Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные - Журавлёв Андрей Юрьевич

Наиболее заманчивой кажется ретроспектива происхождения змей из водных чешуйчатых. У мозазавров и особенно у их предков – долихозавров – тело вытягивалось, конечности сокращались (рис. 27.5). Неслучайно «длинных ящеров», как мы видим, путают со змеями. Ранние змеи, такие как нахаш, еще сохраняли определенное сходство в строении черепа и шейных позвонков с этими морскими ящерицами (о чем мы уже говорили).

Рис. 27.5. Скелет морского долихозаврида понтозавра (Pontosaurus kornhuberi) с очень длинным хвостом; длина черепа 7 см; позднемеловая эпоха (100–95 млн лет); Хакель, Ливан (Музей естественной истории Милана)

Остатков морских позднемеловых змей (на всякий случай: не змеев!) метровой длины, с маленькой стреловидной головой, сжатым с боков телом и короткими задними лапками, найдено совсем не мало – по всей северо-западной периферии океана Тетис (Юго-Западная Европа, Северная Африка, Балканы, Ближний Восток). Эдвард Коп прямо объединял тех и других в группу питонообразных (Pythonomorpha). Интересно, что эти змеи, подобно многим вторичноводным позвоночным, «страдали» пахиостозом – усилением позвонков и ребер за счет внешних наслоений костной ткани (рис. 27.6). (Такая особенность обыграна в родовом названии одной из них – Pachyophis; от греч. παχυζ – «толстый».) В «наиболее тяжелых» случаях в кости совсем не оставалось свободного пространства. Зато тонких сосудистых каналов было много, что указывает на ускоренное развитие костной ткани у «толстых» змей.

Рис. 27.6. Скелет морской змеи эуподофиса (Eupodophis descouensi), в хвостовой части, представленной отдельным фрагментом, – скелет задней конечности из бедренной, больше- и малоберцовой костей; длина позвоночника с черепом 85 см; позднемеловая эпоха (100–95 млн лет); Хакель, Ливан (МИМ музей, Бейрут)

Древнейшие – юрские – кусочки змеиных скелетов тоже приурочены к островным прибрежно-морским отложениям. Изменения в строении змеиного глаза по сравнению с ящеричным связаны с механизмом аккомодации – наведением на резкость при разглядывании отдаленного или близкого объекта. Сокращая объем глазных мышц, змеи не изменяют выпуклость хрусталика, а перемещают его вперед или назад, как объектив фотоаппарата. Вряд ли это приспособление как-то могло помочь в поисках пищи в темноте. Скорее оно связано с общим облегчением конструкции черепа. А под землей, если уж туда занесет, лучше полагаться на раздвоенный язык и якобсонов орган. Это сдвоенный носовой мешок, открывающийся на нёбе и чувствующий вкусы и запахи на молекулярном уровне. (Впрочем, он везде неплохо работает – раздвоенным языком все обследуют и вараны.) «Офтальмологические утраты» змей – преобладание палочек в сетчатке и потеря двух зрительных пигментов – вполне могли быть связаны с водным или ночным образом жизни. (Слепозмейки лишились четырех из пяти таких пигментов, и обрести их заново уже стало невозможно.) Подобные изменения происходили и в эволюции млекопитающих при переходе в морскую стихию…

На многие вопросы можно было бы ответить, изучив мозг древнейших змей. Увы, череп у них исключительно хрупок. И все же удалось посмотреть, что было внутри такого черепа у динилисии (Dinilysia) – почти ровесницы нахаш, тоже жившей в Патагонии. На виртуальном слепке ее мозговой полости отчетливо проступают носовые луковицы, полушария и продолговатый мозг… По крайней мере, она нюхала хорошо, да и ползала, наверное, неплохо. Как и нахаш, обладавшая схожим черепом.

