Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1
«Вы правы, – холодно отпарировал генерал, – я последую вашему совету», – и молча ушел… Восемь дней спустя он погиб в лагере под Прагой, на батарее, которой сам и командовал.
Люди, приближенные к королю, тайно предупредили меня, что 28 октября партия якобинцев намерена организовать народный бунт, низвергнуть короля и уничтожить всех, кто подозревался в сотрудничестве с королевским двором. Для охраны короля и предотвращения кровопролития, последствия которого были бы самые гибельные для Варшавы и Польши, мне было предложено связаться с группой вооруженных людей, чья преданность не вызывала никаких сомнений.
Все эти факты заставили меня обратиться к генералиссимусу Вавжецкому за разрешением выехать в одно из формирований наших войск, воюющих с Пруссией. Я предвидел, что под напором войск неприятеля Варшава не сможет долго сопротивляться. У меня были серьезные опасения оказаться в плену у русских. После моего похода на Динабург мне доложили, что за мою голову назначено вознаграждение и меня сошлют в Сибирь.
Вавжецкий охотно отозвался на мою просьбу и распорядился направить меня в лагерь генерала Гедройца, который дислоцировался в Тарчине, в пяти лье от Варшавы. Мы сразу же уехали и уже на следующий день продвинулись вперед на три лье. В Старовесе мы присоединились к корпусу из шести тысяч человек под командованием генерала Домбровского, который согласно приказу возвращался из Великой Польши.
Генерал Гедройц поручил мне возглавить отряд примерно из трехсот пятидесяти офицеров из народного ополчения, преимущественно дворян. Среди них было немало полковников, майоров и т. п. Теперь эти офицеры ожидали нового назначения, так как ранее вверенные им воинские подразделения были распущены либо включены в полки регулярных войск.
Ранним утром 4 ноября я собирался провести инспекцию своего отряда. В это время послышались мощные артиллерийские залпы. Канонада продолжалась около трех часов, и я подумал, что идет бой между польскими и прусскими войсками в нескольких лье от нас. Однако в два часа пополудни из Варшавы прибыл вестовой с сообщением, из которого следовало, что русские атаковали наши оборонительные сооружения под Прагой и взяли их штурмом. Поляки были вынуждены отходить. Чтобы помешать их отступлению, русские подожгли мост. Пожаром охвачена вся Прага. Вестовой также доставил приказ: генералу Гедройцу следовало возвращаться в Тарчин и двигаться к Варшаве, а генералу Домбровскому предписывалось оставаться для передышки в Старовесе и ждать новых указаний.
Вечером мы двинулись в путь. В глубокой печали я шел во главе колонны вместе с генералом Франковским. Генералы Гедройц, Неселовский и Гелгуд покинули лагерь немного раньше.
На нашем пути встречалось несметное количество семей, оставивших в Варшаве свои дома и все имущество. Люди шли пешком, ехали верхом, в роскошных и убогих экипажах. В этом скорбном людском потоке царило гробовое молчание, и только изредка оно нарушалось рыданием женщин и детей.
С наступлением ночи я все чаще и чаще стал слышать, как люди повторяли мое имя и интересовались не нахожусь ли я в колонне Гедройца. Приблизившись к ним, я узнал многих членов Высшего совета. В основном это были литвины. Они вкратце поведали мне, что произошло в Праге. Никто из них уже не сомневался, что все пропало и Варшава не сегодня-завтра капитулирует. Мои собеседники очень настоятельно рекомендовали мне по дороге в Варшаву не выставляться и быть вместе с ними, хотя и сами не знали, куда идут и какая судьба их ожидает.
Я, конечно же, не мог уехать из армии, не предупредив Гедройца. С ним я встретился в Тарчине и попросил выдать мне пропуск. Через несколько минут я держал в руках этот документ с указанием всем военным властям оказывать мне содействие в следовании в Сандомирское воеводство, куда, как предполагал генерал, я направлялся с секретной миссией.
Глава VI
Вместе с бригадным генералом Лазнинским, без прислуги, в ту же ночь мы выехали из Тарчина и через сутки уже были в расположении корпуса генерала Домбровского в Томчице. Сообщения о событиях под Варшавой до глубины души потрясли Домбровского, но он не терял надежды на спасение родины и посвятил нас в свой план, который уже находился на рассмотрении генералиссимуса. Теперь оставалось только ждать положительного ответа главнокомандующего да уверенности, что у поляков хватит мужества и сил для осуществления этого плана.
