Александр Никонов - За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии
Наверное, ни одного номера журнала «Крокодил» не выходило без карикатуры, посвященной несунам. Люди «несли» с работы колбасу и цемент, гвозди и запчасти, электрические лампочки и… да все, что не было прибито!
«Мои родители — обычные трудяги, — вспоминает в Интернете один из блогеров переезд своей семьи с Севера во времена Советской власти, — отец строитель, мама работала в детском саду. Когда в 1987 году мы уезжали на Большую Землю, привезли с собой целый контейнер разных вещей, «взятых с работы». Это несколько коробок лампочек, ящики с гвоздями, посудой и т. д. С того момента прошло уже 24 года, а дома у родителей я до сих пор замечаю некоторые привезенные с Северов вещи».
Есть в городе-герое Санкт-Петербурге такой всем известный персонаж — Гоблин. Настоящее его имя Дмитрий Пучков, и славен он двумя вещами — нецензурными переводами голливудских фильмов и нежной любовью к советской родине. Так вот, даже несмотря большой красный патриотизм, вспоминая те годы, Пучков не мог удержаться от хвастливого описания:
«Старшие товарищи… изо всех сил воровали. Мой наставник, отец шестерых детей, пёр все так, что пищевая промышленность, наверное, до сих пор очухаться не может. Понятно, хорошо получалось только у тех, кто работал на козырных местах, а это были сплошняком солидные ветераны. Каждый день в раздевалке устраивалось торжище — кто чего наворовал, тот и продавал. Самые ходовые товары — колбаса копченая, мясо и алкоголь. Копченая колбаса — роскошь, какая-то там рябина на коньяке (ни разу не пробовал) — роскошь, мясо — качественное и очень дешево. Пивники сливали пиво ведрами. В процессе торговли всегда начинался всеобщий гужбан — пили серьезно и много.
Воровали все, поголовно, без исключения. А я помогал воровать наставнику — отцу шестерых детей, потому что он учил меня. Выглядело это так: он показывал, что и как складывать в кузове, я складывал, он договаривался с проверяющими на КПП, мы выезжали, он продавал излишки в магазины. Естественно, мне при этом денег не давал — это в процесс обучения не входило. При мне же его пару раз ловили. Остальных это, понятно, никого не останавливало — с завода перли со страшной силой.
Но когда меня уже практически научили и я был готов ко всем аспектам социалистического труда, стажировка на молокозаводе закончилась, наставник отправился под суд, а меня внезапно перебросили на хлебозавод. А там — все не так, совсем другое воровать надо и совсем другими способами. Пока присматривался, где они прячут дрожжи и жрал пряники, меня перевели обслуживать детские сады. Хлебозавод остался необокраденным, как до него остался молокозавод. В детских садах тоже все воровали, начиная с водителей и заканчивая воспитателями».
В 1972 году в столице одной из республик открывается новая гостиница для иностранцев со стандартным названием «Интурист». Менее чем за год персоналом гостиницы похищено 10 тысяч ложек, вилок и ножей, 7 тысяч полотенец, 848 чайников, 217 ваз, 32 картины.
Воровала не только каждая клеточка огромного государства, воровал и сам организм. Поскольку СССР был страной догоняющего развития, его спецслужбы — и КГБ, и ГРУ — немалой своей частью занимались промышленным шпионажем. Крали всё — секреты атомной бомбы у американцев при Сталине, технологию производства металлообрабатывающих станков при Брежневе… Красть-то разведчики крали, но внедрить у себя украденное мы не всегда могли по известным причинам: красные директора новшествам сопротивлялись, как могли. И у них был железный отмаз: сделать все равно не сможем, так как поставщики не обеспечат нужного качества материалов, поскольку у нас в стране нет нужных технологий.
Нацию, в крови которой концентрация «украсть» преобладает над слабо растворенным «упорно работать», нельзя назвать здоровой. Но иной нации в том котле выплавиться и не могло. Те нечастые исключения, которых красная радиация не затронула, — люди честные, талантливые, предприимчивые и более склонные не к аврально-штурмовой деятельности, а к нудной, долгой, планомерной работе, то есть не к спринту, а к спурту, оказались после 1991 года в выигрыше. Но таких было меньше, поскольку советская система работала на отбор других. И добилась в этом большого успеха. И остальные граждане тоже добились успеха — в самооправдании.
