Валерий Сдобняков - В предчувствии апокалипсиса
B. C. Да-а… У меня вообще создаётся впечатление, что воздушное пространство над нашей страной совершенно не защищено. В 70-х годах прошлого века я служил срочную службу в радиотехнических войсках, в 9-й радиотехнической бригаде 16-го корпуса Московского округа ПВО. И мы вместе с ракетчиками и лётчиками отслеживали все передвижения в воздушном пространстве до самого севера. Теперь всех этих воинских частей больше не существует, они все разрушены. Недавно в новостях прошла информация, что какой-то новый комплекс (один!) поставили для защиты неба над Москвой. Хорошо, но как же быть со всем остальным воздушным пространством огромной страны?
Р. П. Оно голое…
B. C. Одна надежда, что вы успели хорошо потрудиться в советское время и понастроили самолётов, которые ещё какой-то срок смогут защищать Россию.
Р. П. Каждый год к нам привозят определённое количество МиГов-31, и мы их ремонтируем.
B. C. Насколько я знаю, завод держится за счёт того, что переоборудует машины для Индии и других стран.
Р. П. Нет, Индия уже отпала. Мы держимся, кроме ремонта, ещё и тем, что поставляем готовые агрегаты в Москву, где собирают самолеты МиГ-29.
B. C. Так всё-таки новые самолёты стоят?
Р. П. МиГ-29 – это не МиГ-31. Это маленький самолёт – фронтовой истребитель, такого же класса назначения, как суховские машины. А 25 и 31 – это стратегические машины.
B. C. Но ведь эти машины начали строить всего в 1985 году. До развала страны, до разрухи оставалось несколько лет. Успели ли вы построить этих самолетов в достаточном количестве?
Р. П. Их построили примерно столько же, сколько и МиГов-25.
B. C. Ну ладно, что пока ещё есть чем защищаться. Давайте от этой уж совсем грустной темы вернёмся опять к сварке металлов. Скажите, у вас есть какие-то наблюдения, которые помогли бы сделать вывод о том, чего нам ждать в дальнейшем от промышленности, чего ещё может добиться человечество, изобретая всё новые и новые металлы и способы их соединения?
Р. П. Техническое развитие, в том числе и в области сварки, движется скачками. Оно связано с материалами, которые используются в конструкциях. Сегодня существуют порядка 120 разновидностей способов сварки, применяющихся в промышленности. На МиГах-25 и 31 из этих 120 способов использовалось только двенадцать. Так что впереди возможности развития почти неограниченные.
B. C. Спасибо, Рудольф Петрович, за откровенную беседу. Много интересного вы рассказали. Надеюсь, что нижегородский завод переживёт теперешние, сложные в его судьбе времена и ещё послужит нашей Родине.
Нижний Новгород. 13 марта 2012 г.Мои романы имеют отношение к моей биографии
Литературная известность пришла к священнику и писателю Владимиру Чугунову, можно сказать, неожиданно. Хотя это, конечно же, внешнее впечатление. И появление каждый год новых книг писателя, и публикация его повестей, очерков, острых публицистических статей в разных российских литературных изданиях, и отмечание их литературными премиями (финалист Патриаршей премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, лауреат премии «Золотой Витязь», «Литературной России» за 2012 год) – всё это итог большой внутренней работы, большого жизненного и творческого пути, который мало кому из читателей известен. Именно поэтому я и решил задать некоторые вопросы писателю, ответы на которые могли бы несколько приоткрыть вход в его «творческую мастерскую».
Валерий Сдобняков. Владимир Аркадьевич, как вы считаете – у писателя Владимира Чугунова нестандартная творческая судьба? Ведь у большинства писателей до первой заметной публикации, первого признания путь довольно долог и тернист. Вы же, ещё учась в Литературном институте, уже сумели написать повести, которые вскоре опубликовали, выходившие тогда огромными тиражами толстые литературные журналы «Москва» и «Наш современник». И то, что тогда же не последовало продолжение вашей творческой судьбы – вина лежит полностью на вас. Не буду лукавить – я знаю, при каких обстоятельствах это произошло. И всё-таки – могла ли ваша писательская судьба сложиться как-то иначе?
