Юрий Мухин - Убийцы Сталина. Главная тайна XX века
Его охрана врет!
Еще. Обратите внимание, что Сталина внутри дома и сам дом охраняли всего трое охранников (был еще пост у ворот дачи, но он к охране дома не имел отношения). Два прикрепленных телохранителя и комендант, охранявший собственно территорию дома. Дать им команду спать — это вообще оставить дом без охраны, но тогда на кой хрен она нужна?
И еще. Когда в 1952 г. был снят с должности многолетний начальник охраны Сталина и затем начальник охраны правительства генерал-лейтенант Н.С. Власик, то были заменены и другие должностные лица. На пост коменданта Кремля Сталин назначил одного из своих телохранителей, которому, видимо, особенно доверял, — генерал-майора Косынкина. Так вот, молодой мужчина генерал-майор Косынкин «безвременно умер» как раз 17 февраля, если вы помните, то именно с этого дня Сталин больше не выезжал в Кремль и оставался на даче. (На которой принял даже посла Индии и имел с ним длительную беседу.) И при такой неясной ситуации Сталин вдруг распорядился всей охране спать?!
Но даже не это главное. Есть такая пошлая английская шутка: «Джентльмен не тот, кто, внезапно возвратившись домой, застает в спальне жену с любовником и говорит им: «Извините за беспокойство, продолжайте, пожалуйста!» — а тот, кто после этого сможет продолжить».
Так вот, охрана ни в коем случае не могла выполнить такой приказ. Ведь их трое. Да плюс кухарка. Сболтни она, не подумавши, что охрана Сталина спала, и их, охранников, как минимум выкинули бы со службы. И Сталин бы не помог, разве что спас бы от трибунала. Охрана лжет — она не спала!
(Кстати, телохранитель Сталина Хрусталев, которому Сталин якобы дал команду «спать», вскоре после смерти Сталина также «безвременно скончался», избавив историков (или следователей?) от ненужных расспросов).
Итак, охрана сознается в должностном преступлении, оговаривая себя сама? Зачем? Ведь охранники могли просто сказать, что они всю ночь, как всегда, бодрствовали, но они почему-то предпочли говорить, что «смело легли спать». Почему?
Ответ один. В эту ночь что-то произошло. Но врать охрану заставили (о чем ниже) еще 2 марта 1953 г. А в это время Сталин был еще жив, следовательно, оставался риск, что он выживет. А выжив, он мог бы вспомнить сам, что произошло, и задать вопросы. Это, наверное, были очень тяжелые вопросы. И охрана (и те, кто составили ей легенду происходящего), сказав, что она спала, имела свободу в ответах: если Сталин умирал, то она бы утверждала (как это и случилось), что в ночь на 1 марта ничего не случилось, но если бы Сталин выжил, то она бы утверждала, что спала и не знает, случилось ли что-либо со Сталиным или нет, приезжал кто-либо к нему ночью или нет.
Кроме того, охранники в доме были не единственными свидетелями. Была бодрствующая охрана поселка, которая пропускала машины, была охрана у ворот дачи, могли быть, в конце концов, случайные свидетели приезда машин на дачу Сталина. Надо было позаботиться о том, чтобы в случае необходимости пояснить, почему другие видели машины, въезжающие на территорию дачи, а охрана дачи никого не видела. Спали, понимаешь ли.
Вывод: телохранителей Сталина сразу же заставили так соврать, и они так продолжали врать и через 25 лет.
Очная ставка Хрущева с охраной: оказание помощи
Ну что же, давайте почитаем их вранье дальше. Лозгачев вспоминает:
«На следующий день было воскресенье. В десять часов мы, как обычно, уже все были на кухне, начинали дела на сегодняшний день планировать.
В 10 часов в его комнатах — нет движения (так у нас говорилось, когда он спал). Но вот пробило 11 — нет, и в 12 — тоже нет. Это уже было странно.
Обычно вставал он в 11–12, иногда даже в 10 часов он уже не спит.