Мне как-то попался опрос трех групп населения о жизненном успехе. То есть людей богатых, средних и бедных спрашивали, с чем, по их мнению, связан жизненный успех. Люди бедные прекрасно справлялись с самооправданием. Они предполагали, что успех и достаток более всего определяются «нужными связями», «ловкостью, хитростью и умением обмануть», а также «наличием первоначального капитала». Люди среднего достатка больше склонялись к «хорошему образованию и высокой квалификации» и «упорному труду». И только богатые, которые могли судить о жизненном успехе не теоретически, а на практике знали, откуда берется богатство, выбирали «упорный труд», «способности, талант» и «предприимчивость и смелость». Причем лидером в процентном отношении отданных голосов у них был именно «упорный труд». Таких людей воспитывает либеральная протестантская Америка. А воровской СССР в массовом порядке воспроизводил мечтателей, которые надеялись на какие-то связи, упавший с неба «первоначальный капитал», волшебную щуку и «умение обмануть».
Проклятая нация… Ее воспитанием коммунисты занимались не одно десятилетие. Профессор Земцов приводит показатели советской коррупции — суммы, которые надо было заплатить, чтобы занять ту или иную позицию. Должность первого секретаря райкома стоит 200 тысяч рублей (в рублях конца шестидесятых — начала семидесятых), кресло второго секретаря оценивается подешевле — 100 тысяч. Чтобы стать председателем колхоза надо было выложить 50 тысяч. Директором совхоза — 80 тысяч. Звание академика стоило 50 тысяч, пост директора института — 40 тысяч, ректора вуза — 200 тысяч, директора театра — от 10 до 30 тысяч. Получить помилование, то есть полное освобождение от уголовного наказания уголовному авторитету стоило 100 тысяч рублей.
Что это? Феодализм на грани перехода к буржуазной революции. Только раньше для того, чтобы стать аристократом, разбогатевшему купчику приходилось сочетаться неравным браком с дочкой обедневшего аристократа, то есть, по сути, покупать принадлежность к главенствующему классу, а при красном феодализме разбогатевший цеховик (подпольный капиталист) покупал принадлежность к правящему классу непосредственно — через покупку номенклатурной должности.
Разумеется, в отсталых окраинах империи, которые до революции были совсем дикими и чисто феодальными, вся эта азиатчина проявлялась ярче, чем в метрополии, но коррупционная опухоль окраин не могла не затронуть метастазами центра, поскольку была накрепко привязана к нему хозяйственными связями.
О том, что в Москве нужно платить взятку для поступления в престижный вуз, и в семидесятые годы, и в восьмидесятые знали все. Но можно было поступить и без взятки — по блату (еще одно знаковое советское словцо). Или даже просто так — хорошо сдав экзамен. А вот в столицах республик это сделать было уже сложнее даже в «честные» шестидесятые. Двумя абзацами выше вы наверняка обратили внимание, что должность ректора вуза стоила столько же, сколько кресло первого секретаря райкома, то есть удельного князя. Почему?
Например, в Нальчике в семидесятые годы даже не экзамен, а просто зачет стоил студенту четвертной — он должен был дать преподавателю 25 рублей. А в 1968 году в Баку произошло неприятное событие — доведенный до отчаяния взятками преподавателей студент убил проректора института. Начатое следствие вскрыло систему тотальной коррупции в этом вузе. Выяснилось, что за каждый экзамен студент должен был заплатить преподавателю от 50 до 100 рублей. Ректору этого вуза давали «борзыми щенками» — везли ему на дачу коньяк бочками, баранов… Хлебная должность — ректор. За поступление в вуз студент должен был заплатить:
— в университет — 25 тысяч рублей;
— в медицинский институт — 30 тысяч;
— в институт народного хозяйства — 35 тысяч;
— в институт иностранных языков — 10 тысяч (мало, потому что здесь нужно реально язык учить).
Откуда у простого народа такие деньги? Поэтому в первую голову в институты поступают дети советской элиты — сыновья и дочки завмагов и начальников автосервисов, райкомовских функционеров, подпольных цеховиков, ректоров и академиков, заведующих складами и мясников… Понятно, «детишек» меньше, чем обычных абитуриентов, но и не так мало, как кажется. По данным, легшим на стол завотделом науки и вузов ЦК КПСС Трапезникова, студентов-блатняков в скандальном вузе, где студент зарезал проректора, была почти треть — 29 %. Вряд ли другие вузы страны, в которых не произошло громкого убийства, сильно отличались от этого.