Владимир Чугунов. Моя творческая судьба неразрывно связана с моим характером. Я всегда был увлекающейся, в чём-то неустойчивой, а в чём-то до упорства неколебимой натурой. Иногда действительно появляется искушение осмыслить прошлое с корректировкой к сегодняшнему дню. А потом понимаешь, что тогда была бы другая судьба, другие книги. Несмотря на то, что у меня вышло несколько книг, я считаю свою тропу в литературе ещё неокончательно проторённой. О тропе я упомянул не случайно. О том, что я, видимо, торю свою тропу в литературе незадолго до своего ухода из жизни сказал мне нижегородский писатель Валентин Арсеньевич Николаев. Только спустя несколько лет я понял, что он был прав.
B. C. Целое десятилетие прошло, прежде чем вы приступили к работе над книгой «Русские мальчики», ставшей этапной в вашем творчестве. Чем было наполнено это десятилетие?
В. Ч. Я ещё на подступах к осмыслению того сложного времени не только в моей жизни, но и в жизни России. Речь идёт о девяностых годах минувшего столетия. О том, что творилось «на поверхности» в те лихие годы известно всем. И только я один в книге «Матушки» обмолвился о том, что в то время параллельно «поверхностной деятельности» шла напряжённая духовная и миссионерская работа, подобная первохристианской. Суть последней заключалась в том, что над душой миссионеров, слава Богу, не стояло ни одного учёного попугая в рясе, не спускалось никаких планов сверху, не требовалось никаких бумажных отчётов. Тогда просветительская деятельность оценивалась не количеством входящих и исходящих документов, как теперь, например, в Нижегородской епархии, а всё делалось охотно, с огромным желанием, на духовном подъёме, а не из-под палки или по серой чиновничьей обязанности, как теперь. На фоне обнищания одних и обогащения других горело истинное пламя веры. Если Бог даст силы, попробую об этом написать. Именно «попробую», потому что нет ничего труднее писать о предметах духовных. В этом плане не только Толстовский «Отец Сергий», но и «Русский инок» (из «Братьев Карамазовых» Ф. М. Достоевского) – взгляд на проблему со стороны. Но есть и удачные примеры: не лишённая, в том числе, и художественных достоинств книга епископа Варнавы (Беляева) «Тернистым путём к небу». Встреча с ней в то непростое время жизни Церкви открыла мне глаза. Такое впечатление, что книга эта у кого-то встала костью в горле. Не зря, видимо, её не переиздают, как, впрочем, и житие старца Зосимы (Захарии), нападки за переиздание которого я недавно претерпел от нашей церковной цензуры.
B. C. У меня сложилось такое впечатление, что после выхода в свет книги «Русские мальчики» у вас произошло как бы какое-то внутреннее освобождение, пробуждение к художественному творчеству. «Русские мальчики» биографическая книга, книга духовного пути, приведшего вас к принятию священства. Видимо необходимо было этот путь осмыслить, прежде чем приступить к «чистому творчеству», к художественной прозе?
В. Ч. Все, кто читал «Русских мальчиков», отмечают, что эту книгу нельзя отнести к обычным семейным хроникам. Художественный способ изобразительности даёт возможность не только увидеть событие, но и пережить его вместе с автором. «Русские мальчики» вернули меня в литературу, хотя и воспринимались мною после длительного периода «затворничества» некоторым отступничеством. На самом деле никакого отступничества не было. А было преодоление, так сказать, неофитствующего максимализма. И то, что мне удалось этот порог (о который споткнулись и до сих пор спотыкаются многие) преодолеть, я считаю большою милостью Божией.
B. C. Первую свою книгу художественной прозы – повесть «Городок» вы считаете неудачным опытом. Почему? Что вас как писателя в ней не устроило? Мне кажется, что в книге есть просто замечательные куски художественной прозы. Может быть, к ней можно предъявить какие-то претензии в смысле композиционного построения, но вне всяких сомнений именно она дала толчок к написанию вами в дальнейшем целой серии повестей и романов.
В. Ч. Книга «Городок» – чистая конструкция. И я это понимал, работая над ней. Об этом мне, кстати, сказал и В. А. Николаев. Всё, что есть в ней живого, было написано ещё в годы учёбы в Литинституте. Эти живые эпизоды я позже использовал в других произведениях. Разница между графоманом и художником в том, что первый пишет только на выдуманные темы, а второй только о том, что лично пережил. Графоман не умеет писать о том, что видит.
