторые уже не вполне буржуазные элементы («ростки социализма»). В этом смысле для капитализма ХХ века стали характерны все нарастающие переходные процессы и формирование переходных производственных отношений, однако при сохранении господствующей роли капиталистического способа производства. Сюда можно отнести распространение целого ряда ограничений эксплуатации (сужение границ рабочего дня, установление режима отпусков, минимальной оплаты, системы норм, регулирующих условия труда, права на коллективный договор и т. п.) и установление системы социальных гарантий, частично оплачиваемых из прибавочного продукта (пенсии, социальные пособия, в том числе по безработице, финансируемые из бюджета сектора в здравоохранении и образовании и т. д.). Кроме того, продолжали развиваться и ограничения действия рыночного механизма, связанные с разнообразными формами государственного и общественного (например, со стороны профсоюзов, организаций потребителей и т. д.) регулирования экономики.
Именно эти переходные формы (возникновение которых вполне закономерно для зрелого способа производства), как и лежащая в их основе борьба рабочих за более достойные условия существования, и обеспечили странам наиболее развитого капитализма постепенное нарастание элементов постиндустриального производства, а вместе с этим – и преимущество в соревновании с СССР.
Конец советского эксперимента
Непосредственной причиной экономических трудностей, с которыми столкнулся советский эксперимент, было несоответствие системы экономических отношений, довольно эффективно решавших задачи догоняющей (по существу капиталистической) индустриализации, к развитию на позднеиндустриальном этапе (когда задачи индустриализации уже решены), а тем более – к переходу на постиндустриальный этап.
Воспроизводственно-технологический аспект этого кризиса хорошо описан А. Белоусовым и А. Клепачем в серии статей в журнале «Альтернативы» («Кризис индустриальной модели советского типа» // Альтернативы, 1995, № 1 и 1996, № 1). Не менее важным представляется мне и мотивационный аспект. Советская система пыталась создать механизм хозяйственной мотивации, альтернативный вещно-денежному. Однако эта попытка совершалась в условиях, когда потенциал вещно-денежной мотивации был далеко еще не исчерпан, а вещно-денежные потребности не насыщены. Кроме того, сама гипербюрократизация ставила мощные препоны на пути действия мотивации, опирающейся на принцип свободной реализации творческих способностей человека. В этих условиях вещно-денежная мотивация оказалась для большинства населения желанной, но не достигнутой целью.