Но уже час дня — и нет движения. И в два — нет движения в комнатах. Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа — нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но когда он спит, обычно их переключают на другие комнаты. Мы сидим со Старостиным, и Старостин говорит: «что-то недоброе, что делать будем?» Действительно, что делать — идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже шесть часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит часовой с улицы: «Вижу, зажегся свет в малой столовой». Ну, думаем, слава Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем, и… опять ничего! В восемь — ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять — нету движения, в десять — нету. Я говорю Старостину: «Иди ты, ты — начальник охраны, ты должен забеспокоиться». Он: «Я боюсь». Я: «Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?» В это время почту привозят — пакет из ЦК. А почту передаем ему обычно мы. Точнее — я, почта моя обязанность. Ну что ж, говорю, я пойду, в случае чего, вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти. Обычно входим мы к нему совсем не крадучись, иногда даже дверью специально громко хлопнешь, чтобы он слышал, что ты идешь. Он очень болезненно реагировал, когда тихо к нему входили. Нужно, чтобы ты шел крепким шагом и не смущался, и перед ним чтоб не тянулся. А то он тебе скажет: «Что ты передо мной бравым солдатом Швейком вытягиваешься?» Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял… вот так. — Здесь Лозгачев приподнял полусогнутую руку. — Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?» Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может, врача вызвать?» А он в ответ так невнятно: «Дз… дз…» — дзыкнул, и все. На полу лежали карманные часы и газета «Правда». На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся. Пока я у него спрашивал, ну, наверное, минуту-две-три, вдруг он тихо захрапел… слышу такой легкий храп, будто спит человек. По домофону поднял трубку, дрожу, пот прошибает, звоню Старостину: «Быстро ко мне, в дом». Пришел Старостин, тоже оторопел. Хозяин-то без сознания. Я говорю: «Давай его положим на диванчик, на полуто неудобно». За Старостиным Туков и Мотя Бутусова пришли. Общими усилиями положили его на диванчик, на полуто неудобно. Я Старостину говорю: «Иди звонить всем без исключения». Он пошел звонить. А я не отходил от Хозяина, он лежал неподвижно и только храпел. Старостин стал звонить в КГБ Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову. Пока он звонил, мы посовещались и решили перенести его в большую столовую на большой диван… Мы перенесли потому, что там воздуха было больше. Мы все вместе это сделали, положили его на тахту, укрыли пледом, видно было, что он очень слаб, пролежал без помощи с семи вечера. Бутусова отвернула ему завернутые рукава сорочки — ему, наверное, было холодно. В это время Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам и сказал: «Берию я не нашел». Прошло еще полчаса, звонит Берия: «О болезни товарища Сталина никому не говорите».
В 3 часа ночи слышу — подъехала машина, приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: «Что с Хозяином?» А он лежит и чуть похрапывает. Берия на меня матюшком: «Что же ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказывается, спит преспокойно. Поедем, Маленков!» Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ «дзыкнул» невнятно. Берия мне: «Не поднимай панику, нас не беспокой. И товарища Сталина не тревожь». Ну и уехали.
Опять остался я один. Думаю, надо опять Старостина звать, пусть он всех опять поднимет. Говорю: «Иначе он умрет, а нам с тобой крышка будет. Звони, чтоб приехали».
Лишь в половине восьмого приехал Хрущев, утешив: «Скоро будет медицина». Около девяти часов действительно появились врачи…»
Сначала давайте рассмотрим вранье Лозгачева само по себе. Представьте ситуацию — они, телохранители, головой отвечают за жизнь Сталина. Его нет в обычные 11.00 утра, он не завтракает, он не обедает, он не выходит на террасу, уже темно, а его нет. И они сидят и ничего не предпринимают?? Почему? Потому, что боятся? Да за беспокойство Сталина их в худшем случае перевели бы охранять Суслова, но ведь за неоказание охраняемому лицу помощи — верный расстрел! И они не идут к нему?? Нет, это уже ни на что не похожая брехня. Телохранители Старостин и Туков пришли на смену в 10.00, они вообще не видели и не слышали Сталина. Они кого охраняли — сами себя? А вдруг Сталина выкрали и его уже в комнатах нет? Это брехня в расчете на то, что ее будут слушать никогда не служившие идиоты.
