Юрий Мухин - СССР - потерянный рай
Короче, я вернулся в Ермак с чувством, что я жених. Я прекратил встречи с девушками — они все вдруг стали для меня какими-то далекими, меньше стал ходить на всякие гуляния, по вечерам в основном читал и, главное, все время или писал ей письма, или ждал их. В отпуск 1975 года я ехал с твердым намерением жениться, что и сделал к концу отпуска, провел с молодой женой 5 дней и вернулся в Ермак, а она осталась заканчивать аспирантуру. В 1976 году она получила распределение в Павлодар, я ее привез в Ермак, в 1977 году у нас родился сын Ваня, и все стало у меня, как у людей. Люся легко вошла в компанию моих друзей, и стали мы дружить уже семьями.
Не спорю, что и в любом другом месте можно было бы найти таких же друзей, да ведь они у нас и были на той же Украине. Но так уж случилось, что появились у меня друзья в Ермаке и были они мне дороги.
Но дело не только в них.
«Моя крепость»
В то время я работал на ЕЗФ — Ермаковском заводе ферросплавов, наверное, еще не больше года. Работал в ЦЗЛ, числился мастером экспериментального участка, но работал в металлургической лаборатории, и моя работа большей частью проходила в плавильных цехах завода. Поскольку парень я был холостой, т. е. в понимании людей несильно занятый, что, впрочем, так и было, то меня избрали председателем цехкома. Теперь я стал не то что большим начальником, но все же и не совсем рядовым работником — появились у меня некие заботы уже обо всем цехе. Работы мне эта должность добавила очень мало, я уже сейчас ее всю и не помню, — надо было присутствовать на цеховых подведениях итогов соцсоревнований, подписывать больничные листы и различные заявления в профком завода, скажем, на выделение 3 рублей для посещения заболевшего товарища и главное — участвовать в распределении квартир. А с ними дело обстояло так.
Поступивший на завод работник, если его не устраивало его жилье, сразу же становился в очередь на получение нового. Тут были определенные государственные правила, скажем, если у человека было по 6 м2 жилой площади на члена семьи, то его нельзя было ставить в очередь, но завод, как и город, предпочитал жить не столько по законам, сколько по своим понятиям. В цехе в очередь ставил я, поэтому ставил всех, кто желал, так же делали во всех цехах. Тут было два резона. Во-первых, чем больше у завода очередь, тем больше выделяли заводу денег на строительство жилья, во-вторых, никому квартиры автоматически не выдавались, поэтому обжулить администрацию и профсоюз в этом вопросе было невозможно.
Распределение квартир происходило так. Когда завод принимал у строителей очередной дом, а это происходило 3–4 раза в год, то директор с согласования завкома отбирал себе несколько квартир в резерв — для специалистов, которые специально приглашались на завод, и им обещалось жилье вне очереди. Остальные квартиры делились между цеховыми очередями пропорционально количеству стоящих в них работников, но, полагаю, не совсем поровну — плавильные цеха и важные цеха получали квартир несколько больше остальных, что, в общем, было справедливо и нареканий не вызывало: хочешь получить квартиру быстрее — иди работать на печь. Мы были в третьей группе цехов, и нам на цех, тогда численностью где-то 120 человек, с дома обычно доставалась одна трехкомнатная квартира обязательно, и еще одно- или двухкомнатная.
Трехкомнатная давалась тому, чья семья состояла не менее, чем из 4 членов, и чья очередь подошла. Вообще-то по закону так не полагалось, поскольку двухкомнатные квартиры имели жилую площадь (без кухни, ванной, туалета и коридоров) минимум 27,5 м2, а то и 32, т. е. на семью из 4 человек приходилось более 6 м2 на члена семьи, но на это не обращали внимания. У человека, получившего трехкомнатную квартиру, обычно уже была 2-комнатная квартира — ее цех отдавал тому, у кого минимум 3 члена семьи, а его однокомнатную отдавал тому, кто еще жил в общежитии. Все это делалось внутри цеха, и ни директор, ни профком в это обычно не вмешивались.
Автоматического распределения не было. Кандидат на получение квартиры тщательно рассматривался четырехугольником — начальником цеха, парторгом, комсоргом и цехкомом — и если считали, что лучше дать человеку, поступившему в цех и ставшему в очередь позже, то давали ему. Но первоочередника обычно не сильно отодвигали — на один-два дома, потом начинали говорить, что мы, дескать, такого-то уж сильно обходим, надо, наконец, дать и ему. Главенствующее значение в распределении квартир, как и в распределении всех материальных благ, занимал профсоюз. Парторг и комсорг имели только совещательный голос. Решение принимал начальник цеха и члены цехкома (у нас их было со мной пятеро). Начальник цеха гнул свою линию — дать лучшим, но люди обычно считают, что они все работают хорошо, поэтому члены цехкома могли руководствоваться любыми своими мотивами, например, считать, что у предлагаемой им кандидатуры сырая или холодная квартира и маленький ребенок, а у первоочередника хорошая квартира и он еще может подождать. Ни я, ни члены цехкома за свои профсоюзные должности не цеплялись, но мы жили среди своих товарищей, хотелось спокойно смотреть им в глаза, а посему старались руководствоваться справедливостью.
