Звери. История группы - Зверь Рома
И мне тут же пришел в голову Воцмуш и мысль о том, чтобы иллюстрировать каждую песню и какую‐то картинку взять на обложку альбома. Воцмуш – хороший акварелист. К тому же он все время делает зарисовки, дружеские шаржи на своих друзей: и на Мишу Новокрещённого, и на Машу с Володей Семенских – на всю эту компанию фиолентовскую. У него очень много работ, на которых изображены карикатурные персонажи, и все они легко узнаваемы. И рисует он достаточно быстро.
Я позвонил Маше Семенской, чтобы взять его контакты: «Мне нужно срочно оформить альбом. Ты думаешь, Воцмуш сможет?» – «А вот он только и сможет», – ответила она. Мы встретились в «Жан-Жаке» на Таганке, вместе с ним была его подруга Даша Рыбина, тоже художница. Просто Воцмуш крутой, с именем, а Даша пока нет, такая девочка. Муза. Я принес тексты. Сначала я показал именно тексты – песни сразу послушать не дал. Музыка ведь очень сильный фактор, который меняет все. Мы посидели, обсудили, как, в каком стиле будем работать, что бы мы хотели увидеть в итоге. Это было что‐то обоюдное, такой пинг-понг из идей.
– Вот текст «Элвиса». Попробуй его визуализировать. Что ты видишь сам? Как можно это оформить?
– Ну здесь зацепимся за это… А какие должны быть цвета?
– Классика: черный, красный и белый.
Он тут же к какой‐то песне сделал легкую зарисовку карандашом. Отлично, примерно в таком легком стиле и требовалось. И чтобы это не было прямым визуальным повторением текста, скорее ассоциацией. Он показал, какие у него есть еще картинки, я ткнул пальцем, что было бы прикольно. Важным моментом было то, что нужно было соблюсти формат квадрата, то есть обложки диска.
На следующий день после встречи я отправил им песни, а два дня спустя они уже пришли с готовыми работами. Даша ничего не рисовала, она работала музой. Собственно говоря, это она и есть на обложке. И на иллюстрации к «Ты так прекрасна» (эта картинка у них уже была до того) тоже изображена она. То, что это чужая девушка, меня нисколько не обламывало, это же образ. Мне понравилось, как все это сделано. Воцмуш очень талантлив и делает все достаточно быстро. Они выполнили работу всего за два дня, потому что улетали на два месяца в Таиланд. Я был в полном восторге.
С картинкой к «Мухе» все понятно: это «Оскар». У нее так руки сложены, будто она благодарственную речь произносит. А эти трое «Оскары» и есть. Воцмуш прочел текст, и у него сразу же родилась ассоциация с Голливудом, а потом этот «Оскар» у нас всплыл в виде клипа. Выходит, это точное попадание, если идею независимо друг от друга прочитало несколько человек.
«Страха нет» – отсылка к известной картине Делакруа. Потому что это революция. У кого‐то, может, кровавая, а у меня бархатная. На картинке к «Элвису» Пресли присутствует как символ, Элвис же большой, поэтому он тут как будто бы на огромных ходулях, и при этом у него маленькая голова. Он тут и не человек, а словно сотканный из человеческих представлений о нем образ. На рисунке к «Насте» Воцмуш нарисовал меня с гитарой в подъезде у двери со звоночком. Картинка к «Кораблям» – это спасение человека. На самолете девочка сидит и спасает его, кидая вниз к лодке ленты. Это в песне борьба как война идет, а нарисовано спасение. Меня бы смущало, если бы самолет бомбил лодку. «Снегурочка» – супер! Под ней как бы волк, а вроде и мотоцикл. Она у нас соврэмэнная – на мотоцикле, в шлеме. С сигареткой поди, да? За уши вцепилась и несется вперед.
На картинке к «Серенаде» изображен не совсем я. У гитары гриф, где колки, изогнут и розетка в виде сердечка, это больше испанская тема. И бородка у него под стать. Это испанский кабальеро, который поет серенаду своей возлюбленной, точнее, ее портрету на стене.