По расчетам Домбровского во всех наших войсках теперь под ружьем было около сорока тысяч человек, плюс две сотни орудий и десять миллионов польских флоринов в кассе государственного казначейства. Генерал давал понять главнокомандующему, что в таком состоянии армия вполне могла оказать определенное сопротивление неприятелю, выйти из Варшавы не с пустыми руками и сформировать центральное правительство на территории, подконтрольной польским войскам.
Домбровский был убежден, что король должен быть вместе с армией и не следует связывать судьбу всей страны и народа исключительно с защитой города Варшавы.
Генералу хотелось, чтобы наши объединенные вооруженные силы через Пруссию пошли на сближение с французской армией. С этой целью он составил карту, маршрут и план возможных военных операций польской армии. По мнению военачальника, на преследование наших войск русские не могли бросить все свои силы, часть которых непременно должна оставаться для поддержания порядка в захваченных провинциях, и в особенности в столице, где обстановка была накалена до предела. Домбровский нисколько не сомневался, что русская армия в двадцать – тридцать тысяч штыков не сможет препятствовать нашему отступлению. Он также считал, что и прусские войска не будут создавать помехи для продвижения поляков к французской армии, которая, получив известие о таком смелом решении руководства нашего правительства, конечно же, окажет нам всевозможную помощь: дело у нас теперь общее, и сотрудничество с Польшей пойдет только на пользу Франции. Впрочем, Домбровский допускал и такой поворот событий: в случае, если польским и французским войскам не удастся соединиться из-за огромного расстояния, которое их разделяло, Россия и Пруссия, стремясь восстановить общественный порядок и спокойствие в Польше, пожелают вступить с нами в переговоры. Генерал был уверен, что сорокатысячная польская армия, король и руководители правительства являли собой подлинное народное представительство, заслуживающее достойного уважения и положения. В результате переговоров мы могли получить выгодный мир для всей страны, а не с позором сдаваться врагу и идти на постыдную капитуляцию, единственной целью которой стала бы кратковременная свобода одного города Варшавы.
Мы до утра читали и обсуждали этот план и были в таком восторге, что я перестал думать о выезде за границу при условии, конечно, что предложения Домбровского получат поддержку в Варшаве. 7 ноября утром посыльный Вавжецкого доставил долгожданный ответ: представленный на рассмотрение Военного совета план Домбровского был одобрен и поддержан, но тем не менее признан неосуществимым ввиду того, что король по своей воле не мог выехать из Варшавы. Оказывается, люди захватили все выходы из королевского замка и угрожали всеобщим восстанием, в случае, если будет совершена попытка силой вывезти монарха из столицы. Кроме этого в ответе высказывались большие сомнения в боеспособности польской армии, солдаты и офицеры которой деморализованы от неудач и потеряли доверие к своим командирам. В конце ответа Вавжецкий сообщал, что он вместе со всеми военными, которые пожелают следовать за ним, покидает Варшаву и приказывал Домбровскому прибыть вместе со своим корпусом в установленное им место.
В предыдущей главе было показано, как отступление из Варшавы и объединение войск, следовавших за Вавжецким, завершились полным распадом польской армии в Радошице.
Ответ генералиссимуса ошеломил Домбровского. Он посоветовал мне, не теряя ни минуты, попытаться пересечь границу и выдал паспорт, с которым я под фамилией Михаловский, проживающий в Галиции, мог появиться на австрийских землях. Распрощались мы очень трогательно, прекрасно понимая, что расстаемся, быть может, навсегда. Домбровский и тогда не терял надежды на спасение родины и говорил, что свой долг перед ней исполнит до конца. Он намеревался поехать во Францию, чтобы там искать способы помочь Польше, которая рано или поздно должна обязательно возродиться.
С Лазнинским мы продолжили свой путь и направились в сторону Радома. За три лье до границы мы оставили наших верховых лошадей, сменили униформу на поношенные сюртуки и в таком наряде явились на австрийский погранпост. Оттуда нас доставили в Люблин, где я сразу же отправился к коменданту. Тот, посмотрев мой паспорт, заявил, что никакого Михаловского в Галиции не знает, и, вообще, разрешения на проезд на австрийскую территорию выдаются только лицам, имеющим российские паспорта. Он приказал мне немедленно покинуть Люблин и выехать в Тарногуру, что на польско-русской границе.