Завком закрывал глаза на то, что цехкомы постоянно игнорируют общесоюзные положения о распределении жилья, но и завком жил среди нас же, кроме того, он был выборным, и ему не улыбалось ссориться с делегатами заводских отчетно-перевыборных конференций только из-за того, что какие-то придурки в Москве понавыдумывали каких-то там инструкций. Скажем, по общесоюзным положениям за прогулы и пьянство полагалось передвигать человека в очереди на один-два года. Директор, исполняя это положение, давал соответственный приказ, и цехкомы его исполняли, если речь шла о каком-то работнике, чья длительная работа в цехе была сомнительна. Если же это был настоящий товарищ по работе, а не какая-то временная рабсила, то приказ директора мог «затеряться», поскольку люди не видели, почему они должны наказывать детей только потому, что их папаша переночевал в вытрезвителе. И завкому не было никакого резона ходить в цеха и проверять очередь, если в цехах люди и так с этим справляются и жалоб из цехов не было.
Теперь немного о моем цехе. ЦЗЛ состоял из впоследствии очень мощной химико-аналитической лаборатории, определявшей химический состав всего, что поступало на завод, и всего, что с завода уходило. Еще в составе ЦЗЛ был достаточно уникальный для ферросплавных заводов экспериментальный участок, фактически маленький плавильный цех (его по старинке так и называли «цех») с полупромышленной печью мощностью 1,2 мегавольтампера, или MBA (промышленные тогда были мощностью от 16,5 до 21 MBA), и металлургической лаборатории, обязанной совершенствовать технологию плавильных цехов. Когда я уже был начальником ЦЗЛ, в него была включена санитарно-техническая лаборатория, которая следила, как сейчас говорят, за экологией, и я создал еще и электродную лабораторию. Но это было позже описываемых событий.
Итак, я был цеховым профсоюзным боссом, само собой, не освобожденным, но я был и ИТР цеха, и меня (сейчас даже самому странно) волновало, насколько успешно работает весь ЦЗЛ. А в штате экспериментального участка была ремонтная электромеханическая служба, состоявшая из двух слесарей и одного электрика. (Кроме того, помимо начальника участка было около 17 плавильщиков и Нина Лимонова, которая была табельщицей, кассиром, кладовщицей и крановщицей.). И в этой ремслужбе уволился слесарь, отдел кадров долго не присылал человека, наконец, приняли слесаря — Виктора Лалетина. Он, конечно, сразу же нашел меня, чтобы встать в очередь на квартиру. Мы познакомились, ему было тогда где-то до 30 лет, но он уже имел двоих детей, и отдел кадров поселил его в семейной общаге. Таким образом, ему нужно было сразу давать минимум 2-комнатную квартиру, мы прикинули, когда это может быть, и нашли, что это будет где-то года через два.
А работая в плавильных цехах, общаясь там с представителями всех служб завода, я знал, что на заводе хорошие сварщики дефицитны. Вообще-то, прихватывать электросваркой у нас умели все, и сварочные аппараты стояли чуть ли не в каждом углу, но сварщиков, умевших варить медь, было очень мало, главный механик Агафонов их чуть ли не лично расставлял по рабочим местам.
Некоторое время спустя мы по какому-то делу разговорились с Леней Чеклинским, бригадиром печи нашего экспериментального участка (не помню, был ли он тогда уже парторгом), и разговор зашел о новеньком.
— Классный парень! — сообщил Леонид. — Не злоупотребляет и не отказывается, с ребятами сошелся. Но главное другое — он дипломированный сварщик и варит медь. Недавно сгорела головка электродержателя, обычно мы несколько дней ждем, пока пришлют сварщика, а здесь Виктор за пару часов сам все сделал.
А я к тому времени уже стал местным патриотом, что, впрочем, при таких прекрасных людях, которые работали в ЦЗЛ, было нетрудно. Ну и думаю — если главный механик узнает, что отдел кадров лопухнулся и отправил дипломированного сварщика не к нему и даже не в плавильный цех, а в ЦЗЛ, то он Виктора от нас сманит, как пить дать. И мы ничего не сделаем, поскольку Агафонов ему и квартиру сделает быстрее нас, и зарплата у Виктора будет больше. Хохол, натура жлобская, и мне, конечно, стало жалко, если от нас уйдет такой хороший специалист. Но делать было нечего.