Наконец, новорожденный 5-сантиметровый змееныш сяофис (Xiaophis) из бирмита возрастом 99 млн лет и линная шкурка другой змеи оттуда же подсказывают, что и древесную идею происхождения змей пока не стоит отметать. Хотя не исключено, что на дерево их затащили энанциорнисы, летавшие на микроконтиненте Сибумасу, ставшем частью Юго-Восточной Азии, но из-за потока живицы перекусить не успели…

Если же вспомнить нахаш (в данном случае реальную змею), то на ее ножках вряд ли удалось бы удрать от проворного узкорылого дромеозаврида буйтрераптора (Buitreraptor) или метровой «остроклювой» гаттерии приосфенодона (Priosphenodon), которая не прочь была отобедать своим «племянником». Почти бесшумно подкрадывался пернатый альнасхетри (Alnashetri): кто знает, кем питались эти альваресзавриды, – может, как раз змей из норок выковыривали передними лапами с неимоверно длинными когтями? Тяжеловесный 4-тонный кархародонтозаврид мераксес (Meraxes) – тот мог просто наступить ненароком, а его еще более грузный родственник гиганотозавр (Giganotosaurus) – тем более. А уж когда земля сотрясалась от поступи завроподов андезавров (Andesaurus) или нопчаспондилов (Nopcsaspondylus)… Их следов в обширной речной долине позднемеловой Патагонии, кстати, отпечаталось совсем не мало. А еще приходилось уворачиваться от острых беззубых клювов местных птеродактилей и зубастых – энанциорнисов. Зато задние лапки помогали нахаш незаметно подплыть (или подползти?) к мелким обитателям долины – авитабатрахам (Avitabatrachus), похожим на нынешних пип и всего 2,5 см длиной, или хронопам (Cronopio). Хронопами Хулио Кортасар назвал своих ни на кого не похожих суперживых персонажей, а палеонтологи – ни на кого не похожих мелких южноамериканских позднемеловых млекопитающих с узкой мордочкой и большими глазами. Змее оставалось только разинуть пасть, насколько это было возможно, и проглотить добычу, цепляя ее остро отточенными загнутыми зубами. Из-за обилия опасных для нахаш среднеразмерных хищников он, возможно, днем затаивался где-нибудь за соседними дюнами на тонком и нагретом эоловом песочке, а ближе к вечеру выходил сумерничать. В таком случае этой рептилии, вместо того чтобы глазеть по сторонам, чаще приходилось, вжавшись челюстью в грунт, стараться уловить малейшие сотрясения почвы. Такая жизнь вполне могла вызвать перестройку органов чувств, на которые змеи полагаются и сейчас…

Божья кара как таковая в отношении змей (впрочем, как и черепах) вообще не задалась: это одна из самых успешных и экологически важных групп позвоночных на планете, объединяющая почти 4000 видов. «Взрыв» видообразования среди этих чешуйчатых рептилий случился в миоценовую – плиоценовую эпохи (15–5 млн лет назад), когда планета начала покрываться степными травами, где вольготно себя почувствовали мелкие грызуны. Тогда и понадобился природный регулятор их численности, которым стали змеи (рис. 27.7).

Рис. 27.7. Степная гадюка (Vipera ursini); заказник «Пески Берли», Астраханская обл.

Краткое послесловие

«Бесконечный цикл жизни подходит к концу – бессмысленному и мрачному», – казалось бы, можно здесь повторить вслед за авторами «Футурамы» Мэттом Гронингом и Дэвидом Коэном. Впрочем, не будем забывать, что маститые творцы-мультипликаторы основывались на своем беспросветном опыте жизни в Америке. С нашей стороны планеты жизнь представляется куда как радужней… Я имел в виду, цветастее… Наверное, правильнее будет сказать – ярче.

Ни одного из представленных здесь 27 персонажей нельзя назвать второстепенным. Все они – главные, как и любой другой вид живых организмов, населяющих планету сейчас или обитавших на ней в далеком и не очень далеком прошлом. Кто-то начал длинную череду предков, и его потомки (мы – не исключение) имеют возможность пребывать на Земле ныне (рис. 28)… Кто-то благодаря огромному числу индивидов повлиял на круговорот тех или иных элементов в планетарном масштабе… Кто-то составил здоровую во всех отношения конкуренцию и вынудил окружающих эволюционировать все быстрее и быстрее… И если вы читали внимательно, то наверняка заметили, что эволюция чаще всего начинается с головы. (Но, увы, порой в ней и заканчивается.)