На рисунке к «Пацифисту» запертый чертик – это тот, кто сидит внутри тебя. Я – это и чертик, и тот, кто его запер. Что же мешает выйти наружу? Законы морали, общества. Если он все же вырвется, в принципе, ничего страшного не произойдет. Просто всем вокруг станет не так комфортно, а кто‐то будет послан. Я-то не стараюсь его там держать, держу дверцу открытой, а там уж сам решай, выходить или нет. Иногда выходит.
Вот недавно был случай. Трансляцию концерта «Алые паруса», в котором мы принимаем участие, делает петербургский Пятый канал. Они сообщили: «Мы будем снимать первые пять песен из вашего выступления, хотели бы, чтобы это были „Всё, что тебя касается“, „Южная ночь“, „Районы-кварталы“, „Дожди-пистолеты“ и „До скорой встречи“». Первые пять песен, а мы играем шестнадцать. Ответ очевиден: это невозможно! Если бы мы играли всего пять песен, мне было бы все равно, в каком порядке. А так должна быть какая‐то драматургия, развитие. Я сказал «нет». Но они настаивали.
Интересно, а другому хэдлайнеру вы тоже будете диктовать сыграть все хиты в самом начале? Они сказали, что в прошлом году уломали одну рок-звезду. Но нашего директора не проведешь! Она позвонила директору той рок-звезды с этим вопросом, на что он ответил: «Да щас же! Посылайте их!» И это даже не выпускание чертика-пацифиста, это просто защита. Когда они в очередной раз позвонили, я сказал, что готов по громкой связи им все высказать: если они еще раз обратятся со своими дурацкими вопросами, мы вообще не приедем на их «Алые паруса» и деньги не вернем – и не надо врать, будто кто-то пошел на их условия.
Гроза
Пожалуй, стоит начать с наших гастролей осени 2015 года. Уже тогда в моей голове были мысли, что что‐то идет не так. Это «не так» проявлялось больше в отношении музыкантов к работе. Больше всех меня беспокоил Максим Леонов. Нервно и судорожно находиться в коллективе, где кто‐то начинает как бы сходить с ума. Выражалось это в таком слегка старческом слабоумии: его раздражало все. Например, свет на сцене.
Максу было нельзя мигать на концерте, везде должен был быть ровный свет. Мы поменяли светотехника, но лучше не стало. После каждого концерта заходил разговор о комфорте больше для Макса, потому что ни у кого таких проблем не было. А если и были, то незначительные. И тогда появилась мысль сделать свет, который будет прописан в специальной программе под каждую песню. До того мы работали в ручном режиме освещения, это было не всегда удобно, потому что в разных городах разная техническая оснащенность площадок. Мы перешли на новый свет, стало гораздо комфортнее. Но не Максу.
Было несколько стремных концертов, когда все выходили и просто отбывали свое время на сцене. Я это все видел. Зимой, когда мы заканчивали работу над альбомом, шло его сведение и готовился свет для презентации, мы собрались здесь, на студии, и я всем объявил: дальше так работать нельзя.
Практику проведения собраний мы ввели год назад для того, чтобы можно было обсуждать и решать какие‐то проблемы, вопросы. Но все эти собрания были больше для меня и для директора группы. Все приходили на них как на какую‐то группу продленного дня. И никто ничего не говорил. Вообще безынициативно. И я тогда, по прошествии тех ну совсем никаких концертов, сказал ребятам, что надо что‐то с этим делать. Никакой реакции не последовало. Кто‐то опять затянул старую песню про свет… Но было понятно, что дело не в свете, а в самом отношении к работе.
И вот состоялось то решающее собрание. На нем я озвучил, что нельзя пить перед концертом. Это правило уже давно нарушалось, и мы с директором отчаялись общаться с музыкантами вежливо. Я человек достаточно мягкий, я не могу сказать этим дядям: так, чуваки, хватит, трали-вали… Но в какой‐то момент мне пришлось, потому что ситуация была уже на грани.
У нас разные были периоды. Когда мы только отделались от Козина и стали независимой группой со своим директором, нам стало полегче дышать, мы начали оформляться в самостоятельную единицу, не зависящую вообще ни от кого. Мы приняли решение поднять всем зарплаты, потому что, будучи справедливыми людьми, хотели, чтобы все было справедливо. Но… Это никому не нужно. Потому что твою справедливость воспринимают за слабость, и тебя начинают использовать.
